Два царя

В то время, как воеводы Мстиславский и Шуйский возглавляли победоносную русскую армию в Ливонии и, действуя в высшей степени удачно, с лёгкостью брали города, Саин-Булат направлялся в Карелию поучаться ратному искусству с небольшим полком.

Дорога, ведущая к Орешку, пролегала по пустынным, малонаселённым землям, наполненным непроходимыми лесами, опасными топями, холодными озёрами и реками, мчащимися стрелою по большим камням. Через гранитные валуны крепкие лошадки-битюги, жилясь, тащили пушки и возы с припасами и шатрами. В шатрах спали ратники, а сам воевода почивал на открытом воздухе, подостлавши под себя конский потник и положивши седло под голову.

В пути Саин-Булат был серьёзен и молчалив, но оживал, когда нужно было кого-либо ободрить и воодушевить.

Иногда попадались ветхие селения с немногими дворами. В одной из таких деревушек за Чёрной речкой войско остановилось на ночлег. Было в ней всего-то не более двух десятков домишек, и жило до сотни человек, да и то в основном дети и женщины.

Хата, куда постучались Саин-Булат и Юшко, была маленькая и худая, с въевшимся насмерть запахом тухлой рыбы. Отёрши у сеней ноги да и выкашлявшись, вошли вовнутрь.

– Дозволь, хозяйка, голову приклонить, – вежливо спросился заночевать Саин-Булат.

И старая карелка, опасливо глянув на воина в золотом шеломе, с саблей булатной, вызолоченной на боку, и на его товарища, постелила на пол сенник.

– Не обессудьте, люди добрые, что не зову к своему столу. Злочинцы и козу забрали, харч весь выгребли, какой унести могли. Вот, нынече выполощу[54 - Выполоскать – прополоскать водой внутренние стенки ёмкости.] рыбную бочку, смывки сварю – и этим жива, – со слезами сказала старица.

Саин-Булат молча развязал торбу и вытряхнул на стол ржаной хлеб и шматок вяленого мяса, а Юшко из своей сумы достал подстреленную им в болотных кустах серую крачку.

Старуха всплеснула руками, кинулась в печи огонь раздувать. И в малом часе забулькало в махотке[55 - Махотка – глиняная посуда: кашничек, маленький горшочек.] варево, и сладимый дух разлился по избе.

– И хто они, эти злочинцы? Тутошние или пришлые? – осведомился у бабки Юшко.

– Ох, милой, отродясь живём тревожно – трясут нас беспрестанно все кому не лень: и шведские солдаты, и казаки разбойничают, обирают до нитки, до последнего зипуна[56 - Зипун – крестьянский рабочий кафтан из домотканого сукна.], молодых жён и красных девок насильничают. Сей осенью обчистили всех до основания, забрали косы, грабли и последний топор унесли, – поведала старица, разливая по мискам утиную похлёбку.

– А что, дать отпор в селении и мужиков нет? – нахмурился Юшко.

– Да какие у нас мужики? Жили несколько рыбаков. Вооружились чем попало: вилами там, цепами, топорами – и пошли на разбойников. Так те их избушки сожгли, а может, кого и поубивали, дело-то такое, всякое бывает. Выжившие погорельцы разбрелись подальше, куда глаза глядят, строиться здесь заново всё равно опасно, опять всё сожгут. Так что грабить стало некого, совсем обезлюдел наш край.

Поговорив, начали есть. Хорошенько насытившись, спать полегли. А наутро, перед выходом солнца, поблагодарив хозяйку за кров, простились. И старуха благословила воинов на брань ратную.

Погода стояла ясная. Дул сильный северный ветер, и сумрачная Нева плескалась, обливая берега.

Шведское корабельное войско стояло на якорях в прибрежных водах и с кораблей обстреливало крепость-порт, расположенную на Ореховом острове у истока реки из Ладожского озера. Кавалерия расположилась лагерем вдоль берега.

Крепость отвечала огнём на огонь, не думая сдаваться.

– И куда шведы лезут? – спросил Юшко, дивясь издали на толстенные каменные стены с мощными башнями по углам и узкими окнами-бойницами. – Эту ж крепость взять можно либо голодом, либо по соглашению!

– Они давно на неё зарятся, да орех не по зубам. Вот и сговорились с Ревелем[57 - Ревель – нынешний Таллин.] оружие и всякой съестной харч доставлять. Привозят сюда на своих кораблях, а потом в барках переправляют в Ревель и там продают. А ревельцы с тем оружием многие обиды и разоренье нашим землям чинят. Потому Иоанном Васильевичем никаких людей шведских в Ревель пускать нам не дозволяется, а велено поворотить их назад в Швецию, – растолковал всё как следует Саин-Булат своему помощнику, после чего крикнул дружине:

– Жив ли я буду – с вами, погибну ли – вместе со всеми! Пойдём на врагов наших!

– Братья! Надеясь на Бога, соблюдём землю русскую! – поддержал воеводу Юшко, и гул одобрения прокатился по воинским рядам.

Конные и пешие стрельцы, воспаляясь, мужественно двинулись навстречу неприятелю и, отвечая на сильный огонь с его стороны громом пищалей[58 - Пищаль – старинное огнестрельное оружие, похожее на ружьё; старинное артиллерийское оружие: пушка.], вступили с ним бой.

Бились накрепко и, преодолев всякое сопротивление, бросились в атаку и положили многих вражеских людей, меж которыми было немало знатных офицеров. Это и понудило шведского генерала к отступлению, дабы спасти свой обоз и артиллерию.

В это же время русские пушки и кулеврины[59 - Кулеврина – лёгкое артиллерийское орудие.] жестоко палили по судам и несколько из них расстреляли и потопили. Притянув баграми стоящие у берега корабли, храбрая дружина хлынула на них по приставным доскам. В ожесточённой схватке засверкали-застучали сабли и ножи противников. А иные боролись без оружия, в рукопашном бою грудью в грудь схватывались руками и старались задушить друг друга.

Только к вечеру после злой сечи успел Саин-Булат окончательно одолеть шведов, которых погибло множество от оружия и перетонуло в глубоководных и скоротекущих водах. А главного шведского военачальника пленили. Однако Саин-Булат не велел бесчестить его и какую-либо досаду делать.

– Только оружие, и панцири, и шеломы, и всякой разной сбруи[60 - Сбруя – все принадлежности: снасти, лодки, конская упряжь и т. д.] у неприятеля поберите, – велел он ратникам, а пленнику сказал:

– Уходи назад со своими судами и людьми.

И тот с большим уважением посмотрел на воеводу. Видя его благочестивую склонность, добрый ум и личную доблесть, а также храбрость ратников, подивился и сказал:

– Напрасно я вступился[61 - Вступаться – вторгаться, нарушая границу.] на русскую землю. Ваши люди неутомимы и днём, и ночью, а в крепостях являются сильными боевыми людьми. Готов бить челом царю, у которого воеводы милостивые, а мужи храборствующие, – и беспрепятственно начал отход, потеряв всё своё добро.

А Саин-Булат по случаю своей первой военной удачи дал обильный пир дружине и веселился сам, говоря:

– Как не порадоваться, приобретя такую знатную добычу?

Так победой русских войск завершилась это сражение при Орешке. Однако никто не удосужился отметить место славной битвы каким-либо особым знаком, и потому сия история не сохранилась в памяти народной.

Глава 14. Приближение ханского войска

…И поехал молодой посол,
Татарин нечистыий,
Татарин поганыий,
В землю во русскую,
В сильно царство Московское.
Не ехал он воротами,
Ехал прямо чрез стену городовую,
Заехал он на царский двор
Ко крылечку перёному,
Ко столбу ко точёному,
Колечку золочёному,
Прикуивал-привязывал
Своего коня доброго,
Идёт в палату белокаменну,
Во гридню столовую,
Бела лица не крестит,
А государю челом не бьёт.
Кладывает грамоту посольную
На дубовый стол…

В Посольском Приказе стоял хохот. Посланник крымского хана приехал верхом на породистой лошади, но одет был в худой овчинный кафтан, мехом наружу, старую шапку, из-под которой спадали длинные, совершенно чёрные всклокоченные волосы, и был похож на то, как малюют чёрта, однако, несмотря на это, держался надменно, ни с кем из государевых слуг не разговаривал.

– У твоего хана разум заледенел? – пробежав глазами грамоту, возмущённо воскликнул дьяк и с отвращением уставился на басурманина. – Чего надумал: царств ему назад подавай Батыевых – Казанского и Астраханского! Когда то ведётся, чтоб, взявши города, опять отдавать их?

Посол в ответ ядовито усмехнулся.

В это время вернулся посыльный, с ним были Малюта и новый любимец Грозного – чернокудрый стольник[62 - Стольник – служба в государевом чину. Стольники (обычно дети бояр и вообще первостепенного сословия) прислуживали за столом и сопровождали царя в выездах и походах.] Борис Годунов. Все оглянулись на вошедших.

– Возьми! – презрительно прищурился Малюта, сунув татарину затканную золотом одежду, сапоги и высокую лисью шапку.

– Иван Васильевич милостиво велел надеть это и допустил к себе, – сдержанно добавил Борис, с трудом скрывая неприязнь к варвару.