Затерянный мир

Пасенков мгновенно обижается, тычет в Якоря своим ногтем и грозно произносит рокочущим баритоном:

– Но расскажу!

Чуть глаз человеку не выколол!

– В сорок втором сидели мы с Ленькой Брежневым на Малой земле, меня уже тогда партия всюду с ним отправляла, из-за нашей идентичности. Холодно было, голодно. Пайки офицерские солдатам отдавали, чтоб не убили. Так вот. Ну, думаю, попал. Стал уже подумывать, как оттуда срулить незаметно, но тут прилетает один генерал и говорит: «Айда со мной! Спецзадание есть, чего тут сидеть?» Сели в самолет и прощай земля Малая.

«Куда летим?»,– интересуюсь.

« Мы знаем куда!»,– важно так эта гнида генеральская отвечает, потом оборачивается, а он сам, между прочим, самолетом рулил, в шлемофоне, все как положено, в рукавичках… Смешной такой! Оборачивается, значит, и Леньке в лицо кричит и хохочет, как дурак: « Мы знаем куда! Уж кто-кто, а мы то точно знаем куда!» Идиот. Как я его сразу не раскусил? Да молодой был неопытный, чего уж там…

Короче смотрим мы с Ленькой, а он снижаться стал, в Швейцарию, сверху ж все маленькое кажется, и страны разные маленькие, потому чтоб не ошибиться их подписывают. Вот на том кусочке, куда мы снижаться стали и было написано – Швейцария…

–Постой Ярик! – перебил Якорь, открывая новую бутылку,– а еще что там было написано,– и Маргулису подмигивает хитро, мол, опять забрехался Ярослав Иванович по пьяни, ага?

– Ага! – Маргулис кивает радостно, а Пасенков грозно на них глянул и проорал тыкая в каждого черным ногтем:

– Помни! Если! Ты! Ты! Меня! Будешь! Перебивать! То! Я!..

– Все-все, Ярик, нормально, успокойся,– примирительно разлил водку Якорь,– молчим, молчим, давай дуй дальше!

– Хорошо! – Пасенков выпил и откинулся на спинку стула,– Там было написано… Много чего там было написано, если хочешь знать. Там и Африка была написана, и Китай, Кубу помню, точно,– он нахмурил брови и добавил напряженно,– и даже… Ниагарский водопад. Понятно?

Все молча кивнули и выпили, а Маргулис даже два раза кивнул, и второй раз чуть стол башкой не расколол. Кепка самортизировала.

– 

Куба, блин, да куба,– глядя куда-то в пустоту произнес Ярик пожевав губами,– Кастро Фиделька… Ленька, гад, всегда меня вместо себя отправлял с ним целоваться, борода видите ли, колется!

Мужики переглянулись, а Пасенков без всякого перехода продолжил:

– так вот. Сели мы в Швейцарии, сидим. Генерал наш на тормоза самолет поставил, тряпочкой протер, сказал ждите и ушел. Ждем. Ждем! – громче повторил Ярик и хлопнул ладонью по столу, ему тут же налили. – Ага! Возвращается, приводит за собой человек сто и на нас показывает: «Вот, привез, как договаривались!», а они все по-немецки лопочут и форма какая-то странная, и автоматы. Чую неладное генерал затеял. Ленька уссался сразу же, я его хвать, контрольный выстрел в воздух, чтоб очнулся и бежать. Бежали, бежали, прибежали в лес, а у меня протез как разболелся, я его бросил, пополз, кричу: «Держись, Ленька, политрук! Живым не давайся! Вые…т и высушат!», и гранату ему в рот сую на всякий случай. А сам же без ног! А Ленька под елку сел и давай хлеб с салом делить по четыре грамма на человека…

Мужики смотрели тупо, но с интересом. Чувствуя, что окончательно заврался, Пасенков примолк, потом грубо кашлянул и говорит:

– Или то Мересьев был, с Бондарчуками, не помню, склероз падла… точно, их считай сто человек с генералом продажным, плюс собаки, на каждого по четыре грамма, собаке, ладно три… Хлеб понятно отравленный, заметь! А сало нормальное было с прорезью. Трофейное украинское. Спирт у нас был! – снова вверх поднялся черный ноготь и опал на стол,– Всех положили… спиртом, хлебом и гранатами. О! Короче, очнулся в Женеве, это город такой, не как Триполье, конечно, но тоже ничего. Ленька пошел сразу в зоопарк, на встречу с этим, ага, Плейшнером, а я сел кофе пить с официантками. Потом возвращается и ко мне сразу. А я ему «Пошел вон!», говорю. Он развернулся, за дверь, ноги вытер, строевым подходит, уже как положено, честь отдает, я успокоился, говорю: «Докладывайте! Без чинов, проще будь, и потянутся стало быть!» Он мне в карманы валюты напихал и говорит, все нормально, пароль узнал…

Пасенков подмигнул Якорю и подставил стакан, потом нагнулся низко над столом и шепотом продолжил:

– Наливай, но помни, пароль я вам сказать не могу, это большая государственная тайна Швейцарии, там у них все рухнет, если я вам сейчас тут… Ну вы поняли…

Мужики переглянулись, на лице Маргулиса ясно читалось восхищение. Якорь налил. Пасенков выпил с локтя, со словами, «давай по-женевски!»:

– О чем это я?

– Пароль! – подсказывает Володя.

Ярик прищуривает один глаз, так что тот почти скрывается под черной густой бровью и говорит:

– По-моему мы договорились, что никаких паролей? Или я не прав? – и подмигивает многозначительно. Маргулис тоже подмигивает многозначительно, а потом еще раз, даже более многозначительнее чем в первый. Удовлетворенный этим Пасенков, откидывается на спинку стула, хрустит малосольным огурчиком и делает неожиданное заявление:

– А у них огурцы говно!

– Да! – откликнулся Якорь и предложил,– дуй дальше, не задерживай!

– Вот! – согласился Пасенков,– дальше он говорит мне пароль! – и понизив голос,– тут я надеюсь, все свои? – он подозрительно смотрит на Маргулиса, и у того под кепкой начинают шевелиться волосы,– мол, придешь на явку, так мол и так, спросишь. У вас деньги есть?

– У нас? – спросил Васька и получил локтем в жирный бок.

– Если скажут «есть», ну «ЯЯ» по-ихнему, говоришь «ЗЕЕР ГУТ» и заходишь, а ежели скажут «НИХТ» тогда все, амба!

– Что амба? – не понял Васька.

– А то и амба! НИХТ! Стучи, значит в соседнюю дверь, а как ты думал золото партии зарабатывалось?

– Вот ведь суки! – стукнул по столу кулаком Володя и хлебнул из горла.

– Мдя,– сказал Пасенков, отбирая у него бутылку,– такие вот дела. Но самое главное,– он снова понизил голос,– голый карлик в окне, явка провалена! – и он моргнул обоими глазами прямо на Ваську.– Якши? Голый, значит провалена, провалиться мне на этом месте! Одетый- все норм… А голый, конец! Полный конец! Как?

– Лихо,– присвистнул Васька.

Выпили, чуть поели.

– Иду на явку. Башка трещит. Протез у Мересьева новый взял, ему как раз из центра привезли вертолетом целую партию, нищего изображаю, костюмчик от Кардена, как мне нравится, все дела… Люблю, знаешь, протезом сзади по затылку, если что… Тут кричат: «Шлюзы, шлюзы открыли!» И вода по улицам! Потоком. А тележка ж низкая! Этого в центре не учли! И Ленька прощелкал! А я брючки и замочил! Тут Мюллер со своими ищейками. А я уже разозлился, хватаю тележку главного, пока он в меня из пистолета целился, как шандарахну, а там тротил! Наливай…

Выпили.

– Ну и…

Пасенков подпер голову рукой:

– Ну, на явке-то хорошо, сухо, тепло, наливают…А я ж в окно не посмотрел, пока бежал! Дверь открывается, и что? Без пароля, без трусов, без ничего, выходит голый карлик в эсесовской фуражке, а я стою и думаю, а фуражка за одежду считается? А он смотрит на меня, вот так… и спрашивает: Исаев? Я и ох…ел…. Как пну его с ноги, а он орет: «Вы ошиблись номером профессор!»

– Ну…

– Тут я ему ампулу с ядом в рот и затолкал…

– Помер?

– Не… – отвечает погрустневший вдруг Пасенков и тоскливо допивает, что-то,– яд плохой был, старый, мы его потом с Плейшнером в кофе добавляли для вкуса.

Помолчали. Водка кончилась.

– А это, – вспомнил вдруг Маргулис,– а звезда-то за что?

– Звезда? – переспросил уже совсем пьяненький Ярик, и вдруг осатанел,– а ты звезды мои не трожь! Понял? Понял?!

И как бросится на Ваську через стол!