Силуэты театрального прошлого. И. А. Всеволожской и его время

Сараи и чердаки в зданиях Дирекции были беспорядочно заполнены самым разнообразным материалом: мебелью, грудами бумаг и нот и разным хламом. На чердаке Александринского театра при осмотре нашлись великолепные гобелены, принятые впоследствии в Конюшенный музей[85 - Конюшенный музей (Музеум придворных экипажей) основан в 1857 году, открыт – в 1860-м; располагался на Конюшенной площади. С 1917 года – филиал Эрмитажа, в 1926 году упразднен.].

Познакомили меня, между прочим, с тайнами парикмахерского искусства, с запасами кос и буклей, бород, усов, лысин и вообще с массой волос, обильно снабженных насекомыми.

Мимоходом я осмотрел в театрах также и библиотеки с богатыми запасами пьес и ролей. В нотной конторе меня познакомили с заведывавшим заготовлением и хранением музыкального материала, с весьма добросовестным и толковым работником – Христофоровым.

Знакомство с театральными кассами произвело на меня особенно удручающее впечатление. Даже поверхностное изучение способов приобретения театральных билетов не оставляло сомнения, что касса оказывалась раздвоенным учреждением-лавочкой. Одна половина ее работала на Дирекцию театров, а другая – на кассиров. И эта последняя торговля была безубыточной. Целая группа петербургских театралов, имевших достатки, приспособлялась к обеспечению себя безболезненным и верным получением мест в обоих оперных театрах, а отчасти и в прочих. Параллельно с кассирами работали и барышники. Двух или трех из них мне указывали в лицо – барышничество поощрялось полицейским покровительством. В Большом театре я застал тогда кассиром некоего Никифорова. Он около 40 лет сидел и поседел на этом месте. Постепенно приобрел он обширное знакомство значительных лиц со средствами и нажил на крохах кассового дела, как многим было известно, порядочный каменный дом в Петербурге. Злоупотребления в кассах были очевидны и для публики и вызывали настойчивые жалобы в обществе. Всем желательна была реформа в продаже билетов, с закрытием хвостов и ночных дежурств у театральных дверей.

Что касается публики и прессы, то рядом с жалобами на кассовые порядки высказывалось настойчивое порицание за пользование Дирекцией привилегией на столичные зрелища. Привилегия эта распространялась на окрестные города – Царское Село, Гатчину, Петергоф и Ораниенбаум. Исключительное право на зрелища фактически обратилось в доходную статью театров. Дирекция стала торговать разрешением на открытие частных театров и на зрелища и увеселения. Она сбирала подать с предпринимателей, не стесняясь ни размерами сборов, ни условиями их взимания. Так, например, в период с 1872 по 1880 год петербургские предприниматели выплачивали годовыми суммами: театр Буфф – 4920 р., театр Берса – 3820 р., цирк Чинизелли – 4375 р., Русское купеческое собрание – 2578 р., Приказчичий клуб – 956 р. 50 к., Немецкий клуб – 1274 р., Зоологический сад – 2840 р. (по расчету 20 р. за каждое представление). Многие предприятия допускались на условиях вечеровой либо месячной платы; так, например, танцкласс Марцинкевича платил ежемесячно 24 р., трактир «Марьина Роща» – по 10 р. в месяц, зал Кононова – по 5 р. за представление с туманными картинами. Вообще этого рода доход Дирекции петербургских театров достигал годовой суммы 300 000 рублей. В настоящее время как-то смешно даже представить себе, что такой порядок когда-то существовал!

Изложенные выше сведения и впечатления я получил при последовательной, в течение 4 месяцев, ежедневной работе по ознакомлению как с постановкой дела, так и с личным составом служащих. Примерно через каждые три дня я ходил к директору театров и передавал свои впечатления. Всеволожской заметно интересовался моими докладами. Он стал высказывать свои замечания, соображения и предложения. Проявляя внимание к моей работе, он, как я понял, стал усматривать пользу в моей деятельности. Наконец в один прекрасный день Всеволожской сообщил мне, что граф Воронцов спросил его, доволен ли он Погожевым, на что получил утвердительный ответ. Это побудило меня предложить директору поручить мне составление подробной записки о результатах моего изучения дела. Он одобрил мою мысль. Пользуясь благоприятным поворотом в отношениях ко мне Всеволожского, я тогда же предложил, не откладывая далеко, составить для помощи в преобразовательных работах небольшой комплект аспирантов на занятие в будущем должностей по преобразованному штату Дирекции. Комплект такой я предполагал набрать из числа подходящих лиц, по указанию Всеволожского, а также по моей рекомендации. Иван Александрович согласился и тут же указал на архитектора-художника Григорьева для рисунков монтировочного инвентаря. Тогда же Всеволожской согласился на прикомандирование к Дирекции гвардейских офицеров: по рекомендации В. С. Кривенко – П. М. Пчельникова, по совету Г. П. Кондратьева – Лаппа-Старженецкого и двух моих товарищей, П. П. Домерщикова и В. А. Петрова. Еще ранее прикомандирован был офицер Кинареев, указанный гр[афом] Воронцовым.

Одновременно с тем я проектировал образование комиссии для выработки преобразований по административно-хозяйственной части, параллельно с существовавшей уже комиссией по художественной части. В хозяйственную комиссию предполагалось назначить несколько аспирантов, как кандидатов на занятие мест по новому штату, той же комиссией выработанному. И с этим предложением моим Всеволожской согласился, в особенности с приглашением Домерщикова, как человека с художественными знаниями. Директор предполагал использовать Домерщикова при постановке оперы Римского-Корсакова «Снегурочка»[86 - «Снегурочка» – опера в четырех действиях с прологом Н. А. Римского-Корсакова, написанная в 1880–1881 годах по одноименной пьесе А. Н. Островского. Премьера состоялась в феврале 1882 года на сцене Мариинского театра в Петербурге.]. Успех монтировки этой первой при Дирекции Всеволожского русской оперной новинки директор ставил как бы личным экзаменом в своей репутации.

Успех всех моих предложений, конечно, окрылил меня. С большим старанием занялся я составлением подробной запис ки с очерком современного экономического положения театров. Записку я сопроводил указанием на необходимость немедленного исправления постановки дела и соответствующей финансовой помощи, на первое время в размере примерно не менее 180 000 рублей.

Редактированием записки я не замедлил и представил ее директору. Таким образом осуществился мой первый деловой шаг в театральной административной карьере.

Дав в этом вступлении краткий очерк моей былой подготовки к вступлению в театральную службу, дальнейшее изложение я распределяю так: во-первых, описываю сущность произведенных в 1882-м и в последующих годах преобразовательных работ.

Во-вторых. Даю мою субъективную краткую характеристику некоторых представителей личного состава как администрации, так и художественной части.

В-третьих. Излагаю вкратце оставшийся в памяти ход театральной жизни за 20 лет до 1900 года.

В-четвертых. Даю отдельный очерк двухлетней моей более самостоятельной работы в московских театрах.

В-пятых. Заканчиваю труд изложением обстоятельств смены правящего персонала Дирекции с оставлением графом Воронцовым-Дашковым должности министра двора и Всеволожским – поста директора театров.

В изложении данные по художественной части располагаются параллельно с данными по административно-хозяйственной части. Весь труд распределяется в 14 последовательных главах, следующих за настоящей[87 - Рукопись В. П. Погожева не закончена. Всего было написано 11 глав, двенадцатая только начата.].

Глава 2. Преобразование художественно-репертуарной части

Реформа театров, предпринятая с 1882 года, не была неожиданностью для них. Она назревала уже с [18]70-х годов. Неудовольствие на постановку столичных театров высказывалось и в публике, и в прессе, и в высшем обществе, и при дворе, и, конечно, в среде самих артистов и части служащих лиц. Министр двора Александра II сам сознавал необходимость преобразований в этой области и предполагал провести реформу планомерно. Он хотел обосновать ее на предварительном систематическом изучении хода законодательства по соответствующим вопросам. С этой целью им была образована комиссия под председательством Деревицкого, оставившая ценный сборник материалов. Но вопросы текущей жизни, репертуара заслонили благие намерения министра. Существенным тормозом к улучшению дела явилась наличность во главе театрального управления фатальной для его судьбы фигуры барона Кистера, personae gratae при графе Адлерберге. Статс-секретарь Государя, контролер Министерства двора, директор Эрмитажа и заведывающий всеми театрами барон Кистер оказался в свое время «притчей во языцех» и в глазах публики, и в мнении людей, причастных к театральному делу. Будучи сам контролером, Кистер имел возможность действовать бесконтрольно как в затратах, так и в экономии и широко пользовался этой возможностью. В 1881 году при увольнении Кистера от службы, может быть, с ним поступили слишком сурово. Он был лишен звания статс-секретаря и оставлен без пенсии. В его деятельности были усмотрены некоторые корыстные поступки. Так, например, при упомянутой выше ревизии хозяйственной части выяснилось, что Кистер, скаредный вообще на расходы по гардеробу, покупал по большой цене очень дорогой бархат на платье французской артистки Дика-Пти, которая, по слухам, состояла в близких к директору отношениях. Платье это назначалось для роли в современной пьесе, и заготовление его, по существовавшим правилам, лежало на обязанности самой артистки. Удаление из Дирекции барона Кистера было, конечно, необходимо. Вред, приносимый им столичным театрам, при бесцеремонном пользовании всякого рода поборами, оказывался унизительным для репутации Дирекции, а злоупотребление экономией приводило театры в запущенное состояние. По назревшей рутине правительственное театральное дело в [18]70-х годах упорно скользило под гору. Но грянул гром – скончался Александр II, на престол вступил Александр III, а И. А. Всеволожской заменил в Дирекции театров барона Кистера.

Инициативу реформы театров немедленно же взял на себя просвещенный человек, исполненный благих намерений, – граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков. Траур после смерти Александра II и временное закрытие театров облегчили приступ к работам по планировке проектирования реформы.

Реформа художественной части разрабатывалась особой комиссией под председательством Всеволожского. Членами комиссии входили драматурги Островский, А. Потехин и Аверкиев, контролер Министерства двора Емельянов, управляющий театральным училищем Фролов, капельмейстер[88 - Капельмейстер (нем. Kapellmeister) – в XIX веке дирижер оркестра.] Направник, а делопроизводителем состоял чиновник Министерства двора Ланге. Первое задание реформы преподано было директору театров непосредственно графом Воронцовым. Мне памятна виденная мною в руках Всеволожского небольшая собственноручная записка гр[афа] Воронцова, на которой были отмечены несколько пунктов, с перечислением желательных ближайших преобразований. К сожалению, в архиве Дирекции эта записка не сохранилась. Вообще надо отметить изумительную беспорядочность и бессистемность в работе сказанной комиссии. По-видимому, упомянутая записка гр[афа] Воронцова заменила дельную разработанную программу. Насколько помню, на записке отмечены были следующие вопросы: отказ Дирекции от привилегии зрелищ в столицах, отмена поспектакльной оплаты артистам в русской драматической труппе, пересмотр системы и норм авторского вознаграждения, устранение порядка рассмотрения пьес, принимаемых на сцену, и изменение системы вознаграждения по артистической части.

Всеволожской не обладал талантом административной распорядительности и не установил планомерности в работах комиссии. Драматурги командовали делом по личному их усмотрению. Кроме того, Всеволожской присутствовал не на всех заседаниях комиссии и зачастую уступал председательство в ней другим членам. Преимущественно художественно-литературный состав их не интересовался упорядочением работы. В комиссии преследовались преимущественно интересы работавших в ней авторов. Ко всему этому, как видно, делопроизводитель Ланге оказался довольно легкомысленным работником. Протоколы заседаний комиссии не сохранились, а может быть, и не велись, происходившие прения не оставили следов. Оформленными результатами трудов оказались лишь три акта: