– Отто Дитрих – человек со связями и в Москве, и в Петрограде. Да-с! А об амурных отношениях его дражайшей Зинаиды с влиятельным Распутиным вы знаете лучше меня. Прежде надо иметь на руках доказательства ее вины, а уж потом… Тем более что Отто Иванович после бегства от него Зинаиды занедужил, не выходит из дому, у него сильнейшая мигрень. Мне все это сообщил тамошний дворник Свистунов. Нам надо быть деликатными. Не ровен час – нажалуется на меня…
Слушая эту тираду, Соколов все более наливался гневом. Он громыхнул кулачищем по столу:
– Сейчас идет война, а ты тут дипломатию разводишь. Если начальник охранки начнет расшаркиваться перед начальством, расшаркиваться перед влиятельными особами, тогда надо закрывать твою лавочку, а тебя, Александр Павлович, отправлять на передовую. Следует нынче же произвести обыск и выемку у полковника Дитриха. Если обыск ничего не даст, я сам перед ним извинюсь. Но прежде я крепко допрошу его блудливую Зинаиду. Она дурит тебя, притворяется. Ты понял?
Мартынов мотнул головой.
– Так точно, понял! – Однако через мгновение добавил: – Но у Зинаиды и впрямь помутнение разума. Не может так человек притворяться…
Пределы человеколюбия
Соколов вышел в приемную, приказал дежурному:
– Крепкий чай и эклеры! – Вернулся в кабинет, стал объяснять Мартынову: – Ведь на днях Зинаида весело гуляла в «Яре», лихо отплясывала с Распутиным, здраво рассуждала. Но едва ее арестовали, как у нее, по выражению Фрейда, крыша поехала. Не верю я ее сумасшествию! Так что обойдемся без ученого мужа, к Сербскому пока не пойдем…
Мартынов хмыкнул:
– Знаю, у вас отношения с ним не сложились! Виновата история Александра Блаженко, убийцы авиатора Чеховского. Я помню, что Сербский признал его больным, неподсудным, а накануне отправки арестанта в клинику его нашли под нарами с вытаращенными глазами и вывалившимся языком – задушенным. Вся Москва говорила, что это вы, Аполлинарий Николаевич, устроили.
Соколов горько усмехнулся:
– Жаль, что ты не видел, как вся Москва приветствовала смерть этого кровавого выродка. Печалился лишь Сербский, поскольку лишился интересного материала для своих исследований. Я твержу: если психически здоровый преступник может раскаяться, исправиться, то больной – никогда. Больной маньяк обречен творить злодеяния. Он выйдет из лечебницы таким же кровожадным, как до «лечения», и вновь начнет воровать, резать и насиловать. Кроме того, наплодит детей с самыми страшными задатками. Нельзя засорять землю людскими отбросами. Человек должен быть сильным, здоровым во всех отношениях, с железной волей. Если страсти руководят человеком, то он уже не может считаться полноценным. Гуманизм не вечно отступающий горизонт, он должен иметь свои границы.
Мартынов оторопело слушал. В присутствии этого гиганта начальник охранки сам себе начинал казаться какой-то мелкой букашкой. Он спросил:
– А что делать с психически больными?
– Если они тихие, не представляют угрозу окружающим, оставлять на свободе, но стерилизовать.
– А убийц?
– Таких, ради любви к человечеству, надо безболезненно усыплять. И уж никак не выпускать на свободу через два-три года после серии кровавых преступлений. Тот, кто это делает, – сам преступник. Но да ладно, я отвлекся. Что касается Зинаиды Дитрих, я побеседую с ней. Можешь быть уверен: она расколется до того самого места, которое ты у нее с вожделением рассматривал. В любом случае приготовься обыскать ее дом. И обшарь каждый аршин в доме Гершау.
– Обыск у Гершау начнем сегодня в полдень…
– Прекрасно! После допроса я тебе протелефонирую из военной тюрьмы, прихвачу с собой Зинаиду, и мы встретимся у нее в доме во 2-м Коптельском переулке, это рядом с Грохольским. И ты убедишься, что мы разорили шпионское гнездо. Но допрошу ее после того, как барон принесет работу своих экспертов.
Мартынов вздохнул:
– Это будет еще не скоро!
– Держу пари: барон все притащит сейчас.
Мартынов протянул руку:
– Это невозможно! Оплачиваю ужин в трактире Егорова, если результаты будут сегодня до шести вечера.
– Согласен! – Соколов подошел к телефонному аппарату. Покрутил ручку вызова, снял трубку, произнес:
– Барышня, дай мне номер десять! – После паузы:
– Дежурный? Беги на первый этаж в лабораторию, скажи барону Менгдену, что я у подполковника Мартынова, жду его еще ровно тридцать минут. Опоздает – пусть получает вещевое и продуктовое довольствие отправляющегося в действующую армию. Так и передай! Понял? Пошел! – Повесил трубку, покрутил ручку – дал отбой. И широко улыбнулся.
Мартынов расхохотался:
– Наконец-то легенда сыска проиграет пари! Фон Менгден обещал весь материал доставить в лучшем случае завтра к двум часам пополудни. Раньше эксперты никак не управятся. – Он оглянулся на большие напольные часы, подмигнул Соколову: – Время пошло!
* * *
Минут через двадцать в кабинет Мартынова влетел барон. Обычно щеголеватый, на этот раз он тяжело дышал, был взлохмачен, галстук сбился набок. Грохнул портфелем о стол, отрывисто проговорил, с трудом переводя дыхание:
– Аполлинарий Николаевич, славный! Вы делали верное предположение: материалы, которые мне передали, – все это шпионские штучки. Даже не верится. Ох, воды дайте, сердце стучит… – Выпил, продолжил:
– Порошок – это колларгол, который германцы считают своей секретной новинкой – для тайнописи.
Соколов улыбнулся:
– Скажи, барон, а кто первым обнаружил колларгол и использовал в оперативных целях?
Фотограф помотал головой:
– Все помнят – это вы, Аполлинарий Николаевич, разведали его рецепт.
– И что дальше, барон?
– На негативах, как выяснилось, секретные сведения о поставках в армию фуража, продовольствия, мобилизационные планы, стенограммы секретных заседаний генерал-губернатора. Отпечатки пальцев принадлежат Генриху Гершау, а также Зинаиде и Отто Дитрихам…
Соколов пожал руку фон Менгдену.
– Барон, благодарю за службу. – Сделал ироническую мину. – Простите, пока, к сожалению, не могу удовлетворить ваше желание драться с ненавистным врагом на передовой – вы нужны в тылу. О’ревуар!
Фон Менгден счастливо улыбнулся:
– Рад служить Отечеству!
Мартынов вытаращился на барона:
– Вы рветесь на фронт? Первый раз слышу…
За барона ответил Соколов:
– Спит и видит себя верхом на боевом скакуне, шашкой разящим супостатов!
Фон Менгден поспешил развернуться и на сей раз строевым шагом покинул кабинет.
Соколов выразительно посмотрел на Мартынова:
– Что скажешь в свое оправдание? Ведь я тебе положил на стол информацию о предполагаемой шпионской деятельности Гершау еще месяца полтора назад. Ты меры принял?