Четыреста капель крови

Отец, впрочем, в ловушку не попался.

– На неделю без приставки! А то и на месяц. Короче, не канючь, – снова заговорил он по-человечески, обрадовав мальчика. Но не надолго. – Может быть принято и другое решение. Если у тебя нет желания смотреть красочное представление, на которое мы все сейчас следуем в целях проведения хорошего отдыха, могу предложить альтернативу: озеро! У нас как раз через три километра появится возможность свернуть на дорогу, ведущую к нему. Мы с мамой там когда-то встречались.

Мать ответила отцу теплым, хотя и быстрым взглядом. Тонкие губы, похожие на силуэт летящей чайки, слегка обозначили улыбку, и пара взрослых вновь уставилась на дорогу.

– Сын, ты уже достаточно взрослый, чтобы вести себя надлежащим образом, – также холодно и чудно? произнес мужчина. – А не торчать в этих дурацких играх. Это просто нелепо!

«Возможно, еще не отошел от работы, – вздохнул Рема и успокоился. – Он ведь там трудится в окружении одних андроидов. Вот и нахватался у них разных словечек».

– Только не молчи, скажи что-нибудь! – вдруг подключилась к разговору мать. Копна густых каштановых волос откинулась назад, и Ефрем увидел ее красивое лицо с изумительными карими глазами. Правда, сейчас они смотрели очень строго. Почему-то мать еще и выставила вперед открытую ладонь, то ли предупреждая возможные возражения, то ли пытаясь внушить ему какую-то мысль.

«Вот только не ма! – подумал мальчик. – Она хоть не станет тюнинговать свой мозг? Странные они все-таки в последнее время. Может, и у нее на работе что-то случилось?»

Вслух же сказал:

– Ладно, поехали на гонки.

И уселся поудобнее в кресле, скрестив на груди маленькие, но уже сильные руки. Это сражение он проиграл, приходилось признать этот факт. Но скоро он вырастет, и все сможет решать самостоятельно.

– Вот и умница, что не споришь, – мать даже улыбнулась. – Ты же не хочешь всю жизнь просидеть за планшетом или приставкой, словно дурачок. Пока другие развиваются, ты отстаешь.

В конце фразы женщина щелкнула раритетной шариковой ручкой, которая оказалась у нее в руке. Она часто вертела этот анахронический девайс, словно волшебную палочку. Всякий раз, когда пыталась в чем-то убедить Ефрема, она щелкала этой дурацкой ручкой.

Пару раз мальчик порывался выкинуть эту штуку, когда оставался один дома. Но сколько ни искал – а искал он основательно – найти так и не смог. Мать нигде не оставляла ее, а таскала постоянно с собой. Даже на работу.

– Не хочу на Озеро. – будто маленький старичок, пробурчал Ефрем. – Что там делать? Опять упремся в бетонный забор – все водоемы давно раскупили и заселили этими дурацкими «русалками». От них воняет, подойти невозможно.

Все окрестные пруды и озера вокруг Москвы давно превратили в фермы. Там выращивали специальные водоросли, из которых делали живые светильники, панели для фасадов зданий, уличные фонари и даже навесы для генерации кислорода в парках. С тех пор, как бактерии, сожравшие пластик в морях и реках, принялись за подводных обитателей, в пресных водоемах выживала лишь эта трава, которая оказалась несъедобной для микроскопических монстров. Впрочем, с человечества она тоже брала немалую плату. Плавать в открытой воде стало совсем невозможно. Трава росла так густо и была такой крепкой, что могла пленить любого смельчака, даже мастера спорта по плаванию. Пытаясь освободиться, те выбивались из сил и уходили на дно, за что ее и прозвали «русалкой». В старых легендах те тоже топили зазевавшихся рыбаков.

– Когда вы там были, вы были молоды, а сейчас старые, – продолжил мальчик. – Поехали уж на гонки, я потерплю.

Сопротивляться не было смысла. Его все равно не послушают.

– Правильный выбор, – одобрительно произнес мужчина и поднял вверх указательный палец. Так, чтобы видел сын. И, кажется, даже прибавил немного скорости. Во всяком случае, мотор заработал чуть громче. А елки в боковом стекле заплясали бодрее.

Правда, длилось ускорение недолго. Машина вдруг вильнула, с визгом, слышным даже сквозь удары техно, затормозила, и буквально в метре перед капотом мелькнуло смазанное темное пятно. У него было четыре ноги, а голову, наклоненную слегка вперед, венчала корона огромных ветвистых рогов.

Все произошло так быстро, что Ефрем не успел даже испугаться, и только по ужасу в глазах матери да побелевшим пальцам отца, сжимавшим руль, понял, что произошло что-то крайне опасное.

«Поаккуратнее с желаниями надо быть», – вдруг ожил язвительный внутренний голос.

«С желаниями? С какими желаниями? – возмутился Ефрем. – Я такого не желал!»

«Ну, ты же хотел увидеть оленя. Скучно ему, видите ли. Заказывали – получите. Конкретнее надо быть. Загадал бы, например, чтобы он прыгал по обочине. Он бы и прыгал – весело и красиво, как у Деда Мороза. А так – скажи спасибо, реакция отца сегодня вас всех спасла», – сказал голос с назидательными бабушкиными интонациями. И совсем по-девчачьи захихикал.

Глава 2

Через полчаса, когда лес, наконец, закончился, и ветер сдул туман с трассы, Ефрем увидел вокруг бесконечное поле, похожее на пестрый персидский ковер. Слева и справа сочную зелень украсили яркие искры ромашек, оранжево-красных маков и светло-синих васильков. И это великолепие приобрело совершенно фантастический вид, когда на горизонте всплыло огромное световое пятно, вскипевшее всеми оттенками спектра. Оно так мощно осветило долину, что даже сидевшему на заднем ряду Ефрему пришлось сощурить глаза. Казалось, что каждый цветок и каждая травинка отражает и одновременно впитывает бесчисленные разноцветные всполохи этого рукотворного солнца.

Постепенно из пестрого хаоса выделился огромный шар. И чем ближе машина к нему приближалась, тем больше черт на нем проявлялось. В конце концов Селиверстовы увидели циклопических размеров комплекс, высотою не меньше ста метров, который оседлал самую высокую точку равнины. Центр шара сверкал, словно голубой опал. От него отходили массивные водянистые щупальца – то расходившиеся, то соединявшиеся в причудливые петли. Именно в них была проложена трасса, где ежегодно проходил третий этап международной гонки Формула-2500.

Вблизи техногенное чудовище рассыпалось на миллиард составляющих. Сверху запестрела шапка полярного сияния. Из рассказов родителей и наспех прослушанного аудиофайла Ефрем знал, что на широте Москвы такой причудливый оптический эффект создает не солнечный ветер, пробивающий магнитное поле Земли, как в Заполярье, а мощные генераторы, расположенные на крыше комплекса и выдающие колебания разной длины и частоты. Гирлянды салатового цвета эффектно прерывались красными и синими зигзагами и двигались, словно океанские волны, то ускоряясь до шторма, то затихая до легкой ряби. Периодически там появлялись желтые пятна, прыгавшие, как сошедшие с ума солнечные зайчики. Замирали «безумцы» лишь на пару десятков секунд, чтобы в них появились трехмерные голограммы с разнообразной рекламой: люксовых флайеров, банковских вкладов, геля для стиральных машин и «вечных» зубных протезов. Весь этот калейдоскоп еще и постоянно перемешивался, порождая в небе уже совершенно немыслимые для естественной земной и космической физики сочетания.

Пестрота почти полностью поглотила хрупкую голубизну летнего неба. Сейчас она просматривалась лишь далеко на севере – над макушками берез аккуратной рощицы, оставленной строителями чуть в стороне от комплекса для придания ландшафту элементов природного шарма.

На цокольном этаже «медузы» иллюминация распалась на множество плазменных панелей. Чуть выше бежал текст – так быстро, что Ефрем Селиверстов не успевал его прочитать. В свои годы он все еще читал по слогам. Да и то, если заставят. Аудиокниги уже заменили учебники, а письма отправлялись не с почтовыми голубями, и даже не в виде зашифрованных файлов, а как звуковые сообщения и видеоролики. А если уж кому-то очень приспичит написать проникновенное письмо, диктофон с легкостью переводил речь в текст, сам же исправляя ошибки. Бегло читали сейчас лишь отличницы, вроде Варьки Карпиной. Очкастой зазнайки и редкой зануды из параллельного класса.

Отец сбавил скорость, и машина плавно подъехала к контрольному пункту. Он открыл окно, старое стекло четырехколесного раритета уже не давало нужной сканеру прозрачности. В тот же миг Ефрем почувствовал себя неуютно. Кожа завибрировала, а редкие, еще светлые волосы на руках встопорщились. Задорная певица, секунду назад выкрикивавшая рифмы о несчастной и жестокой любви под электронные ритмы, вдруг зашипела, как разъяренная кобра. Двигатель начал чихать, пропуская то одно, то два зажигания в секунду. Странный сбой прекратился лишь через пару десятков метров от КПП, когда отец закрыл окно.

Но перед этим бледно-голубой луч сканера успел пробежал по его лицу, шлагбаум раскрылся, приглашая гостей на парковку. Машина резво тронулась с места, и только тогда отец смог нажать кнопку поднятия бокового стекла.

– Не удивительно, что все парковщики тут лысые, – пробурчал он, встряхнул головой и стал искать свободное место. – Барьер мы прошли. Внутри уже безопасно.

Родители были бледны и часто моргали, как роботы, вставшие на перезагрузку. Ефрем же, напротив, почувствовал себя гораздо бодрее. Сильно наэлектризованный воздух заставил его мозги ускориться. И у него родилась идея. Прекратить нельзя – нужно возглавить! Кажется, что-то подобное говорил дружок Никита, вместе с которым Ефрем подложил на стул учителя истории самый настоящий кактус. Историк был щедр на плохие отметки и совсем не старался завоевать расположение учеников. Чем поначалу приводил их в полное изумление и порождал конспирологические теории. Для одного из немногих людей, оставшихся преподавать в школе, полной услужливых и всегда позитивно настроенных педагогов-андроидов, такой подход к работе был необычен.

Кактус был сорта Цереус, с внушительными твердыми иглами, исколол заговорщикам все пальцы, пока они не догадались взять большие щипцы. Втихаря Ефрем и Никита пронесли растение в школу – что было еще той задачей. Иглы протыкали даже плотный материал рюкзаков. И на перемене, пока никого не было в классе, положили на стул.

Ребята были готовы почти ко всему – от эпического вопля, который обязательно вошел бы в историю школы и сделал бы их знаменитыми, а то и легендами, до вызова родителей к директору и серьезного нагоняя дома. Но ничего не случилось. Прикидывавшийся долгие годы человеком историк на поверку оказался… роботом. Тем самым AGI – человекоподобным андроидом второго поколения, хотя кто мог подумать? Так удачно он маскировался. Вот тогда ребята впервые узнали, как может мимикрировать AGI – ведь внешне он так отличался от однотипных машин. Мало того что выглядел как брутальный мужчина, так еще и носил усы, которые свисали вниз, как у варягов в исторических фильмах. Разве что кисточки были не синими, а темно-рыжими, даже ржавыми. Видимо, все-таки слишком много железа было в его искусственном организме. И от лютой злости оно быстро ржавело. Злюки часто орут, и обмен кислорода в организме у них явно ускоренный.

Когда исторический зад плюхнулся в кресло, лишь смачный «шлюп» смог порадовать хулиганов. Предупрежденные одноклассники, следившие за учителем затаив дыхание, разочарованно взглянули на шебутную парочку и отвернулись, лишив Ефрема с приятелем сразу ста баллов в негласном рейтинге школьных авторитетов.

«Это фиаско, Рема!» – сказал тогда Никита и швырнул в робота ластиком. За что получил неуд по поведению и вылетел с треском из школы. Где он сейчас обитает – никто в классе не знал.

Вспомнив сейчас об этом, Ефрем решил заставить родителей заплатить за испорченный день. И то, что он увидел в основании комплекса, явно этому способствовало.

«Хотите лояльности – придется раскошелиться», – подумал он и стал с интересом разглядывать надписи на сувенирных магазинах, пока они парковались.

Мальчик постарался прочитать – пусть и по слогам – несколько названий. Правда, почти сразу бросил это дело. К его удивлению, там не было слов «Подарки», «Сувениры» или на худой конец «Сладости». Он узнал лишь два слова, повторявшиеся с различными вариациями шрифтов и антуража. «Покупай», раскрашенные в разные оттенки розового. И «Слушайся», переливавшиеся от темно-синего до небесно-голубого.

«Ничего не понятно, но явно засада», – насторожился Ефрем. И осмотрелся.

Из парковавшихся рядом машин выходили семьи, похожие как две капли воды. Такой же строгий отец, красивая мать и ребенок. Редко, когда малышей было двое. У всех на лицах читалось недавнее знакомство с магнитным полем комплекса. Все были бледны, взъерошены и неулыбчивы. Лишь внешне они отличались – кто цветом одежды, кто прической или ее отсутствием. У женщин было немного больше индивидуальности. Но радостных улыбок у взрослых Ефрем не увидел ни одной.

Совсем другая картина была всего в ста метрах – гораздо ближе к зданию. Там с шумом и ревом лихо приземлялись на парковочные места реактивно-магнитные флайеры. Из них тоже выходили семьи, но родители и дети озаряли округу счастьем и улыбками. Слышался смех, шутки и явное предвкушение счастья.

–Андроиды и киборги, – скривился отец, и впервые за время поездки Ефрем был полностью с ним согласен.

Некоторых ребят Ефрем хорошо знал – во-о-он с тем мальчиком, с отличной фигурой и красивой белобрысой прической, они ходили на гимнастику. Тому прочили титул кандидата в мастера спорта уже в девятилетнем возрасте. А вот с той девочкой – с двумя косичками, заплетенными в смешные баранки, сделавшими ее похожей на лопоухого мохнатого недотепу из старого мультика, – он начинал ходить на рисование. Год назад десять ее картин выставили в Пушкинском музее, а еще три украсили испанский Прадо, американский Метрополитен и французский Лувр.

Верхом же творения самого Селиверстова стал незамысловатый цветок, чем-то похожий на работы старых импрессионистов. Во всяком случае, именно так сказала мама, приглаживая непослушные вихры на его макушке. Она даже купила рамку и повесила «шедевр» на стену. Правда – в самом темном углу своей спальни. Со спортом вовсе не заладилось – учитель самбо не смирился с активностью мальчика, который к тому же не мог с такой же точностью, как другие, провести ни один прием, и выставил Ефрема за дверь. Обозвав на прощанье его «дворовым драчуном, а не спортсменом».

Эти улыбающиеся дети из дорогих флайеров воспользовались правом выбора родителей, которое предоставляется всем, кто переступил пятилетний порог. Такую форму первой в жизни каждого гражданина инициации ввели в конце двадцать первого века, когда стало понятно, что искусственный интеллект может управлять человечеством гораздо эффективнее самих людей. Большие корпорации выпустили робота Аню (сертификационный номер – ANI-2098-000001), варианты которой стали преподавать все основные предметы в школе. Потом появились экономисты, юристы и инженеры. Напрямую вредить людям они не могли – все-таки кто-то умный догадался в последний момент внедрить в их алгоритмы три закона робототехники. Но постепенно люди – точнее, середнячки – ведь одаренные еще держались – лишились работы и вынуждены были искать места попроще.

Корпорации, возможно, не были бы такими смелыми, если бы их не поддержали правозащитники. Особенно ярко выступала шведка Арета Гринборг. Нервная девушка с бесцветным, незапоминающимся лицом, словно засланный на Землю инопланетный разведчик, выступая с высоких трибун, призвала считать всех ANI и AGI новой разумной формой жизни и защищать их права и свободы. А чуть позже добилась того, что те создали свой профсоюз. Но тут уже забеспокоились сами корпорации.

Детям, согласившимся поменять родителей, вживляли чип. Он позволял не только общаться с роботами напрямую – без участия голосовых связок. Но и существенно активизировал врожденный талант.

Сейчас андроиды вели именно их в сектор А – для состоятельных зрителей, которых сажали рядом с самыми зрелищными участками гоночной трассы. Ефрем же был уверен, что отец мог себе позволить только бюджетные, общие трибуны в секторе «С», расположенные вдоль стартовой прямой, по которой флайеры пролетали настолько быстро, что разглядеть можно было лишь разноцветные молнии. Для пролетариев двадцать второго века напротив трибуны был размещен гигантский информационный экран. Где периодически показывали ролики с интересными моментами гонки. Следить можно было и по нему.