Хороший, милый мой.
Заскрипели на крыльце
Беленькие бурки
Отогрею я дружка,
Как сверчка в печурке.
Говорит он у печи,
Что скучал в разлуке.
Холодны и горячи
У Володи руки.
Нет нужды отыскивать и доказывать истоки этой песни – она вся уходит в глубинный народный, озорной говор, частушку, шутку, каламбур.
А вот другая мелодия души, другая забота сердца, где ласка девушки так светла и добра, так чиста, что невольно хочется дослушать песню до конца… Юная героиня стихотворения думает о своей матери:
В этот вьюжный неласковый вечер,
Когда снежная мгла вдоль дорог,
Ты накинь, дорогая, на плечи
Оренбургский пуховый платок.
Я его вечерами вязала
Для тебя, моя добрая мать,
Я готова тебе, дорогая,
Не платок – даже сердце отдать!
Нарочитая недооформленность строфы – продуманный авторский прием «упростить» стихотворение ради сути, ради той совершенно незащищенной искренности, с которой героиня разговаривает со своей матерью.
Виктор Боков здесь умышленно сблизил речь героини с речью народной, точнее – интонацию, какой мысль выражена вслух, соединил с привычной нам народной интонацией устного рассказа.
Недаром поэт говорит в биографии: «Моими первыми учителями были – отец, мать, крестьянский труд, уличная гармонь и частушка, балалайка детских лег, сказки Аграфены…»
Вот она, истинная сказочная игра звуков:
Лето – мяга,
Лето – лен.
Я-то, я-то,
Я – влюблен!
В это поле
И межу,
Где по клеверу
Хожу.
Василий Федоров в словах прощания с Александром Прокофьевым высказал мысль, что поэт был самым веселым русским поэтом после Пушкина. Я смело сегодня заверяю, что Виктор Боков самый народный ныне поэт после Александра Прокофьева. Он чувствует большую ответственность перед собой и перед временем за русское народное слово, поэтому и неколебимо защищает свои позиции:
От модности не требуйте народности,
Народность – это почва, это плуг
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.
……………………………………………….
Народность – это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна.
Народность – это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.
Народность циркачам не повинуется,
Она для них – бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, —
Что мода для таких высоких гор!
Народность и мода – понятия несовместимые, они даже нейтрально соседствовать не могут, ибо – взаимно исключают друг друга…
И как бы мода ни претендовала на пальму первенства, ей никогда не подняться до народности, поскольку любая мода лишена обобщения и мудрости, без которых нет у искусства таланта воспитывать души, пленять сердца не только на сегодняшний, но и на завтрашний день – на грядущий путь человека:
Кто он?
Бог иль безбожник?
Разбойник иль ангел?