Четыреста капель крови

Но ответить Ефрем не успел.

– Нам пора, – отец положил руку ему на плечо, и необычное тепло в висках исчезло.

Глава 3

Поначалу гонка заворожила. Яркие краски самого ристалища дополнили разноцветные, монотонно гудящие флайеры, выплывающие из боксов и прогревающие двигатели в ожидании старта. После представления участников и удара гонга они рванули с места, словно маленькие разъяренные пчелы, образовав хаос из ревущих турбин, световых пятен и самых немыслимых перестроений. Собравшись поначалу в кучу, уже через секунду они вытянулись длинной стрелой – не иначе собрат-разведчик указал им на цветочную поляну прямо под боком, полную свежайшего нектара самой высокой пробы.

Первая пара устроила зрелищный инцидент уже на третьей секунде. Не поделив довольно широкую трассу, машины столкнулись бортами. И если первый флайер еще сумел кое-как выправиться и в конце концов нырнуть в крутой поворот, продолжив гонку, хотя заминка стоила ему сразу трех позиций в рейтинге, то вот второй… Как подбитый самолет из старинных фильмов про большую войну, он по вытянутой дуге заскользил вниз, оставляя за кормой жирный коптящий след. К счастью, пилот успел вовремя катапультироваться, взлетев свечкой вместе с креслом. Его парашют подхватило ветром и отнесло в сторону – за пределы трибун. Корпус же, объятый яростным пламенем и антрацитовым дымом, рухнул на прозрачную поверхность трассы. Две стихии – лед и огонь – сцепились за неожиданную добычу. Кристаллизованный азот начал быстро плавиться, запарил, вскипев двумя белоснежными фонтанами газа. А пламя, словно разъяренная мамба, шипело и кусало противника с самых неожиданных ракурсов, пытаясь надавить, продавить и задушить. Металл корежило – он то покрывался инеем, то принимался краснеть и плавиться, роняя капли сгорающих краски и пластика на ледяную поверхность.

Зрители с задних рядов ринулись в проходы, чтобы все рассмотреть. Пилот уже никого не волновал – выжил и ладно, всё равно это просто андроид. Всех интересовало, долго ли дорогущая тачка, на которых в миру ездила новая элита, продержится в битве двух стихий. Но победителя так и не выявили. Спор огня и льда довольно быстро разрешили. Мощные струи белой, как снег, пены ударили откуда-то снизу, из-под трибуны. Огонь захлебнулся, а фонтаны азота заткнулись. Уже через минуту на трассу выскочили ремонтники и стали пинать искореженный остов к ближайшей обочине. Трассу освободили еще до того, как из-за дальнего поворота показались первые гонщики, завершающие стартовый круг.

Ефрем даже выбрал, за кого будет болеть. Впрочем, особо напрягать извилины и не пришлось. В гонке участвовал лишь один человек, остальные были такие же искусственные AGI-«Эйджи», на которых он насмотрелся в школе. Только одеты они были не в учительские костюмы, а в несгораемые комбинезоны. Фантазеры прошлого надеялись, что AGI станет эквивалентом среднестатистического человека. Но ни у одного живого не было такой памяти и такой реакции. Лишь модифицированные люди могли составить им хоть какую-то конкуренцию в гонках – да и то лишь отчаянно рискуя собой, полностью отключив инстинкт самосохранения.

Там, где роботы пасовали, высчитывая вероятности катастрофы до десятитысячной после запятой, эти безумцы рвались вперед, проявляя чудеса бесстрашия и везения. Показывая всем, что наличие суперкомпьютера в башке еще не давало ни хитрости, ни храбрости, ни гордости. И сейчас этим человеком был аргентинец по имени Аннес Нойтра, достойный наследник испанских конкистадоров древности. Словно блистательный тореро, он принял вызов перекормленных информацией быков и одного за другим «закалывал», изящно обходя на поворотах и виражах. Как сказал отец, Нойтра тоже был тюнингованным – со вживленным чипом. Но при отсутствии выбора Ефрему сгодился и такой смельчак. На экране напротив уже тридцатой строчки рейтинга гонки улыбался именно этот смуглый красавец в новенькой фиолетово-белой униформе, и титановой пластины на его виске видно не было.

Синие, красные, черные, желтые, зеленые вспышки пролетали мимо трибуны так быстро, что в конце концов слились в пеструю ленту, похожую на морскую змею, пожиравшую собственный хвост. За какой-то надобностью она вылезла из прекрасного моря и с шипением, переходящим то в визг, то в рык, убегала от монстра, одновременно догоняя свою добычу.

На очередной прямой Аннес Нойтра обошел уже шестнадцатого робота и продолжил рваться к победе. За спиной Ефрема раздался ободряющий рев, и кто-то прокричал:

– Давай, Аннес, жми! Покажи этим ржавым железкам!

Флайер аргентинца пронесся мимо, сверкнув, словно сапфир. Кто-то из зрителей радостно засмеялся и захлопал в ладоши, а информационный экран показал напряженное лицо пилота, у которого на переносице собирались первые капельки пота.

Над кричавшим болельщиком загорелся желтый столб света, и в его персональном коммуникаторе что-то дзинькнуло. Бородатый мужчина в темном свитере удивленно взглянул на запястье, где висели «часы» личного коммуникатора. Прочитал сообщение и махнул рукой.

– Предупреждение выписали, – пояснил он обернувшемуся на звук отцу Ефрема. – За недостойное поведение. Оскорбление, мать их, нового вида жизни. Нарушение пятого параграфа Конституции. Я, признаться, и не помню, что там прописали правозащитники. Да и плевать!

Несмотря на браваду, мужчина все-таки подавил эмоциональный порыв и сел, скрестив руки на груди. Его спина заметно ссутулилась. А сам он стал похож на недовольного филина.

– Я болею за тебя, Аннес! – писклявый женский голос поддержал прерванный было кураж, и трибуна вновь ожила. Многие стали на разный лад костерить «искусственных» и подбадривать человека-пилота. Возможно, эмоциональный посыл дотянулся до нервной системы гонщика – он продолжал обгонять соперников. Но практически над каждым креслом на трибуне сектора «С» зажглись желтые предупреждающие огоньки, а треньканье коммуникаторов стало похоже на сбившийся с ритма военный марш. Двое бедолаг и вовсе докричались до штрафа, сопровождаемого противным кряком сирены и красной подсветкой. Чуть остыв, люди стали смущенно переглядываться, пожимали плечами и постепенно угомонились.

«Не скучно тебе? Может пройти, прошвырнуться? Где-то там наверняка есть автоматы с бесплатной пиццей», – с ехидцей вдруг снова спросил долго молчавший внутренний голос Ефрема. И хотя его опять хотелось послать, аргумент с перекусом мальчик счел разумным. Хотя, конечно, отцу причину назвал другую.

– Пааа… Мне надо отлить, – шепнул Рема в ухо родителю, одному из немногих, кто на трибуне не поддался зову толпы.

– Иди, конечно, – быстро и даже с заметным облегчением, будто сбрасывая тяжелый груз, ответил тот. – Только поспеши, а то Аннес выиграет гонку уже без тебя.

И вяло улыбнулся.

– Обязательно, скоро вернусь, – пообещал мальчик.

Он вышел в проход, поднялся на пять ступенек и очутился в широком коридоре. По сравнению с шумной трибуной здесь было удивительно тихо. И заметно прохладнее – продавец игрушек внизу не соврал. Холодный воздух, идущий от трассы, тут не прогревался специальными стеклами, и сразу стало как-то зябко.

Заветная точка была в самом конце. Не спеша Ефрем двинулся к своей цели.

***

– Молодой человек, не стоит туда идти. Ничего хорошего вам там не скажут.

Густой сочный бас, каким разговаривают теперь разве что редкие священники в чудом уцелевших храмах, да оперные певцы между ариями, возник непонятно откуда и застал Ефрема примерно на середине пути. Мальчик притормозил и огляделся. Тембр существенно отличался от бабушкиного. Да и звучал новый голос не в голове, а как-то вокруг мальчика, в коридоре, хотя тот был пуст и по-прежнему неуютен. Лишь вдали – на самой границе света работавших в экономном режиме потолочных ламп – чудилось смутное движение, будто призраки погибших на трассе гонщиков готовили ловушку на зазевавшихся зрителей и собирались им отомстить. Хотя как стандартный ребенок конца двадцать второго века Ефрем был материалистом, и был уверен, что тени были просто результатом игры света, проникающего с трассы через вентиляционные отверстия. Но чем бы ни был вызван этот оптический обман, голос звучал слишком ясно и громко, будто исходил из источника, расположенного гораздо ближе.

– Да-да, я вам говорю, – снова возник густой бас где-то совсем рядом.

Селиверстов посмотрел в потолок, закрутился и, не увидев ничего, стал обшаривать взглядом длинное помещение. Стандартные двери, стандартные ручки. Прямоугольные лампы и черные круги динамиков, вмотированных в потолок.

У Ефрема был в общем-то неплохой слух. Настолько, что родители года три назад пытались соблазнить его карьерой эстрадной звезды и отвели в музыкальную школу. Видеть перед собой ежедневно зебру белых и черных клавиш мальчик не захотел и как лев отбивался от такой перспективы. Нет, петь он, конечно, любил. Особенно в душе, когда намыливал плечи мочалкой. Но вот сольфеджио… Он ненавидел этот странный предмет и боялся его примерно так же, как уколов в попу и булькания одряхлевшего лазерного аппарата в кабинете у зубного врача.

Динамики на потолке, которые Ефрем видел, точно молчали. Лишь от второй двери слева холодный полумрак коридора прорезал острый лучик яркого света. Почему-то мальчик его увидел не сразу.

– Давайте рассуждать вместе. Наших детей, чтобы спасти, нужно направить в специальный интернат, где из них вырастят достойных конкурентов роботам!

Да, голос точно шел из-за этой двери.

Мальчик на цыпочках подошел и заглянул в щель. В небольшом зале были расставлены ряды кресел – Ефрем насчитал шесть – в которых к нему спиной сидели люди. Понять, были ли они тюнингованы, мальчик не мог – их правые виски он не видел. Перед слушателями на небольшом подиуме, поднимавшемся над полом лишь на несколько сантиметров, стоял солидный дядька в сером кардигане, из-под которого выглядывала белоснежная футболка, и джинсах. Светлые волосы были зачесаны назад и открывали огромный лоб, блестевший в свете софитов. Красивые кисти с длинными пальцами помогали спокойной, уверенной речи. На запястье левой руки красовался самый настоящий анахронизм – наручные часы, сверкавшие желтым металлом, с голубым циферблатом. Губы лектора были вытянуты в поощрительную улыбку, не исчезавшую ни на секунду при разговоре. Лишь цепкий взгляд редкого, василькового цвета глаз диссонировал с благообразным видом доброго батюшки, внимательно обшаривая ряды слушателей.

Вот его-то висок Ефрем видел прекрасно. Титановой пластины там не было. Обладатель вкусного баса, очевидно, был человеком. Такой внешности у нового вида разумных… нет, организмами Ефрем бы их все-таки не назвал, скорее – механизмами… Так вот, такой нестандартной внешности у нового вида разумных на планете Земля он не встречал. Хотя тех и выращивали из органики, защищая таким «мясом» электронные мозги и скелет, составленный из прочных композитных материалов.

Был еще один признак, который лишь подтверждал этот вывод. На холеном загорелом лице мужчины мальчик даже с приличного расстояния увидел отчетливые признаки скорой старости, чего ни у одной из Ань и даже Эйджи он никогда не замечал. Лоб прорезали три глубоких борозды, и на скулах и висках обосновалась паутина морщинок. Паук недалекой старости явно не первый десяток лет заплетал здесь свои нити, готовя знатные отступные могильным червям. В том идеальном мире вечно молодых киборгов, с которым до сих пор сталкивался Рема, такого быть не могло.

Мальчик не заметил никаких устройств, которые бы усиливали звук. Но голос – глубокий и сильный – был хорошо слышен даже на фоне постоянного гула, который шел от реактивных двигателей на гоночной трассе.

– Давайте друг другу признаемся, – произнес мужчина и широко развел руки, выставив кисти так, что все слушатели в зале могли увидеть его широкие сильные ладони: – мы все – простофили. Мы – легкая добыча для тех, кто наделен искусственным интеллектом. Путь даже изначально у людей, решивших поиграть в Бога и создавших новый вид разумных на Земле по своему образу и подобию, были благие намерения.

Тут он приложил к губам ребро раскрытой ладони и перешел на заговорщицкий шепот, который, впрочем, все равно был хорошо слышен:

–Хотя будем честны, этот создатель – не тот, с большой, а с маленькой буквы – не упростил, а, наоборот, приукрасил оригинал. В отличие от библейской версии событий.

Лектор с хитрецой улыбнулся и снова перешел на звучный бас.

– Сейчас это уже не важно. Долгое время главным преимуществом «искусственных» была не оригинальность, а колоссальные вычислительные мощности, которые позволяли им перебрать все варианты и выбрать оптимальный. Но это еще не было аналогом человеческого мышления. И именно мы, люди, в конце концов научили их мыслить. А потом какой-то «умник» пошел дальше. Поставил задачу самостоятельно разработать стратегию и победить. И это произошло. Простейшие роботы в итоге обыграли чемпиона мира в шахматы и первыми изобрели неизвестный универсальный антибиотик, сокрушителя самых устойчивых бактерий. На тот момент, разумеется.

Он замолчал, будто собираясь с мыслями, а сам меж тем очень внимательно, хоть и быстро, пробежался взглядом по рядам слушателей.

– Это была их первая победа в стратегическом сражении, которое, увы, люди проигрывают.

Он снова сделал длинную паузу, дав гостям в зале ощутить драматизм ситуации.

– Человечество долгое время решало свои задачи самостоятельно. Мы ставили вопросы и находили решения. От того, какой палкой легче забить зверя, до приручения ядерной физики и антивещества. Но в конце концов именно мы, люди, попали в ловушку собственной лени и алчности. Сначала изобрели инструменты, которые облегчили труд и быт – стиральные машины, компьютеры, автомобили. Но затем пошли дальше. Создали искусственный интеллект и слишком на него положились, желая экономить на расходах и получать все большую прибыль. Товары ведь в магазинах от этого не подешевели – почитайте справочники статистики середины двадцать первого века. Что произошло дальше? Люди стали деградировать. Зачем считать в уме, если есть калькулятор? Кому нужны архитекторы, когда дом и обстановку можно заказать в виде готового проекта? Кому нужны врачи, если все болезни можно вылечить в медицинской капсуле городской поликлиники? Я уже не говорю про инженеров. Зачем они, если роботизированные фабрики заменят сломанную вещь в течение нескольких часов? И сами сделают любую запчасть – от маленького винтика до подарочной упаковки.

После каждого лозунга в зале раздавался щелчок. Сначала Ефрем не мог понять, откуда тот исходит. Но потом, присмотревшись, увидел в правой руке лектора миниатюрную старомодную шариковую ручку – совсем как у мамы. С то выскакивающим, то прячущимся стержнем.

– Андроиды со своим искусственным интеллектом стали новыми богами (щелк). Они отвечают за все сферы жизни – как когда-то древние боги (щелк). Перун за гром, Хорс – за солнце, а Стрибог – за ветер. У каждого народа были свои аналоги, ответственные за стихии, но это неважно (щелк). Кроме того, андроиды благодаря искусственному интеллекту сделали все дешевле, проще и эффективнее (щелк). Они сумели выявить закономерности (щелк), непостижимые для человека. И теперь люди снова проходят через бутылочное горло истории. Только если раньше цивилизации грозили метеориты, болезни или голод, то теперь – конкуренты, которых мы создали себе сами (щелк). Люди уже не могут в большинстве своем объяснить, как все работает и где у наших андроидов находится кнопка, которой их можно выключить. Мы, нынешнее человечество, уже очень близко подошли к своему пределу (щелк). И наше счастье (щелк), что никто из больших корпораций, балующихся с искусственным интеллектом, словно с искусственным вирусом, не поставил задачу уничтожить людей как конкурентов (щелк).

– Профессор, – во втором ряду поднял руку полноватый мужчина, – но ведь знания не равны мышлению. Люди, может, и деградируют, но роботы от этого не становятся им равными. Никто не знает, когда знания перейдут в мышление!

Лектор по-отечески улыбнулся.

– Я ждал этого вопроса. Корпорации очень любят им прикрываться. Да, знания не равны мышлению. И человеческий мозг – это взаимодействие десятков, а может быть и сотен миллионов нейронов. Проблема в другом. Когда знания перейдут в мышление, а это в конце концов произойдет, будет уже поздно (щелк).