Страницы культурной жизни 300 лет Екатеринбурга

Страницы культурной жизни 300 лет Екатеринбурга
Вадим Владимирович Егоров-Гривский

В книге В. Егорова-Гривского рассматриваются как важнейшие события истории и культуры Екатеринбурга с первой половины восемнадцатого до двадцать первого веков. Наряду с личностями общеизвестных деятелей политики и науки и искусства, просвещения возникают имена и дела людей давно забытых или вовсе неизвестных широкой общественности, но достойных памяти и благодарности потомков.

Страницы культурной жизни 300 лет Екатеринбурга

Вадим Владимирович Егоров-Гривский

Компьютерная верстка и дизайн Николай Ясинский, канд. геогр. наук

Рецензент Станислав Некрасов, доктор филос. наук, Екатеринбург

Рецензент Сергей Тютюков, доктор пед. наук, Екатеринбург

Рецензент Кармен Мария Диас Гарсиа, доктор ист. наук, Гавана, Куба

Иллюстратор Герман Егоров

Корректор Елизавета Егорова

© Вадим Владимирович Егоров-Гривский, 2025

© Герман Егоров, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0065-4553-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ОБ АВТОРЕ

Егоров Вадим Владимирович, часто пишущий под фамилией с прибавкой «Гривский» (по названию малой родины отца), родился в августе 1958 г. в Свердловске (ныне вновь Екатеринбург) в семье уральского скульптора В. Е. Егорова. В 1980 окончил Уральский государственный университет имени А. М. Горького и потом – аспирантуру и докторантуру. Историк культуры, философ, краевед. В Уральском государственном экономическом университете прошел путь от ассистента кафедры философии до заведующего этой кафедрой, профессора, доктора философских наук.

Автор более 150 научных публикаций, в том числе ряда монографий («Наглядные образы в менталитете общества», «Наглядные образы как культурный феномен общественной жизни» и др.). И кроме этого он – автор 8 книг по культуре и искусству, истории Урала и Екатеринбурга. В 2007-2012 был кандидатом в депутаты Госдумы России, помощником депутата ГД РФ (на неосвобожденной основе).

Действительный член (академик) Российской академии социальных наук. Почетный работник сферы образования России. Вице-президент Фонда культуры и искусства «Сотворение», эксперт Славянского информационного агентства (СИА). Награжден медалями имени В. И. Вернадского, М. А. Шолохова, «В честь 285-летия Екатеринбурга».

ВВЕДЕНИЕ

Почему-то до сего дня не вышло у нас в городе и стране ни одной книги, книжки, где бы ни в форме учебного пособия жизнь и культура Екатеринбурга со времен его основания и до наших дней освещались как более или менее единая картина с живыми людьми. Все пока что написанное представляет собой некие краткие обзоры, очерки с известными всем именами – Татищев, де Геннин, Демидовы или отраслевые разделы о власти и экономике, науке и образовании и прочем. Восемнадцатый век предстает засушенной схемой, кочующей из издания в издание, да и век девятнадцатый до времен Мамина-Сибиряка и Бажова – молчащая тишина, улицам не бегают дети и не ходят взрослые. Заводы заводами, но на них ведь люди работали. И досуг имели, правда уж кто какой. Одни разухабисто расшвыривали червонцы, другие о сытой жизни только мечтали, довольствуясь в праздники и после работы привычными маленькими радостями, кружком семьи и близких.

Вроде бы всякий любящий свой город и народ должен понимать, что на одних градоначальниках и военачальниках, легендарных заводчиках далеко не уедешь. А на деле у наших очеркистов, краеведов даже в качестве массовки до двадцатого века нет народа, какое -то безлюдье. И нет рядовых чиновников, торговцев, художников, церковнослужителей, так больше нельзя.

Нами предпринята попытка восполнить означенный пробел, с использованием некоторых найденных в нашем семейном фотоархиве, в открытых источниках иллюстративных материалов.

Пусть хотя бы на книжных страницах оживут и вновь заживут наши пращуры и сограждане, ближние и чужедальние гости города, и пусть они говорят и поют, грустят и радуются, читателю это всё ж, пожалуй, больше по сердцу. Если кто -то из читателей вдруг подумает о некогда существовавших, но стершихся за давностью лет из памяти предшественниках, представит себя ими и, как в песне поется, «взгрустнет украдкой», значит это написано не зря и, слава богу, найдет в уже нынешнем веке свое продолжение!

Фото на обложке: Екатеринбург. Главный проспект, гимназия. Фото В. Метенкова. 1900-е

Часть первая. От первых жителей до Первой мировой войны и Революции

Глава 1. ХУДОЖНИКИ И ЧЕРТЕЖНИКИ

На улицах и во дворах Екатеринбурга одного из мартовских второй четверти века осьмнадцатого прохладно и сыро, но уже вовсю веет весной и жители повеселели, словно оттаивая от прошедших морозов и зимних сумерек. Вот стайка детей весело лепит из мокрого, но удобного для поделок, снега большую снежную бабу. Катают шары «тулова» обнажая будто полинявшую зеленовато -желтую прошлогоднюю траву. В стайке и три девочки, в том числе дочка старшего плотинного мастера Демьяна Спиркина желтоволосая одиннадцатилетняя Олёнка. А заправляет всем сын подканцеляриста Митяйка Левзин – мальчишка тоже на вид таких же годов – худенький, высокий и какой -то очень захваченный этим нехитрым ребячьим делом. «Погодите, олухи, сразу -то со всех сторон напирать, бабу уроните ж!», – незлобно ругается Митяйка на приятелей. Но мальчишки не шибко его слушают, а девчонки залились смехом. Так и видятся все вместе, дружат, больше всего любят проводить время на Плотинке реки Исеть, возле Монетного Двора.

Митяйка очень увлекся лепкой, сначала из снега, обнаружив, что помимо снежных баб, из снега можно создавать и гораздо более серьезные вещи. Как -то раз в книжке, каковые в повседневной жизни горожан были немалой редкостью, увидел он изображение древнегреческого героя Ахиллеса, сражающегося с троянским царевичем Гектором и сильно захотел вылепить сей поединок из снега. Решил, что в зависимости от материала надо выбирать и способы его обработки. Так снежные статуи надо сначала лепить, а после топориком, ножом срезать лишнее. Потом можно и даже нужно облить ледяной водой и тогда можно поработать ножом или стамеской над тонкими деталями. Людей лепить интереснее всего, но можно сделать и медведя, черепаху, петуха, орла, кувшин и даже царский трон.

Как -то во сне Митяйке причудилось будто созданные им ледяные скульптуры ожили и стали махать ему руками и крыльями, что -то напевать и пританцовывать. И что бы это значило? Поди -ка, что фигурки будут занимать не последнее место в его, Митяйкиной, дальнейшей жизни. Потом Митяйка продолжил тем, с чего, пожалуй, должен был начать – рисовать друзей, приятелей, соседей. Получались похоже, иногда даже немного смешно. Друзья смеялись, ободряли: «Молодец, Митюша! Здорово у тебя получается! И дома, Плотинка точь-в-точь как взаправду». А еще лепил мальчишка из глины фигурки животных, людей, птиц обычных и диковинных. Обрабатывал яшму, малахит, родонит, да так, что иногда и глаз не оторвешь. Видно стало, что из Митяйки может получиться настоящий художник. Старший брат Филя к художествам Митяйку маленького еще приохотил. Углем рисовали. В марте 1734 в Екатеринбурге по пути в северные края побывал штурман Семен Челюскин. Остановился он в доме Филиных и потом Митяйкиных родителей. Высокий, подтянутый, дружелюбный, в новеньких коричневой кожи ботфортах. «Паренек, ты, родители говорят, рисовать любишь. А меня нарисовать смог бы?» – «Попробую». Филюша взял кусок грубой бумаги и углем стал рисовать сидящего на скамье Челюскина. «Похож!» – воскликнул, увидев как получилось, Семен Иваныч. Попросил рисунок ему подарить, Филя с радостью согласился. Такому человеку! От двухгривенного «гонорара» отказался. Наверно хороший художник из Фили мог бы получиться. У иконописца в помощниках потом ходил. Потом в математической школе учился, в горном правлении служил. Да только помер брат в семьсот сорок седьмом, мучался от болей в желудке.

С. И. Челюскин

Рисовальная школа при Екатеринбургском металлургическом казенном заводе на Исети открылась еще в 1735 -м. Называлась она в ту пору и потом Школой Знаменования. Инициатором сего дела был В. Н. Татищев (Сафронова А. М. Первые учителя Екатеринбурга: 1724 – 1750. Екатеринбург, 2023). Несмотря на то, что Василь Никитич относил знаменование и живопись не к полезным, а к «щегольским» дисциплинам, вроде поэзии, музыки, танцев, вольтежирования (гимнастических упражнений на коне), он всё же всегда замечал, что «знаменование во всех предметах есть нуждно»[1 - Татищев В. Н. Избр. произв. Л., 1979. С. 92]. В сорок девятом годе Митя очень готовился к этому удивительному событию, неделю плохо спал. Потом услыхал, что желающих и хоть немного уже умеющих рисовать и лепить ребят из семей свободных работников – служащих и мастеровых – есть установка после небольшой проверки у доски и короткой беседы принимать и немного успокоился. Вроде как устроят небольшое испытание, а все равно возьмут. Его встретил один из здешних учителей, как потом выяснилось – Мирон Васильевич Аврамов, симпатичный, годов около пятидесяти, с виду вроде суровый, но не злой. В чуть пожелтевшем седом парике, немного полинявших зеленых камзоле и штанах, желтых чулках и стоптанных башмаках с пряжками. Сидел за столом на стуле с высокой спинкой. «Кто ты таков будешь?» – спросил, вставая учитель. «Димитрий Петров сын Левзин», – приободрившись ответил Митяйка. Учитель снова сел и движением руки предложил мальчику сесть напротив.

Азбука петровского времени

– «Отец – Петр Матвеич, что в канцелярии служит?» – «Да, он». – «Значит, любишь рисовать и лепить?» – «Люблю». – « А какие-нибудь картины или гравюры с изображениями Урала или Екатеринбурга не доводилось тебе встречать?» – « Доводилось. Нравится мне вид Екатеринбурга, изображенный художником Иваном Ушаковым незадолго до рожденья моего в семьсот тридцать четвертом, кажется, году». – «Мне сие изображение тоже нравится. Не принес ли ты чего -нибудь из своих рисунков или других каких -то рукоделий?» – « Я не знал что это нужно, но принес на всякий случай кой – чего!» Митя достал из серой холщевой котомки несколько своих работ. Лиса, вытянув морду и подогнув хвост, словно за кем -то или чем -то наблюдает. Выкованная из куска медной проволоки гадюка. Деревянная голова Николая Угодника. На куске пергамента – трава, деревья, облака. Мирон Василич рассматривал всё неспешно, внимательно, затем удовлетворенно кивнул и улыбнулся. Глянул на Митяйку, сказав: «Изрядно, юноша. Из тебя очень хороший художник получиться может!»

Так Митяйка оказался зачислен в ученики Школы знаменования, чему был несказанно рад. В то время под знаменованием понималось рисование карандашом, красками, тушью, пером. В школе должны были учить только черчению и рисованию, обработке камня, но надо было посещать смежные с этим цифирную и грамматическую и латинскую школы, обучаясь арифметике, грамматике и чистописанию, латинскому языку и нотному пению. Ну это ж еще лучше. Поклон за это Василью Никитичу господину Татищеву, беспокоящемуся, дабы на Урале из отроков воспитать грамотных людей. Если б не Татищев, то поди-ка и не появился б в 1723-м Екатеринбург (Господи, благослови тот год!), а сии места остались бы демидовскими, да строгановскими с центрами в Невьянске и Соликамске (и это немало, но теперь здешние места выходят на другой, более высокий и цивилизованный уровень).

В школе

Занятия пошли своим чередом. Многое здесь было интересно и полезно. Была и бестолковщина. Ритма, в который можно было вжиться, не было. Но Митяйка сбои и пропуски чего -то для него важного как бы достраивал собственными силами. Узнавая, читая, повторяя пройденное где и как мог. Ведь даже по арифметике проходили только сложение и вычитание. Приходилось самому осваивать умножение и деление, возведение в степень и извлечение корня. Мирон Василич рисовал быстро, выразительно. Митяйке и его новым приятелям – Егорке, Ване и еще восьмерым ребятам казалось, что это почти вершина изобразительного искусства, что -то по уровню приближающееся к Дюреру и Питеру Брейгелю. Василич и покойную государыню Екатерину Первую нарисовал. И здешнего кота Черныша. Аврамов брал карандаш как-то так, что он в его руке был держался и прочно, и в то же время совершенно свободно. И неширокими движениями изображал стоявшую на стуле вазу и офицерский шарф, небрежно брошенный перед ней. «Наше с вами художество, юноши, – говорил Аврамов, – это большая сила выражения любви к жизни, людям, родной природе. А иногда и нелюбви тоже, хотя не любить легче, чем запечатлеть нелюбимое в нужном виде. К тому же художество – это и средство сохранения на года увиденного и пережитого нами». Все слушали учителя внимательно, при этом представляли разное. На протяжении трех лет получали они знания и приобретали навыки, умения и по рисованию, гравированию, лепке, обработке дерева и камня, и по общим предметам. Вместе в Аврамовым опирались в учебе на двухтомник «Кирхенарова живопись», «Нюрнбергскую иллюстрированную Библию» и другой двухтомник «Врата в искусство». Одиннадцать книг из своей библиотеки отдал школе в полное владение перед своим отъездом в Оренбургскую экспедицию Татищев. В 1738 Аврамов с учениками расписывали церковь в Сысертском заводе. Митяйка тогда еще совсем младенцем был. Но теперь побывал в Сысерти и порадовался достижению старших.

Екатеринбург 18 в.

Много учитель с учениками уделяли времени и картографии. Изучали как рисовать, гравировать не только виды городов, но и из планы-схемы. «Вы ведь должны быть не только художниками, но и чертежниками», – повторял Мирон Васильевич. Он сам вычерчивал разные планы очень хорошо. Ближе к окончанию учебы ученики обучались по переведенному на русский язык Академией наук пособием нюрнбергского художника и педагога Иоганна Прейслера.

Наконец в мае 1752 наступила пора итоговых испытаний и окончания учебы. На экзамене присутствовали директор школы, два горнозаводских начальника и, конечно, Аврамов. Митяйка получил отличный балл, его приятели Егорка и Ваня – тоже. Остальные выпускники в основном окончили хорошо, трое -удовлетворительно. Одного ученика перед самым окончанием чуть не выгнали из школы за приход пьяным на занятие, но все ж инспектор смягчился и позволил парню закончить. Отмечали окончание в трактире на прибрежной Харчевниковой улице Ванюшка с Егоркой. Вначале Ванюшка произнес небольшую речь: «Друзья, позади школа. Но и дальше нам видимо придется учиться. Уже у самой жизни! Мы – почти ровесники Екатеринбурга. Наши отцы приехали сюда издалека и, пожалуй, слава Богу! В сих местах для Отечества немалую пользу принести можно!» Друзья поддержали. Потом подъехали более старшие выпускники из певческой школы Сергуня Пахотинский и Ванюха Вторых. Впятером пели песни «Ветер волны подымает», «Как ведут казнить добра молодца», «Был я – не забыл я!» и еще, еще другие. Пришлось, конечно, выпить. Третий раз в жизни, что ж поделать. Пообещали друг другу помогать, видеться часто. «Парни, – сказал Иван, – пообещаем же помнить и поддерживать друг друга!» Все грянули: «Обещаем, Ура!» И сдвинули кружки. Ванюшка держался на ногах твердо, только далеко за полночь ненадолго задремав в углу стола. Наутро обнялись и, обнявшись, постояли молча и разъехались.

Здание горного правления

На службе в горном управлении Митяйка узнавал немало нового и старался узнанное запомнить навсегда. Задавал начальству вопросы, хоть это и не шибко разрешалось. Но без этого ведь не научишься. Работал чертежником в чине коллежского регистратора, потихоньку двигаясь в умении глубже и чином выше. И само Горное управлением набирало силу, авторитет. Только что было возведено кирпичное здание, в левом крыле теперь был маленький Мияйкин кабинет. Хотя юноша в кабинете бывал нечасто, в основном пропадал в местах, где под открытым небом кипели работы. Люди вокруг ценили Митеньку за его знания и умения, доброе к ним отношение. Дмитрий Петрович Левзин взял в жены девушку, с которой в не столь далеком еще детстве катали снеговика – Олёнку Спиркину, Олёну Демьяновну. Вскоре в их семье родился сын Гриша. Позже и дочки Дашенька, Настюша.

На престол уже десять лет как взошла при поддержке гвардии «дщерь Петрова» ея величество Елизавета Петровна. В честь коронации новой правительницы, как отец рассказывал, в апреле семьсот сорок второго в центре Екатеринбурга зажгли десятков пять больших факелов. В воздухе крутились «шутихи». Народу на Плотинке наливали водку по чарке ковшом из бочки. Гуляли и гуляли, казалось без конца. Селение Уктус с железоделательным заводом (кстати, основанным даже немного раньше Екатеринбурга), еще в двадцатые годы получившим с подачи генерала де Геннина «имя цесаревны Елисаветы», назвали Елизаветом.

Димитрий Левзин год служил в помощниках отца, ставшего уже старшим канцеляристом. А в шестнадцать стал канцеляристом и сам. Точнее даже – выше подымай – картографом. На службе в основном рисовал и чертил схемы Екатеринбурга и окрестных мест с заводами, домами и церквами, лесами и озерами. В ту пору секрета из таких планов-схем еще не делали. Но словно на всякий случай и не обнародовали. В 1753 Митяйка был уже ундер-шихтмейстером, участвовал в большом и важном деле – новом картографировании Екатеринбурга. В апреле в уктусском лесу нос к носом столкнулся с медведем, выстрелил, но промахнулся, на той они с Мишкой и разошлись, точнее -разбежались. Хорошо, что не убил зверя, пусть живет. Приехал домой и из куска каштановой с белыми прожилками яшмы стал делать косолапого прохожего. Похож, ничего не скажешь!

Подружился Митяйка с молодыми братьями Якимом и Нефедом Жуковыми, не так давно приехавшими из Владимирщины, точнее – из селения Кибирево Крутецкой волости Владимирского уезду Московской губернии. Парни умные, веселые. И батя их Фёдор Леонтьевич хороший. Братья Яким с двадцать второго году рождения, Нефёд – с двадцать четвертого. Значительно старше Митяйки. Оба уже тридцатилетние, рвутся в купцы. Приехали так далеко от родных мест по причине гонений на веру Никоновых последователей. Родители Митяйки тоже сочувствовали «древлему благочестию» и поминали протопопа Аввакума, но не были столь уж упрямыми в этом вопросе. Когда было время сидели друг у друга в гостях, смело обсуждали вопросы внешней и внутренней политики, ругали Синод. Позже Яким и Нефёд вышли в купцы, обзавелись семьями. Дружили семьями, помогали друг другу. Хорошие теплые отношения были у Митяйки и его семьи со старшим товарищем Иваном Денисовым и его семьей. Оба художника и братья Жуковы частенько выбирались на рыбалку, особенно летом. Пели, пили, шутили.

Побывавший на Урале в 1746 президент Берг-Коллегии А. Ф. Томилов повстречался с Аврамовым и учениками, выпускниками школы и очень хвалил их, называл «нашей гордостию». И теперь в письмах делами школы интересовался. В 1751 заработала городская Гранильная фабрика.

Неожиданно пришла горькая весть. В мае 1753 внезапно умер от простуды столько доброго сделавший Митяйке и другим ученикам школы знаменования Мирон Васильевич Аврамов. Может, он не блистал как художник и чертежник, но он воспитал хороших художников и чертежников. Почти полгода сразу после окончания школы Дмитрий помогал своему наставнику в преподавательском деле. Но теперь перейти из горного ведомства на службу в школу он не хотел. Да и не взяли б, шибко молод для штатного учителя. Только семнадцать стукнуло. Его уже в горном ведомстве считали одним из лучших художников, чертежников. Обещали в обозримом будущем чин шихтмейстера, офицера значит. Вскоре замена Аврамову нашлась. Ванюшкины приятели Ваня Морозов и Егор Южаков[2 - ГАСО, оп. 12, д. 449, л. 12]. И работу свою они стали делать очень успешно. В 1757 Кабинет Ея императорского величества Елизаветы Петровны потребовал в Санкт-Петербург 20 выпускников школ возрастом от 15 до 20 годов. В числе отправленных были и ученики, кои «рисовать и тушевать исправно умеют» – Д. Левзин, С. Вонявин и «совершенно рисовать умеют» – Л. Морозов, Н. Кайгородов, Ф. Иванов[3 - ГАСО, оп.1, д. 2321, л. 963]. В столице выпускники работали усердно, плодотворно, и репутация Екатеринбурга с этих пор утверждаться стала.

Глава 2. ПЕНИЕ, ПОЭЗИЯ, ИМЕНИТЫЕ ГОСТИ И ПУГАЧЕВЦЫ

В рамках школы словесной осенью 1735 года в Екатеринбурге началась работа и музыкальной школы. Нужны ж Уралу певчие на клиросе, музыканты, более образованные и чувственно воспитанные люди. Способный слышать, воспринимать музыку, петь и читать по нотам более чуток к жизни, человеческим отношениям. А первые учителя помогут взрастить новый, более широкий круг учителей. Татищев и к этому отнесся с огоньком. Он почти всегда фонтанировал новыми идеями и старался доводить свои начинания до утверждения в жизни. Было затребовано в словесную школу «к пению книг нотных: Ермологов числом десять, Октаев нотных на восемь голосов числом десять, Триодей нотных числом пять, Обиходов или Трезвонов числом четыре, Ермологов нотных числом пять»[4 - Оп. 1, д. 624, т. 1, л. 18]. Как без пособий обойтись, никак.

В штате поначалу было означено даже две вакансии учителя пения, но из-за перерасхода средств принять на работу второго учителя не удавалось. Жалование было маленькое, но не самое меньшее – восемнадцать рублей в год – это всё же не двенадцать. И в крайнем случае учителем может быть и ссыльным. По политическим, долговым, уголовным делам тогда ссылали немало, в том числе – образованных людей. Приходилось если что простить и повышенный интерес человека к хмельному зелью. Только б подрастающее поколение он учил хорошо. Ребята, по инструкции Татищева и по велению души, посещали церковные службы и пели церковном хоре. Приходили в ответ в школу певчие Диомид, Никодим.

Оркестр