Но горожанин не поймет в ней ничего,
А леший слышит зов родного дома.
Он дух лесной; и плоть от плоти леса,
Его глаза, и уши, и душа.
То он злодей, а то большой повеса,
Но чаще тень, что стороной прошла.
Нетрудно встретить лешего в лесу:
Окликни лишь, да разглядеть сумей –
Быть может, встанешь с ним лицом к лицу,
Но не рассмотришь черт среди ветвей…
Но лес ревнив, и нежить это знает.
Непросто даже лешему порой
Из чащи выйти; та не отпускает,
Встав на пути зеленою стеной.
Огонь и тот, устав, стихает скоро.
Никто другой не проживет и дня,
Смирится в ожиданье приговора,
Познав все ужасы лесного бытия.
Но Афанасий лесу был родной,
Его пугать – нелепая затея.
Шел налегке, с котомкой за спиной,
Мечтами с каждым шагом богатея.
Не близок путь, и чем себя занять?
Не все же морокуше подпевать.
А мыслям волю дай – и не унять.
О ведуне он начал вспоминать.
Еще не позабылось это время –
В леса ведун пришел и жил средь них.
Он с нежитью делил проклятья бремя,
Приняв обычаи и все повадки их.
Лечил от сглаза, отводил заклятья,
На Ерофея бешенство снимал,
А на русальнице рядил шутовок в платья,
Чтоб их нагими леший не видал.
Ни то ни се он был, ни друг, ни враг.
Не человек уже как будто – и не бес.
Он для житья облюбовал овраг
И жил отшельником, не покидая лес.
Не то чтоб ведуна в лесу любили –
Как был чужак, так и остался им, -
Но до поры и ненависть таили,
Ему платя презрением своим.
Все изменилось сразу, лишь узнали –
Ведун с ведьмачкою сошелся и живет.
Кикиморы – и те тут возроптали:
«Позор на наши головы падет!»
Он из людей, она – иного рода,
Меж ними пропасть пролегла навек.
Недопустимо честь пятнать породы.
Нечистой силе ненавистен человек.