Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #4

Пренебрегая приличиями, Иванов едва ли не галопом побежал к двери и впустил Фрола Карповича в квартиру. Внешний вид гостя никак не изменился – та же спецовка, кепочка, обувь, только теперь всё грязное, замызганное чем-то глинистым. Сумка выглядела не лучше.

– Мне место нужно. Чистое да ровное. Находки разложить, – потребовал он прямо с порога, устало стаскивая ботинки и раздражённо косясь на осыпающиеся с них комочки земли.

– Я сейчас стол освобожу, – захлопотала домовая, лихорадочно сметая в раковину чашки и пряча в кухонный пенал сахарницу.

– Ещё чего! Стол поганить! – рявкнул начальственный бас. – Тряпку какую ненадобную найди да на полу расстели. Выбросишь потом.

Не зная, чем себя занять, чтобы не нагорело за безделье, Швец принялся помогать девушке, больше мешая ей, чем принося пользы. За что бы ни брался – неуклюже у него получалось! То ли от волнения, то ли перенервничал за сегодня. Взялся помыть чашки – чуть не разбил первую же, к которой прикоснулся, попытался протереть губкой стол – врезался в домовую, направившуюся в кладовку для поиска подходящей холстины из запасов старых покрывал и прочих пледов, бережно хранимых «на всякий случай».

– Да сядь ты, криворукий!.. – не выдержав, бросил боярин Швецу, устав смотреть на его метания. – Не по тебе хозяйство. Чай, не стакан с вином – тут понимание нужно.

Обиженный призрак послушно уселся на табурет и нахохлился, отчего стал очень похож на сердитого, невыспавшегося сыча.

Серёга же, закрыв входную дверь, предпочёл не суетиться и терпеливо ждал дальнейших указаний.

– Вот! – Маша возникла прямо посреди комнаты с бережно скрученным, почти в половину её роста, одеялом из верблюжьей шерсти с истёртым ворсом, припомнить которое хозяин квартиры не смог, как ни старался. – Подойдёт?

– Подойдёт, – согласился шеф. – Отчего не подойти? Нам же на нём не свадьбу играть. Ты, девка, его посредине разложи.

Лёгкий взмах – и за каких-то пару секунд одеяло распласталось на полу.

Не дожидаясь, пока домовая по своей извечной тяге к порядку расправит непослушные, норовящие завернуться уголки, Фрол Карпович грузно, стараясь ни за что не зацепиться своим не самым чистым одеянием, прошёл прямо в центр импровизированной «рабочей зоны». Поставил сумку на пол, опустился на колени и принялся доставать из неё пуговицы, кусочки грязной ткани, куски ржавой проволоки непонятного назначения и прочую мелочь малопонятного назначения. Каждый предмет ложился отдельно, на некотором расстоянии от других, будто музейный экспонат на выставке.

Присутствующие молчали, для удобства присев на корточки и с живейшим интересом наблюдая за действиями гостя.

Закончив раскладывать и заняв этим хламом две трети свободного одеяльного пространства, боярин отодвинул сумку в сторону, чтобы не мешала, и, хорошенько потянувшись, взял самую дальнюю от себя пуговицу, извлечённую первой.

– Костяная, – покатав её в пальцах, вынес он вердикт. – Дешёвая. Обработана плохо. Вон, края на тяп-ляп сделаны.

Маленькая деталь человеческой одежды пошла гулять по рукам. Потрогали все. Сергей с Антоном – недоумевая. Ну пуговица и пуговица: обычная, серая, в трещинках, с неровными отверстиями для иглы. Кицунэ – более внимательно. Крутила, вертела, ковыряла ноготком, разве что на зуб не попробовала.

Дав всем как следует насмотреться, начальник вернул вещь на одеяло, после чего взял следующий кругляш земельного цвета, по-простецки плюнул на него и потёр лицевой стороной о нагрудную часть спецовки, оставляя на ткани тёмный, влажный след.

– Стеклянная, – перед инспекторами показалась мутная, вроде как из бутылочного стекла, пуговка. – Тоже не абы какая работа…

Пощупали и эту находку. Простенькая, без рисунка и прочих излишеств, относительно крупная по сравнению с первой – около двух сантиметров в диаметре. Швец, не поленившись, просветил её насквозь Печатью, однако ничего не нашёл.

Боярин поглядывал на подчинённых, озадаченных разглядыванием примитивнейшего, в общем-то, предмета, весьма насмешливо. Когда очередь дошла до домовой, он спокойно поинтересовался:

– Ну а ты, девица, смекнула, в чём тут дело?

– Старые они, – не задумываясь, выдала Маша. – В сундуке, в деревне, где я росла, у бабки-хозяйки похожие хранились. Помню, в шкатулке с рукоделием и иглами ещё и сукном обтянутые были, и с орлами.

– Верно. Вот тебе орёл, – почти из центра разложенных на одеяле раритетов был извлечён ржавый кругляш с непонятной, истёртой птицей и петелькой сзади. – Все эти пуговки с позапрошлого века, ближе к концу… Стеклянные, к примеру, одно время приказчики и прочий мелкий люд любили на поддёвки нашивать, достаток являть и форсу ради… Помню я те времена. Как с цепи по ту пору сорвался народец. Едва мелочишка в карманах завелась – тотчас в лавку несётся… Картуз повыше, сапоги бутылками и пуговицы понаряднее. У кого копейки после оставались – цепочку плохого серебра поперёк пуза цепляет, достаток выпячивает. И по улице гоголем эдаким прогуливается взад-вперёд, павлином перед всеми красуется… – Фрол Карпович взял несколько ржавых, пупырчато-шероховатых блинчиков с ближнего к себе края. – А вот эти…

Прошипев нечто неприличное, кицунэ, скривившись, выплюнула:

– Вермахт. Помню такие. Поменьше – кительные, побольше – шинельные. И владельцев тоже очень хорошо помню.

Посмурнел и боярин.

– Они самые. Их там больше всего накидано. А вот, – тыкнул он в куски ржавой проволоки, – стальной обруч от фуражки. Точнее то, что от него осталось… Может, и кокарда где-то есть. Я не шибко копался, больше разное искал, чем собирательствовал. Куски ткани, – пуговицы полетели на одеяло, взамен их рука шефа указала на разложенные лохмотья, – по времени тоже указывают на то, что самые свежие в тот подпол попали как раз во Вторую мировую… Остальные раньше. Точнее не скажу – погнило много. Затапливало там несколько раз. На кирпиче разводы белые остались от большой воды. Да и нежить почти всё вместе с телами пожрала… Вот монетка. Тоже при его Императорском Величестве чеканенная, – отдельно лёг мало чем отличающийся от других блинчик, разве что без дырок и петельки сзади. – Иванов! Швец! Насмотрелись? – Фролу Карповичу надоела роль разжёвывающего примитив наставника, и он возжелал послушать других. – Напрягайте умишки! О чём нам сии находки говорят?!

Друзья подобрались. Тон руководства, строгий и учительский, недвусмысленно намекал на то, что от них ждут правильных выводов из увиденного и услышанного, а зная боярские привычки, оба понимали – попытка в сдаче очередного экзамена на профпригодность будет одна и очень важно не облажаться.

Первым сориентировался Антон:

– Мало данных, – с некоторой бравадой заявил он, поглядывая на одеяло. – В подземелье, помимо этой фурнитуры и черепа с костями были. Считаю, нужно установить причины смерти владельцев, рассортировать останки, чтобы узнать, сколько мужчин и сколько женщин, сделать…

Не желая выглядеть на фоне Швеца молчаливым истуканом, Серёга вознамерился было подхватить и продолжить перечень необходимых следственных действий, но не успел. Грозный рокот шефа, не ставшего дожидаться окончания монолога призрака, заставил прикусить язык.

– Около двадцати. Точную цифирь потом скажу, коль узнать захочешь. Умерщвлены по-разному. Кого – топором по затылку, в одном отверстие от пули, но, в основном, следов нет. Видать, по-всякому убивали. Ножом али удавкой, или бритвой острой… Сколько мужиков и сколько баб покоится – сложно определиться. Перемешаны останки. Да и волос не много на виду… Позже выясним… Может, где в грязи серьги или локоны и завалялись – пойди, поищи, коль нужда есть.

По побледневшему лицу Антона стало понятно – лезть в могильник ему совершенно не хочется.

Едва суровый босс замолчал, вмешался Иванов:

– А с входом как дела обстоят? Попадали же тела в то подземелье каким-то образом?

Одобрительный кивок начальства намекнул, что инспекторы не совсем безнадёжны.

– Был лаз. Сверху плитой железной прикрыт. Давно. Плита ещё с клеймом, какие при Империи ставили. Ржавенькая, но вроде как демидовский соболёк* там, в углу, приютился.

Фраза про соболька осталась напарниками не понятой, и Иванов дал себе слово поискать в интернете информацию о новом для себя термине. Спросить начальство он не решился.

Инициативу снова перехватил Антон.

– Стало быть, некто в промежуток со второй половины девятнадцатого века и по сороковые годы прошлого века завёл нежить и скармливал ей разных людей. Поначалу – небогатых…

– Поправочка, – блеснул современным словцом Фрол Карпович. – Я не нашёл дорогих пуговиц и тканей. А ведь труп могли и раздеть перед спуском в подпол. Одёжу – перешить и на рынок, пуговицы серебряные молотком расплющить до неузнавания и закладчикам сдать. Или в кабаке пропить.

– Вам виднее, – призрак не стал возражать против вполне адекватного уточнения. – В общем, кто-то убивал поначалу соотечественников, потом на фашистов переключился. После войны успокоился. Склоняюсь к тому, что фигурант умер или завязал с подкормкой трупоедской гадости.

– Или это был не один человек, – вставил Сергей. – Могли ведь и по наследству неживой утилизатор передавать.

Совместный мозговой штурм определённо давал результаты, воодушевляя друзей. В горячке обсуждения все забыли про домовую, а сама она скромно отошла в сторонку, не желая мешать.

– Ага. Раскормили тварь до неприличия, она в спячку и впала из-за бескормицы, – развивал версию Швец. – А когда стена обвалилась от ветхости – очухалась, попала в старую отопительную сеть и по ней до бомжа добралась. Думаю, запах падали её приманил. Помнишь, – призрак посмотрел на друга, – мы шкурку собаки нашли. Ну, ту, – поспешил он разъяснить, будто напарник мог забыть недавние события, – вонючую…

Предложенное объяснение шефу понравилась, о чём свидетельствовала улыбка в зарослях его бороды.

– Почему нет? Вполне могло случиться. Они падаль чуют похлеще, чем рыба акула кровушку. И в словах про нескольких владельцев резон есть… Был предок – тать записная, а потомство нормальное произросло. Пользовались наследием по необходимости во имя победы над вражиной… Немцы мёртвые – чем не доказательство? После засыпали сверху подпол и забыли. Не надобен стал. В общем, хватит нам в прошлом копошиться. Более семидесяти годочков прошло с тех пор. За давностью лет продолжать розыски – бессмыслица полная. Кто знал правду – тот помер давно. Что ещё… Косточки, кому следует, приберут, похоронят по обычаю. После земелькой забьют ту комнатку поганую. Не ровен час – обвалится свод под кем-нибудь… За сим оставляю вас. Одеяло с мусором этим на помойку снести не забудьте.

Привлечённая голосами, в комнату, сонно потягиваясь, вошла Мурка, до этого мирно спавшая на подоконнике в кухне. Остановилась у Машиных ног, потёрлась о них, и только тогда заметила одеяло с разложенными на нём вещдоками. Насторожилась, подошла, попробовала крайнюю пуговицу лапкой. За ней – вторую.

Подцепила когтем ближайший огрызок ткани, встала на задние лапки, попробовала подкинуть добычу вверх и тут же её поймала. Зажала в зубах, прыгнула в центр разложенной экспозиции. Пока «парила» в воздухе – передумала, при приземлении лихо развернулась на сто восемьдесят градусов, пройдясь хвостом, словно метлой, по остаткам одежд. Пуговицы и лохмотья полетели в стороны.

– Я тебе сейчас… – злясь на непоседливую зверюшку, прошипела домовая и бросилась ловить вертлявую мурлыку. – Нельзя! Не тронь мертвецкое! Не суй каку в рот!