La Critica (первая книга казанской трилогии)

Марта в эти дни занималась своими клиентами, дела которых были ещё не завершены, а новых клиентов не брала. Вечером мы встречались дома и обсуждали дела. Готовили сложные вкусные блюда на ужин и с удовольствием их ели. Мы с Глебом даже забывали набухиваться, что было очень даже неплохо с морально-этической точки зрения. Ха!

Всё шло как нельзя лучше, пока тринадцатого мая во вторник вечером я не свалял дурака. В этот день Глеб куда-то слинял. Днём Марта сидела в своей комнате, возилась с бумагами и совершала звонки. Я пытался разобраться в новой лицензионной программе для вёрстки, пробную версию которой скачал себе на копм, хотя Стальская обещала взять эту обязанность на себя, потому как «…я всё равно ничего не пишу, буду хоть верстать». Программа была сложная и разветвлённая, со множеством тонких настроек. Экран моего компьютера не мог раскрыть потенциал программного обеспечения, поэтому я всерьёз задумался о приобретении Макинтоша последнего поколения, того у которого чудовищное разрешение экрана. «Без коктейля не поймёшь», – пробубнил я себе под нос, встал из-за стола и пошёл на кухню, чтобы замешать себе отвёртку. Проходя по прихожей, кинул мимолётный взгляд в приоткрытую комнату Марты, – она сидела перед окном, используя подоконник как письменный стол, спиной к двери и, видимо, читала. Я уже было повернул на кухню, как в дверь позвонили. Отложив на время реализацию плана с отвёрткой, я, не спрашивая «кто?», открыл дверь. На пороге стоял мужик, его лицо мне показалось знакомым, но моя память сразу не могла связать его с кем-то, кого я знаю, чтобы вспомнить, где я его видел раньше.

– Э… Привет. Ты – Аронов?

Я не спешил отвечать. Тогда мужчина продолжил:

– А Марта здесь живёт? Я Марк.

«Ах, точно. Это же Марк!» – подумал я, а вслух сказал:

– Да, она дома, проходите.

Я направился в свою комнату, оставив дело закрытия входной двери Марку. Проходя мимо зала, я громко сказал: «Марта, к тебе пришли». Зашёл в свою комнату и закрыл дверь. Мне хотелось что-нибудь разрушить.

Прошло какое-то время. Я старался не прислушиваться к звукам из соседней комнаты. Даже некоторое время пролежал на диване с подушкой вокруг головы, но, решив, что это чересчур, прекратил. Громкий шёпот и возня достигали моего слуха, заставляя злиться. Не то слово, злиться! И тут я принял самое умное решение в такой ситуации: решил прогуляться, тем более что погода так и шептала: «Иди, Аронов, прогуляйся… До рюмочной». Я прокрался в прихожую, надел пиджак и вышел. Несмотря на будний полдень, в рюмочной почти не было свободных мест. Я подошёл к стойке и заказал «сто» в один стакан. Представленные на витрине бутерброды с колбасой и лососем не внушили мне доверия, поэтому я взял Дюшес в стеклянной бутылке на запивку. Занял стоячее место, составив компанию «слесарю Коле» и «сантехнику Борщову». Не успел я положить локти на столик, как уже снова пришлось идти к стойке буфета, – за новой порцией. Чтобы не возвращаться слишком скоро, я заказал ещё сто грамм в один стакан и разливного пива. Вернулся к своему стоячему столику. Отпил половину из маленького пластикового стаканчика и хотел запить Дюшесом, но решил не занимать пространство в желудке бесполезной жидкостью и запил пивом. Через несколько глотков пенного, в помещении рюмочной наступил мрак. А через несколько мгновений луч софита вырвал из темноты мой столик. Два моих соседа по столу отступили во мрак, а я, сделав три больших глотка из стеклянной кружки, надел цилиндр. Слабый свет подсветил буфетчицу, которая теперь была одета в нарядную униформу работника буфета советского образца. Она дала мне знак приготовиться и показала три пальца притаившемуся в углу оркестру. Потом показала два пальца, потом один. Оркестр заиграл вступление. Я допил содержимое пластикового стаканчика и начал:

– «Нет-нет-нет», – всё что я слышал от твоего сердца

«Нет, нет, нет»… «Тебя нет дома»,

– а это я слышал от твоего брата.

«Нет-нет-нет». Не хочу верить, ведь ты сама виновата,

– открыла мне двери, когда-то, обогрела солдата и накормила,

но-о-о отказала.

На заднем плане, едва подсвеченные, в такт этому меланхоличному ритму качались фигуры завсегдатаев.

После нескольких глотков из стеклянной кружки я продолжил:

Побыть мне подольше и совсем рядом.

«Нет. Нет. Нет. Нет».

Обнимал бы глазами, если б они не вылезали

на лоб мне с орбиты,

все тайной покрыты.

Свет над головами посетителей усилился, и они в той же тональности начали бэк-подпевать: «Не мучай себя, Аронов!.. Она тебя не полюбит».

– Нет-нет-нет-нет!.. – отвечал я им.

– «Она тебя не полююююбит! Забудь её, Аронов!» – не унимался хор. – «Не мечтай понапра-а-а-асну…»

– Нет-нет-нет!.. – спорил я с голосами здравого смысла.

Фигуры поднялись на высокие столики, и начался танец в жанре примитивизма, чтобы не упасть.

Я одним прыжком очутился на своём столе, в то время как огромный диско-шар начал вращение, запустив по залу рюмочной вьюгу световых снежинок. Мой стол начал медленное вращение, а я, как бы обращаясь к уважаемой публике, продолжил:

– Все, что я слышал:

«Нет! Нет! Нет!»

Все что я слышал:

«Нет. Нет. Нет…»

Все, что я слышал от твоего сердца:

«Нет, нет, нет…»

Затем я прыгнул со стола, и меня, конечно, поймали.

С последними аккордами оркестра в зале снова загорелся электрический свет, а из окон забил дневной. Все были за своими столиками, пили и вели беседы. Я со слесарем и сантехником снова стоял за своим столом. На дне пластикового стаканчика оставалась одна восьмая глотка, и я его сделал. Допил пенное из стеклянной кружки и принял самое глупое решение в такой ситуации: решил вернуться домой.

*****

Когда я вошёл в прихожую, то понял, что они переместились из комнаты Марты на кухню, и теперь оттуда доносились звуки приготовления еды: текла вода, шипело масло, что-то нарезалось и так далее. Ещё были слышны звуки непринуждённого разговора с изрядной долей женского лёгкого воздушного смеха. Я хотел убивать, поэтому пошёл на звуки. Чёткого плана у меня не было.

– Привет, – весело сказал я, когда оказался в кухонном проёме.

– Это Вадим, а это Марк, – сказала Стальская, указывая ладонью на каждого из нас в соответствии с наименованием. – Вы, кажется, уже познакомились.

Этот мужчина в кухонном фартуке поверх рубашки, вытер руки о кухонное полотенце и протянул правую для пожатия. Я и не думал пожимать ему руку, потому что по жизни – особенно в пьяном состоянии – придерживался древнеримского принципа «я без оружия». Возможно, я начал придерживаться его только полминуты назад. Во всяком случае, я не подал ему руки, чтобы у него не оставалось сомнений на мой счёт, а у меня не было путей отступления.

– Что ж, вот и познакомились, – непринуждённо сказал мартовский адвокат, возвращаясь к своим кухонным делам.

Марта вопросительно смотрела на меня. Её явно интересовал вопрос: почему я ещё здесь. Я заговорил, обращаясь как бы ни к кому:

– Так значит ты папик глебовской сестры? Бимерзкий адвокат.

Адвокат посмотрел на меня тяжёлым взглядом, затем усмехнулся, скользнув глазами по, безмолвствующей и не сходящей с места, Стальской.

– А ты значит Аронов Вадим, уже сутра пьяный? – улыбнулся адвокат, показывая, что как минимум треть его зубного состава изготовлена из золота.

– Это не принципиальный вопрос, – уклончиво и со скрытой угрозой (как мне виделось) ответил я. – А вот что действительно важно: почему ты решил, что можешь приператься к нам домой и греметь нашими кастрюлями? А?

Адвокат взял несколько секунд на обдумывание, затем ответил:

– Здесь не только ты живёшь, Вадим Аронов, но и другие люди. Поэтому нет ничего страшного в том, что я пришёл в гости к своей… своей… – он подыскивал слово для наименования Марты, чтобы не выглядеть в её глазах слишком ушлым ублюдком, но так и не нашёл. – Поэтому здесь нет ничего страшного. Мы сейчас приготовим пирог с курицей, и ты даже сможешь его поесть.

Я подумал: «Может сейчас самый подходящий момент, чтобы напасть на него? Всё таки был упомянут пирог с курицей. Где-то это наверняка является страшным оскорблением». Но я не напал на него в следующую минуту, потому что был не уверен в искреннем ответном порыве, а если он не готов отвечать, то это расхолодит и мой пыл. Я начинал ощущать себя смешным; нужно было форсировать ситуацию. Я прибег к лёгким предварительным оскорблениям: