– Нигде, где бы с меня спросили подобный документ, – ответил я.
– Хм… А хочешь где-нибудь побывать? – спросила она.
– Кажется, нет, – я закрыл паспорт и протянул Марте; она сделала знак глазами, чтобы я убрал его в перчаточный ящик.
– Странно, а почему? – Марте не терпелось, чтобы я уже перевёл разговор на её путешествия по свету, но я не имел такого намерения. – Почему же?!.. Ты ведь вроде любознательный?.. Так?
– Так.
– Так почему ты не хочешь повидать мир?
– Я знаю, что везде одна и та же, хорошо мне знакомая, человеческая тупость, просто омываемая разными океанами. А ещё я беден, а бедные не путешествуют в физическом теле, только мысленно.
– Теперь-то ты не беден, – сказала Стальская.
Я задумался, что было расценено Мартой, как молчание. Вспомнилось четверостишие из Distemper: «Мне по кайфу жизнь, когда/ Самолеты, поезда,/ Минивены и паромы/ Вместо бара возле дома./ У меня огонь внутри…» Мы начали движение, и разговор не имел продолжения.
На месте эпиграфа к этой главе
могла бы быть Ваша реклама
Г. С., В. А.
Глава об архаичных формах религии, непосредственно связанных с невежеством и о том, какое отношение к этому имеет малышка
La
Critica
Девятнадцатого числа – в четверг – около трёх часов дня Глеб и я находились в кабинете у Сицилии Владимировны. Марта, выяснив, что ей быть не обязательно, удалилась по «оставшимся юридическим делам».
Итак, мы сидели напротив Сицилии и ждали. Позади была передача мне конверта с информацией о следующем «герое последней страницы» и лёгкий разговор обо всём помаленьку. Я решил задать вопрос, который меня давно беспокоил, и который мы обсуждали с Глебом.
– Сицилия Владимировна, меня кое-что беспокоит.
Она подняла взор. Я продолжил:
– Это касается нашей работы на телевидении.
– Так, – приготовилась слушать она.
– Вы не думаете, что люди, видя нас по телевизору, в рекламе товаров и на плакатах по всему городу, подумают: «А! Медиазвёзды – брехуны ангажированные! Веры им нет»? Вот лично я отдал бы предпочтение анонимным обличителям.
Скулы Сицилии напряглись, потом расслабились, и она ответила:
– Да, Аронов, есть и такие, но их не большинство. Если бы ты имел психологическое или, скажем, PR, а лучше политологическое образование, то знал бы о тех рычагах, на которые мы давим.
– Ладно, – сделав защитный жест ладонью, ответил я.
– Не беспокойся за это, – добавила Владимировна и снова опустила очи к бумагам.
– Хорошо, не буду, – ответил я.
Я посмотрел на Стальского и покивал, типа: «Вот оно как…»
– Это всё что-ли? – спросила она, не поднимая взгляда. – Всё, что вы хотели спросить?
Из моих уст прозвучал сакраментальный вопрос:
– А как зрители «Пьяного Дивана» и читатели «La Critica» сведут воедино эти два наших амплуа: телевизионное и журналистское?! Как и когда до зрительско-читательского сведения будет…
– Я поняла вопрос, – остановила моё словоизвержение Владимировна. – Широкой общественности это будет преподнесено в определенное время определённым образом, а пока что пускай просачиваются слухи о том, что вы – ведущие авторской передачи и вы – журналисты – La Critica – одни и те же лица. Это не тайна за семью печатями, но и не общедоступная информация. Пока что это выяснить под силу только тем, кто умеет пользоваться Интернетом. Вы забрали подарочную машину с логотипом газеты?
Мы с Глебом переглянулись. Со дня церемонии вручения этой самой премии, мы совсем забыли о Smart’е.
– Понятно, – сказала Сицилия. – Ну и ладно. В салоне логотип газеты увидят больше людей, чем если бы машина стояла у вас за высоким забором. Дурацкая идея с самого начала была… – почти шёпотом проговорила она последнее предложение. – Ещё какие-то моменты?
Я тронул рукав Глеба, чтобы он озвучил новую идею, потому как эта идея принадлежала ему. Глеб начал:
– Есть небольшая задумка, – Стальский облокотился на стол и начал водить пальцами по столешнице, затем снова уселся нормально, решив пользоваться только словами. – В общем, мы хотим вместе с основным тиражом La Critic’и печатать сотню экземпляров самого высокого полиграфического качества и пронумеровывать каждый экземпляр…
– Вручную, – пояснил я.
– Да, пронумеровывать вручную и… продавать, – закончил объяснение Глеб.
Владимировна, немного подождав, спросила:
– Зачем?
Стальский, снова прибегая к жестам, попытался ответить:
– Мы подумали, что таким образом создадим дополнительный интерес как к La Critic’е, так и к собственным персонам.
– Это явление того же порядка, Сицилия Владимировна, как и золотой Айфон, – вставил я.
– Да. Как и, скажем, обычная флешкарта из… золота, – привёл ещё один пример Глеб.
– Или приложение для того же Айфон, которое ничего не делает, а стоит двести баксов, – в свою очередь сказал я. – Есть такое.
Пять секунд назад Сицилия подняла глаза и теперь внимала нашим речам, утвердительно покачивая головой.
– И назовём этот отдельный тираж… – я сделал паузу и воззрился на партнёра.
– «Золотая Сотня», – отчётливо произнёс Глеб.
Установилась тишина. Я прервал тишину дальнейшими объяснениями:
– Это общемировая тенденция, – когда один и тот же товар…