Марфа Васильевна. Таинственная юродивая. Киевская ведьма

Камень засвистел в руке горожанина, черная кровь злодея брызнула неподалеку святой крови праведника – и Битяговского не стало…

Другая толпа явилась пред Разрядною избою, куда скрылся в смятении Данила Битяговский с двоюродным братом своим, Никитою Качаловым, и их ожидала подобная участь. Двери избы были разломаны, и злодеи пали, засыпанные грудою камней…

Чрез несколько часов тело убиенного царевича перенесено было в церковь Спаса; но волнение народное еще не умолкало. Дом Битяговского был разграблен, слуги его убиты, а скрывавшийся там последний злодей Осип Волохов приведен к церкви и умерщвлен в глазах царицы… подтвердивши признание Михайлы Битяговского и наименовавши главного виновника Димитриевой смерти – Бориса Годунова.

Во время этого мятежа какая-то нищая поспешно вышла из города, в руке ее был страннический посох, за плечами котомка; она быстро пошла по Московской дороге, держась ближе к перелеску, и тщательно скрывалась от взоров пешеходцев… Это была юродивая Агафья…

Глава четвертая. Избрание Бориса Годунова на царство

Всем известны события, последовавшие за убиением неповинного царевича. Сам виновник преступления был судьею. Пристрастное следствие, производителем коего был князь Василий Иванович Шуйский, оправдало и виновных и казнило невинных. Родственников царицы, всех нашли, сослали в отдаленные города и заточили в темницу; ее, несчастную мать убиенного, постригли и отослали в дальний монастырь; тела злодеев, Битяговского и товарищей его, кинутые углицким народом в яму, вынули и предали земле с честью; граждан, объявленных убийцами невинных, казнили и ссылали; Углич опустел. Но святая церковь, почитающая останки младенца-мученика, заповедала нам чтить память святого угодника, а беспристрастная молва современников и святая истина, разорвавши мрак ложных выдумок, передала из рода в род вечное проклятие убийцам!..

Недолго жил и царь Феодор Иоаннович; он скончался бездетный, завещавши державу свою осиротевшей супруге своей Ирине, сестре Бориса Годунова. В народе носился слух, что Годунов был причиною кончины зятя-государя; историки отвергают этот слух, который, впрочем, имел свое основание: тот, кто поднял руку на брата своего государя, кто принял на себя кровь девятилетнего младенца, конечно, мог решиться и на второе преступление.

В девятый день, после кончины царя, Ирина Феодоровна переехала в Новодевичий монастырь и постриглась в монахини… Венец Мономахов, к которому так деятельно стремился Годунов, был в руках его, но Борис был слишком хитер, чтоб возбудить на себя прямое подозрение народа; он знал, что престол, рано ли, поздно ли, будет принадлежать ему, и пошел к своей цели другими путями… Он заключил себя в монастыре вместе с Ириною, и, дотоле деятельный и честолюбивый, плакал, и отказывался от управления государством. Духовенство, чиновники и народ единогласно избрали его царем России и отправились умолять, да правит он судьбою царства. Годунов отрекся решительно. Чрез шесть недель собрались в Кремле чины и граждане из всего государства и подтвердили избрание Годунова. Они объявили ему, что он избран уже не Москвою, а всею Россиею; но Годунов был непреклонен, выслал из монастыря искусителей и не велел им возвращаться. – Остановимся здесь историческою выпискою и будем продолжать рассказ свой…

Было уже далеко за полночь, но во всей Москве горели огни; готовились к какому-то великому действию. С рассветом дня раздался во всей столице торжественный звук колоколов, и белокаменная пришла в движение. Все храмы и дома отворились; народ теснился на площадях. Патриарх и владыки несли иконы, знаменитые славными воспоминаниями, Владимирскую и Донскую, как святые знамена отечества; за клиром шли синклит, двор, воинство, приказы, выборы городов; за ними устремились и все жители московские, граждане и чернь, жены и дети… вся торжественная процессия отправилась к Новодевичьему монастырю.

В это время Годунов сидел в келье сестры своей и, по-видимому, удивленный торжественным звуком колоколов, бросил вопросительный взгляд на венценосную монахиню…

– Ты спрашиваешь меня о причине этого звона, – сказала Ирина, – но тебе, Борис Федорыч, должно быть известно это лучше меня! Брат! Мне жаль тебя! Жаль как брата, которого выносила мать в одной со мною утробе; знаешь ли ты, какое тяжкое бремя предстоит тебе? Ты умен, ты опытен, искусен в науке государственного управления и потому должен понимать вполне всю тягость этой обязанности…

Годунов сделал движение, как бы желая отвечать; но царица остановила его:

– Выслушай прежде меня! Ты мог скрыть от народа свои сокровенные мысли, ты умел ослепить его, но я все вижу, все знаю: тебя прельщает царский венец, и ты его получишь; скажи же мне, хорошо ли обдумал ты свой поступок, заглянул ли ты в прошедшее, разгадал ли будущее, наконец уверен ли ты в том, что никогда слеза раскаяния не омрачит светлых дней твоей жизни?.. Если мысль эта не приходила тебе в голову, то обдумай теперь, еще есть время!..

– Поздно, матушка-царица; спустя лето в лес по малину не ходят! – раздался позади них голос. Царица и Годунов с удивлением оглянулись – пред ними была юродивая. – Эх! Матушка-царица, – продолжала Агафья, улыбаясь, – хочешь ты переговорить Федорыча, ведь он у нас на Руси слывет первым грамотником, так уж где нам с ним речи разводить?.. Да и то сказать, бог с ним, не мы в деле, не мы и в ответе!

– Что ты хочешь сказать этим, Агафья? – спросил Годунов, глядя ласково на таинственную женщину.

– Ничего, Федорыч, ничего! – отвечала простодушно юродивая. – Ведь сегодня тебя патриарх святой благословит на царство, так вот я и пришла тебя поздравить, авось как будешь царем, не позабудешь и меня, горемычную, дашь теплый уголок. He грех, родимый, право не грех приютить меня, ведь, по твоей милости мне в Углич-то и глаз нельзя показать. Жаль, что Михайлушко-то не увернулся от угличан, теперь и ему бы от тебя было тепленько, небось пожаловал бы его князем, наградил бы казной, посадил в думу, никто бы и намекнуть не смел, что руки-то у него в крови…

Годунов побледнел и, желая скрыть свое смущение, спросил:

– Что делается в Москве, Агафьюшка?

– Уж будто ты и не смекаешь, Федорыч, – отвечала юродивая, – полно, родимый, хитрить передо мною; Агафья человек слепой, неграмотный. Вестимо что делается: патриарх с иконами, чины и народ идут сюда, да знать уж и близко, слышишь, и в монастыре затрезвонили.

В самом деле на колокольне монастыря начался звон, и Борис, схвативши шапку, оставил келью…

Торжественная процессия, предводительствуемая патриархом Иовом, остановилась перед воротами монастыря. Навстречу патриарху вынесли икону Смоленской Богоматери, за сим образом шел и Годунов, как бы изумленный столь необыкновенно торжественным церковным сходом, пал ниц перед иконою Владимирскою, обливался слезами и воскликнул:

– О Мати Божия! Что виною Твоего подвига? Сохрани, сохрани меня под кровом Твоим!.. – Потом он обратился к Иову и с видом укоризны сказал ему: – Пастырь великий! Ты дашь ответ Богу!

– Сын возлюбленный! – отвечал патриарх. – Не снедай себя печалию, поверь Провидению!

Сказавши это, патриарх пошел в церковь святой обители с духовенством и людьми знатнейшими, народ стоял в ограде и вне монастыря, занимая все пространство Девичьего поля. Отпевши собором литургию, патриарх снова начал убеждать Бориса не отвергать короны – но тщетно; тогда Иов приказал нести иконы к келье царицы и там со всеми святителями и чинами упал до земли. В то же мгновение, по данному знаку, все бесчисленное множество людей, в кельях, в ограде и вне монастыря, упало на колени с воплем неслыханным: все требовали царя, отца, Бориса! Матери кинули на землю детей, грудных младенцев, и не слышали их крика!.. Никто не возьмется решить, что превышало, лицемерие Годунова или всеобщее усердие; знаменитый историограф нам говорит, что в эту минуту искренность побеждала притворство, что вдохновение действовало и на разумных, и на самих лицемеров!..

Патриарх, чины и народ умоляли царицу, которая, быв до того времени нечувствительною, вдруг прослезилась и сказала:

– По изволению Всесильного Бога и Пречистыя Девы Марии, возьмите у меня единородного брата на царство, в утоление народного плача. Да исполнится желание сердец ваших, ко счастию России! Благословляю избранного вами и передаю Отцу Небесному, Богоматери, Святым Угодникам Московским, и тебе, патриарху, и вам, святители, и вам, бояре!.. Да заступит мое место на престоле!..

Все упали к ногам царицы, которая печально взглянула на Бориса и сказала:

– Иди! Владей царством Русским, будь отцом своего народа, защитником невинности, страхом врагов отчизны, кормильцем вдов и сирот!

Борис зарыдал:

– Свидетельствуюсь Оком Всевидящим, – сказал он, рыдая, – что я не искал и не желаю предстоящей почести: одно мое желание – жить при тебе, государыня, и смотреть на твое лицо ангельское. Страшусь возложить на слабые рамена свои столь тягостное бремя, и робким умом своим я никогда не дерзал возноситься до сей высоты, ужасной для всякого смертного. А потому молю тебя, государыня, если не из любви ко мне, то хотя из единого милосердия, не предавай меня в жертву трона!.. – Рыдания заглушили слова Бориса, но царица отвечала решительно:

– Иди! Исполни то, что я говорила тебе!..

Годунов поклонился и как бы в сокрушении духа воскликнул:

– Буди же святая воля Твоя, Господи! Настави меня на путь правый и не вниди в суд с рабом Твоим! Повинуюсь Тебе, исполняя желание народа!..

Святители и вельможи упали к ногам Бориса, и патриарх поспешил возвестить народу, что Господь даровал им царя.

«Невозможно, – пишет историограф, – изобразить общей радости. Все славили Бога, плакали и поздравляли друг друга. От келий царицыных до всех концов Девичьего поля гремели клики: Слава! слава!..

Окруженный вельможами, теснимый народом, Борис вслед за духовенством пошел в храм Новодевичьей обители, где патриарх благословил его на царство и возгласил ему первое многолетие!..»

Глава пятая. Инок Григорий

Из ничтожества возвысившись до величия престола, Борис не только мудрыми делами, но и пышностью царскою желал придать блеск своей власти. Во время голода, угнетавшего Россию с 1601 по 1603 год, Годунов сыпал деньгами и истощал казну царскую на подаяния и пособия бедным. Обстраивал Кремль, и ему-то обязаны мы построением знаменитой колокольни Ивана Великого, носящей название сие потому, что в ней есть церковь во имя Иоанна Списателя Лествицы, и по огромности размера. Но был ли Годунов покоен на престоле, мог ли заглушить многотрудными занятиями царственными угрызения совести – эту тайну он унес с собою в могилу. Судьба не дремала: вскоре явился человек, который был причиною гибели Бориса…

В уединенной келье Чудова монастыря сидел почтенный старец за дубовым столом, на котором лежали свертки бумаг; он был пристально занят рассматриванием старинной, ветхой хартии… Перед ним помещался молодой инок, довольно обыкновенной и даже грубой наружности, и что-то записывал со слов старца. Его рыжие гладкие волосы в беспорядке падали на черное полукафтанье, а карие быстрые глаза, устремляемые по временам на почтенного собеседника, сверкали каким-то огнем хитрости и коварства.

Долго занимались они своею работою, которая шла довольно медленно; наконец в монастыре ударили к вечерне. Старец бережно собрал хартии, запер их в поставец и подал знак молодому иноку. Они вышли и отправились в церковь.

При входе во храм стояла юродивая и, подошедши под благословение старца, сказала:

– Благослови, отец Пимен!.. – Старец благословил ее. – Благослови же и его, – прибавила Агафья, указывая на молодого инока, – благослови и Григорья, батюшка! Ему благословение нужнее меня! Подойди, Григорьюшко, – продолжала она, обращаясь к сему последнему, – прими благословение, да поди помолись с усердием, авось Господь умилостивится… Жаль мне тебя, человек ты молодой, долго ли войти во искушение. – Юродивая начала класть земные поклоны. – И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! – произнесла она вполголоса; потом остановилась, пристально поглядела на Григория и сказала: – Вот как надобно молиться, а не по-твоему – ты стоишь у престола Божьего, а мысли-то твои и невесть где разгуливают; помни, мой голубчик: от людей мы можем скрыть свои мысли и под клобуком, и под фатою, а уж от Господа ничто не сокрыто… Ступай же молись, да вперед никогда не ходи во дворец и не слушай разговоров злых людей; там, пожалуй, наговорят тебе, что ты и красавец, и разумник, и похож на царевича, и то и другое – не верь ничему… Бдите и молитеся, да не внидите в напасть.

Юродивая отошла на прежнее место и начала молиться со слезами. Отец Пимен пристально взглянул на молодого инока и спросил:

– Что это значит, Григорий?..

Сей последний улыбнулся, пожал плечами и отвечал:

– He понимаю, что говорит она; известно тебе, отец мой, что она помешанная, всегда говорит речи загадочные и трудно понимать ее.

– He должно ни о ком судить так, Григорий! – заметил старец. – Блюдите, да не презрите единого от малых сих!.. – глаголет Господь; Он умудряет и слепцов и буиих… Слова ее что-нибудь да значат; берегись! Я сам замечаю в тебе что-то недоброе.

На другое утро старец, проснувшись при первом ударе в колокол, который призывал к утренней молитве, нашел постель Григория пустою… Инок неизвестно куда скрылся…

Часть вторая

Глава первая. Смерть Бориса Годунова