Страсти роковые, или Новые приключения графа Соколова

Соколов насмешливо произнес:

– Вот как?

– Вчера, после телефонного звонка Козляева в канцелярию генерал-губернатора, Гершау сказал губернатору Адрианову, что едет в охранку. Секретарь видел, как Гершау забрал секретные документы из своего сейфа, положил в портфель и вышел на Тверской бульвар. И никто больше его не видел!

Соколов делано-равнодушным тоном произнес:

– Этого надо было ожидать!

Мартынов, раздражаясь, резко бросил:

– Задним умом мы все крепки! Но я разослал приказ по всем вокзалам и выездам из города: «Гершау задержать!»

– Сведений о задержании, естественно, не поступало?

– Пока нет! Сейчас проверяем лиц, с которыми он был знаком, по адресам.

– Александр Павлович, очень хочется знать о твоей прогулке в Лефортовскую тюрьму. Как наша подопечная и, на твой взгляд, безвинно пострадавшая Зинаида?

Мартынов откашлялся, выпил водицы из сифона, сделал страдальческую гримасу:

– Эта Зинаида – дочь дьявола! Даже фантазии покойного Жюля Верна не хватило бы, чтобы догадаться о фортеле этой дамы.

Соколов удивленно поднял бровь:

– Вот как? И какой трюк выкинула красавица?

– Вчера я негодовал на вас, граф, ибо полагал задержание Зинаиды незаконным. Признаюсь, ехал с целью извиниться и освободить ее. Даже думал на автомобиле отвезти домой.

Соколов с любопытством уставился на Мартынова:

– Чувствую, что-то помешало твоему, Александр Павлович, человеколюбивому порыву?

Мартынов, вспомнив приключение в Лефортовской тюрьме, глубоко вздохнул:

– Я, начальник охранки, не стал приглашать Зинаиду в камеру следователя, а нашел возможным подняться на второй этаж. Вхожу в камеру номер девяносто два со всей галантностью – даже деликатно постучал в металлическую дверь, хотя это делать не принято. Признаюсь, загодя приготовил извинительную речь.

Соколов в предвкушении забавной сцены широко улыбнулся:

– А цветочки не забыл прихватить?

Мартынов отмахнулся:

– Ах, граф, мне не до шуток! Вошел я в камеру, но эта фурия даже не дала мне рта разинуть. Зинаида вдруг соскочила с металлической койки, присела на корточки и, словно собака, начала прыгать и лаять на меня. Даже хотела укусить за ногу. Дальше – больше: задрала подол, а там нет исподнего. И вдруг сладким голосом говорит: «Ну, иди сюда, мой Александр Македонский, я твоя возлюбленная Клеопатра».

Соколов расхохотался:

– Ты, Александр Македонский, использовал свое служебное положение?

Мартынов, не замечая шуток, продолжал:

– А дальше – больше: Зинаида легла на нары и стала делать непристойные движения. Я развернулся и ушел. Боюсь, что последние события подействовали на ее психику самым угнетающим образом, психика не выдержала. Теперь придется провести медицинское обследование, а это длительная затяжка времени. – Прошелся по кабинету, метнул сердитый взгляд и вдруг перешел на официальный тон: – Я решил, граф, вы кашу заварили, вы ее и расхлебывайте. Оформите наряд, договоритесь с профессором Сербским.

– Замечательный доктор! Как и положено ученому с мировым именем, он весьма любит обстоятельность. Увы, этот мудрый дятел совершенно оторван от реальной жизни. Попомни мое слово: Сербский, ради своих научных наблюдений и мне назло, будет наблюдать арестантку в клинике не меньше двух-трех месяцев. А тебе, Александр Павлович, все это время придется держать возле нее стражу. Но главное, мы не будем иметь права допрашивать кандидатку в умалишенные.

– Это ужасно, но выхода нет! Попросите Сербского, пусть проведет исследование хотя бы недели за две, за три. Граф, вы знаете, как отыскать доктора? Александра Петровича можно найти в психиатрической клинике университета. Впрочем, лучше позвоните вечером ему домой, запишите номер телефона – 506-77, он живет в Большом Афанасьевском, дом номер три.

Соколов записывать телефон Сербского не стал. Он заложил руки за спину и прошелся по кабинету. Остановился напротив Мартынова:

– Александр Павлович, совершенно ясно, что шпионка намеренно затягивает следствие. Она понимает: война не будет длиться вечно. А после заключения мира или объявят амнистию, или шпионское преступление потеряет свою актуальность, и Зинаиде удастся выйти сухой из воды.

* * *

Соколов подошел к окну, любуясь весенней Москвой.

На Тверском бульваре няни гуляли с малышами, по мостовой летели коляски с седоками, дворник старательно подметал тротуар, инвалид в военной шинели опирался на костыли, статуей возвышался на углу городовой, толпы праздничного и веселого народа спешили по своим делам. И над всем этим торжественно и умиротворяюще плыли волшебно-тягучие звуки с колокольни Страстного монастыря.

Соколов подумал: «Эх, зайти бы теперь к Елисееву, купить хорошего вина и фруктов да в любезной сердцу компании посидеть часок-другой!..» Вслух произнес:

– Разумеется, я это дело доведу до конца, особенно если ты, Александр Павлович, не станешь мне мешать. Пока, уверен, обойдемся без услуг Сербского. – Хитро прищурил глаз. – Я тебя убедил, что Зинаида знает за собой преступную вину?

Мартынов удивился:

– Из чего, граф, вы это вывели?

– Из ее поведения. Неужели, Александр Павлович, ты и впрямь веришь в ее скоропостижное помешательство?

Начальник охранки сделал неопределенные телодвижения:

– Ну, ее надо обследовать… Почему все-таки вы уверены в ее вине?

– Все просто: зачем безвинному человеку симулировать помешательство? А что она симулирует, я не сомневаюсь.

Мартынов постучал указательным пальцем по крышке стола:

– Все может быть, все. К ней есть любопытные вопросы. Первое: почему она сбежала от мужа? Второе: что ей известно об убийстве Эмилии?

Соколов вставил:

– Кстати, Эмилия была ее подругой. Именно покойная познакомила Зинаиду со своим мужем.

Мартынов вновь побарабанил пальцами по крышке стола.

Соколов подумал: «Точь-в-точь как Ульянов-Ленин. Тот тоже любит долбить пальцами – признак неврастении». Вслух сказал:

– Почему все еще не сделали обыск в ее доме? И почему-то муж Зинаиды – Отто Дитрих – все еще не допрошен, а? Что молчишь?

Мартынов отвел взгляд, вздохнул, поправил пробор на голове, опять вздохнул и, наконец, промямлил: