Расплата

– Так что, будь я не я, не дали бы?

– Пока требование не прошло бы все подлежащие инстанции, ни в каком разе!

– Да если нужно! Понимаете: по условиям военного времени нужно! – горячился я…

– Порядок требований сверх штата ясно определен…

– Вы меня просто травите!..

– Совсем нет, и не злитесь – печенке вредно! – смеялся приятель. – Да, что! – вдруг вскочил он. – Вот Вам пример! Старка чуть под суд не отдали! Чуть не утопили! А выплыл! Почему? Знаете: он рапорт подавал о необходимости мер предосторожности?.. Так вот рассказывают, что как раз 26 января заходит он в штаб и спрашивает: «А что мой рапорт?» – Ему показывают. На рапорте резолюция: «Преждевременно». Он его взял… и в карман. Ему так и сяк, говорят: «Следовало бы пришить к делу». А он: «Чего же, – говорит, – если отказано»… и ушел. Тогда-то на это и внимания особенного не обратили, а как пришла беда, да повели дело к тому, что он, дескать, во всем виноват, – так он только похлопал себя по карману… «Хотите, мол, покажу бумажку кому следует?..» То-то и есть!.. Нет, голубчик! Бумажка – святое дело! На словах только в любви объясняются! Есть бумажка – чист, как голубь. Нет ее – пропал, как швед под Полтавой!..

– Какой цинизм!.. А долг службы? Долг перед Родиной?.. Послушать Вас… прямо – тошно!..

– Эх, вы!.. Знаете сказочку? Жил-был маленький мальчик, жил долго, вырос, состарился, а все еще верил, что папа и мама своих детей либо под капустными листьями находят, либо их аисты приносят в нарядных корзиночках… Ну, до свидания! Когда что нужно будет по моей части – приходите прямо ко мне.

9 февраля закончено было исправление «Новика». Его вывели из дока и вместо него ввели «Палладу». По поводу результатов взрыва на этой последней доктора рассказыва ли весьма любопытные вещи. Люди, находившиеся в помещениях, куда проникли газы от взрыва мины, оказались отравленными. Отравление обнаружилось лишь на второй день, причем пострадавшие обратились к медицинской помощи, жалуясь якобы на простуду: «Грудь заложило! Насморк – не прочихнешь!..» – На деле же гнойное воспаление носоглоточного пространства и бронхов. Как говорил для наглядности один из молодых докторов: «Что-то похожее на сап…» Из девяти человек четверо умерли и очень тяжело. Ясно, что в мине был не пироксилин, а что-то новое – мелинит, лиддит, шимоза – кто их знает…

– Запомните, господа, после взрыва снаряда или взрыва мины вблизи вас старайтесь не дышать, задерживайте дыхание, пока не пронесет газов! – поучал нас совсем юный эскулап «Ангары»…

«Ретвизан» и «Цесаревич» не влезали в существующий док (новый док был еще в зачаточном состоянии), а потому их надеялись починить при посредстве кессонов. Может быть, читатели не знают, что такое представляет собою подобный кессон? Попытаюсь вкратце дать его описание.

Строится (где-нибудь на берегу) огромный ящик, у которого две стороны из шести остаются открытыми, а именно: открыты верх и та сторона, которая будет прилегать к поврежденной части корабля, причем линии срезов боковых стенок и днища должны в точности соответствовать обводам корпуса близ пробоины. Когда подобное сооружение, затопив его предварительно схемными грузами, подведут и приладят к борту корабля вплотную, то, при выкачивании воды из затопленных отделений, внешнее давление так его прижмет к борту, что не оторвешь никакими силами. Получается как бы второй, извне надстроенный, борт корабля. Между ним и настоящим, пробитым, бортом оказывается осушенное от воды пространство и свободный выход наверх, так как внешние и боковые стенки кессона строятся с расчетом, чтобы верхний край их был на несколько футов выше уровня воды. Дальнейшие работы производятся так же, как в доке, хотя, конечно, не с такими удобствами.

Постройка кессона для «Ретвизана», получившего пробоину в носовой части, где борт почти «прямостенный», не представляла особых затруднений, зато относительно «Цесаревича» многие, даже специалисты, сильно сомневались. Мало того, что самый обвод борта в корме чрезвычайно сложен, оказывалось необходимым пропустить сквозь кессон вал гребного винта. Это был камень преткновения: малейшая ошибка, какой-нибудь дюйм в обводе кессона или несколько дюймов вправо или влево при его установке могли повлечь за собой погнутие гребного вала, а тогда… прощай, броненосец!..

Большие надежды возлагались на ехавшего в Артур вместе с Макаровым корабельного инженера К.[29 - «Корабельный инженер К.» – старший помощник судостроителя Н. Н. Кутейников.] и сопровождавших его мастеровых Балтийского завода. В общем, как я уже говорил выше, во всяком затруднительном случае все утешались одной и той же спасительной мыслью: «Вот приедет Макаров!..»

Того же 9 февраля «Аскольд» и «Баян» ходили в море, но скоро вернулись. Какое поручение было на них возложено – осталось мне неизвестным. Неприятеля они не видели. 10 февраля «Амур» ходил ставить минное заграждение в бухте западного берега Квантуна. Вернулся благополучно. Погода великолепная – штиль, ясно, сухо, греет яркое солнце.

В ночь на 11 февраля, набегавшись за день, я спал сном праведника, когда в 2 ч 40 мин пополуночи был разбужен глухими ударами пушечных выстрелов. Выбежал наверх. От нас – с возвышенного мостика «Ангары» – через низменную косу Тигрового Хвоста был хорошо виден «Ретвизан», стоявший на мели у северного склона Маячной горы. Он светил боевыми фонарями и стрелял, но только из орудий средних и крупных калибров. Пальба велась с перерывами, как-то неуверенно. Видно было, как крепостные прожекторы своими лучами словно что-то искали в море. На окрестных батареях, обращенных к нам тылом, двигались взад и вперед светящиеся точки – должно быть, бегали люди с фонарями, готовились к бою, но батареи молчали. С моря ответных выстрелов не было. Мы – офицерский состав «Ангары», собравшийся на ее мостике, – никак не могли понять, в чем дело: если приближалась японская эскадра, несомненно открыли бы огонь и батареи берегового фронта; если шла минная атака – не молчала бы мелкая скорострельная артиллерия «Ретвизана»…

Морозная ночь была поразительно тиха. В промежутках между выстрелами воцарялось какое-то жуткое безмолвие. Чувствовалось, что все, и в городе, и на эскадре, затаив дыхание, жадно ловят каждый звук, который мог бы дать ключ к разгадке завязавшейся трагедии.

– …Немедленно! Башня! Немедленно! – доносился вдруг с «Ретвизана» резкий, каждое слово отчеканивавший голос…

– …Спишь у третьего номера? Не своди с прицела! Фазан иркутский!.. и т. д. (в печати повторять неудобно) – прорвал внезапно наступившую тишину сочный бас с вершины первой горы Тигрового полуострова…

Нервы у всех были так натянуты, внимание так напряжено, что эти отрывочные фразы, долетавшие до нас в краткие моменты затишья, казались такими забавными… Нервный смех пробегал и по мостику, где собрались офицеры, и вдоль борта, усеянного незримой во тьме толпой команды…

– А Щ.[30 - «Щ.» – командир эскадренного броненосца «Ретвизан» капитан 1 ранга Э. Н. Щенснович.] и в бою не забыл своего «немедленно!» Богатый лексикон у нашего соседа! – Каково? Что на Тигровом! – Ловко загнул! Верно, сибиряк! У них этак-то на почтовом тракте! – Тут и там слышались сдержанные восклицания…

Пальба то стихала, то разгоралась с новой силой…

Так прошло больше часу…

Вдруг с внешней стороны Золотой горы блеснула зеленовато-золотистая молния… все сразу догадались – 10-дюймовка Электрического утеса!.. Заговорили 6-дюймовки Канэ на батарее «соседа», а затем подхватила и вся линия берегового фронта… «Ретвизан», опоясанный беспрерывно мелькающими огнями выстрелов, казался каким-то вулканом… А оттуда – никакого ответа…

Было начало пятого часа утра.

– Что такое?..

Среди гула канонады явственно послышался сухой треск ружейных залпов и рокот пулеметов.

– Высадка? Атака открытой силой?..

Кто мог ответить на эти вопросы?..

Вот из Восточного бассейна донеслись звуки горна, игравшего «боевую тревогу», немедленно подхваченную на всех судах эскадры…

Кому не приходилось самому, в боевой обстановке, слышать, как одновременно на десятках кораблей горнисты, под аккомпанемент глухого рокота барабанов, играют тревогу, тот вряд ли поймет меня, а передать разумной человеческой речью это впечатление – невозможно!.. Недаром горн сохранился у нас еще со времен Петра Великого… Есть что-то особенно кровожадное, что-то зверское, затемняющее рассудок в этих пронзительных, ухо режущих, звуках и особенно тогда, когда эти звуки не согласованы между собой, когда на каждом столбе играют, не слушая соседей…

Получается какой-то хаос, какая-то чудовищная дисгармония – самая подходящая музыка для того момента, когда человек должен забыть, что он человек, разбудить в себе дремлющего зверя и, как на празднике, броситься на смерть в опьянении жаждой истребления всего, что подвернется под руку…

– На всякий случай, приготовьте десант… – приказал командир.

– Десант наверх! – скомандовал я…

Но, видимо, в этот момент вся масса людей, населявшая «Ангару», жила одной жизнью, и приказание явилось только разрешением.

Едва успели боцмана и унтер-офицеры повторить мою команду, как на палубе, торопливо оправляя на себе амуницию, уже строились ряды десантной полуроты; шлюпочные тали были разнесены и «взяты на руку», а гребцы на шлюпках, схватившись за стопора, ждали только знака отдать их и сбросить шлюпки на воду…

Внезапно из-за Маячной горы поднялись густые клубы дыма, озаренные багровым отблеском. Возможно, что был и взрыв, но среди гула канонады никто его не слышал… Зарево увеличивалось с минуты на минуту…

– Очевидно, пожар!.. Но что там может гореть?.. Голый берег…

Общее недоумение еще увеличилось, когда вскоре же после начала пожара артиллерийский огонь стал ослабевать, а к 4 ч 40 мин утра вовсе прекратился.

Чуть забрезжил свет, по всей эскадре замелькали семафорные флажки. Все торопились узнать, что такое разыгралось минувшей ночью.

Получаемые известия были до такой степени неожиданны, что скептики даже не верили им.

Оказывается, в третьем часу ночи лучи прожекторов открыли 4–5 пароходов, шедших с моря, явно в Порт-Артур. Пароходы шли так смело, так уверенно, что поначалу их приняли за ожидаемые транспорты с углем и другими запасами. Первым усомнился и, на всякий случай, открыл огонь «Ретвизан». Ему показалось странным, что пароходы образуют как бы линию фронта, словно собираются все одновременно подойти к узкому входу в Порт-Артур. Коммерческим судам было бы естественнее идти в кильватере, т. е. гуськом, друг за другом, так как в Порт-Артур, особенно ночью, возможно было входить только поодиночке.

Подозрения еще усилились, когда, несмотря на пальбу «Ретвизана», загадочные корабли не только не стали на якорь, не начали подавать тревожных свистков, но упорно продолжали идти вперед. Наконец, когда выскочили скрывавшиеся за ними миноносцы и бросились на «Ретвизан», – всякие сомнения исчезли. Тут-то и началась та бешеная пальба по всей линии, которой мы были свидетелями.

Как сообщали, один из пароходов затонул еще на подходе к рейду, другой попал на камни у горы Белого волка, а третий, подбитый, не выдержал огня и ушел обратно, в море. Наиболее удачно действовали два, шедшие прямо на «Ретвизан». Один из них только немного уклонился вправо и затонул под Золотой горой, другой забрал левее и выскочил на берег у южного склона Маячной горы, не дойдя до «Ретвизана» каких-нибудь 100 саженей. Здесь он загорелся, и его-то пожар и был нам виден.

Вспомогательный крейсер «Ангара», затонувший на внутреннем рейде Порт-Артура. Январь 1905 г.

В кают-компании «Ангары» шли оживленные споры. Несмотря на бессонную ночь, никому и в голову не приходило пойти отдохнуть. Мнения были самые разнообразные.

– Я так думаю, что своих раскатали! У нас это не впервой! Оттого и батареи так долго не открывали огня. В эту ночь, наверно, кого-нибудь поджидали, – заявил один из пессимистов.

– Отчего же они не стали на якорь при первых выстрелах?

– Не очень-то станешь на глубине 35 саженей! Надеялись, что у нас наконец увидят ошибку…

– А миноносцы?..