Затерянный мир

– «Ватру»,– завистливо глянув на бицепсы, отвечал Рожок.– По пачке на двоих. – Он поглубже надвинул помятую шляпу.

– Не густо,– констатировал Якорь,– И давно дают?

– Та, еще через пару часов только привезут…

Тут Якорь вдруг опомнился:

– Ты ж не куришь, Рожок!

– Э-э-э…– замялся педагог,– я ж не себе беру!

– Понятно, жена попросила. Ну-ну,– сказал Якорь и добавил.– короче мы за тобой, так и знай. Мы скоро,– он щелкнул подтяжками и приобняв Маргулиса утопал, дыша перегаром.

– Алкаши,– процедил сквозь зубы Петр Иванович и незаметно сплюнул.

Спустя какое-то время к Петру Ивановичу, бывшему в очереди 216-м, подошли Байзель со своим воспитанником Костей Семенко. Костя орал, но бывший работник Архива Смерти уверенно тянул его за собой, изредка поддавая под зад левой рукой.

– Не срами ты меня, Семенко,– приговаривал наставник, занимая очередь за Петром Ивановичем,– сейчас сигарет купим и домой пойдем.

– Не ну Байзель! Ну я нэ куру! Я не желаю в очереди стоять, как дебил.

– Ну, я же куру! – в тон ему отвечал опекун,– тем более нам на двоих целую пачку дадут, понял?

– Ну я же нэ куру! – продолжал тупить Костя, изредка добавляя плаксиво,– Я продрог!

«И я», – добавил про себя Рожок, пританцовывая на месте.

– О! Ламбада! – глядя на петькины танцы, сказал вернувшийся Якорь и блеснул золотыми зубами.

– Туточки, мы, Ахинора, и станем. Насмерть!

Конечно же, Володя вернулся не один, а со многими своими домочадцами в количестве десяти человек. Оказавшиеся сзади немедленно подняли крик, а туповатый, но мстительный гражданин Багдасаров, видя такое дело, быстренько куда-то убежал, а вернувшись, пропихнул в очередь одновременно жену, тещу, тещину сестру и семерых детей призывного возраста и пятерых дошкольного.

Крики усилились, но мрачные семейства расселись на деревянных ящиках и повозмущавшись народ По-обыкновению утих.

Привезли товар. Два ящика. Очередь недовольно загудела и придвинулась к окошку, за которым испуганно пряталась Варька-продавщица, а стоявший последним дед Шенделяпин в сердцах заматерился и зашагал домой.

Петр Иванович повернулся к Байзелю и сказал, указывая на охающего Костю:

– Зря вы ребенка мучаете, все равно ему сигарет не дадут, по причине несовершеннолетия.

– Молчи придурок,– тихо сказал Байзель Рожку в самое ухо, но Костя уже услыхал и тут, же подхватил радостную для себя новость.

– Не ну Байзель! Ну, я пойду домой! Холосо? Я несовершенный же?

– Стой смирно. Же. – Мрачно ответил наставник.

– Ну я же несовершенный? Правда?

– Правда, но все равно стой!

– Ихы-хыы! – сразу заплакал Костя и сделал попытку спастись бегством, но увяз в грязи и был больно Байзелем замордован, после чего привязан ремнем к дереву и оставлен напроизвол до поры.

– Стой и жди, скотина,– объявил опекун, и припугнул для верности,– а то собаку приведу!

– Ихы-хыы,– отвечал Семенко, повиснув на ремнях с видом узника Освенцима.

– Зачем малыша мучаете, мужчина! – заголосила какая-то тетка с мешком, стоящая сразу в пяти местах.

– Рот закрой,– огрызнулся Байзель, и закурил,– Спекулянтка!

– Я спекулянтка?! – завопила та,– Сукин ты сын! Вот ты кто!

– Спекулянтка! – снова сказал Байзель, и тетка кинулась на него, размахивая мешком.

Завязалась потасовка, в которой приняли участие номера с 79-го по 296-й включительно.

Но тут кто-то крикнул:

– Открыли! – и потасовка мгновенно прекратилась, вернее перестроилась, и участие в ней теперь принимали номера с первого по примерно двухсотый.

Окошко разбили сразу головой ветерана Овсянникова стоящего нулевым, типа без очереди. Стоящий шестым гражданин Пшеничный хотел пройти третим, но был жестоко избит стоящими вторым и четвертым барыгами Жоржем и Тритоном. Тут же Якорь попытался пролезть к друзьям за компанию, пропихивая детей, но очередь надавила и 23-х летний Андрейка весом сто пять килограмм завопил:

– Мама!

– Козел! – заорала в ответ могучая Ахинора Степановна и врезала сыночку по шапке,– Хватай сигареты и отваливай, а то сейчас батьку вытолкают, без курева останемся!

– В очередь сукины дети! В очередь! – сострил кто-то и моментально исчез в мешанине голов и рук.

Народный депутат Пасенков, помогая открывать продавщице коробки, незаметно набивал карманы сигаретами, хмуря густые брежневские брови. Карлик забрался на руки Сяну и истошно орал:

– Пустите с ребенком!

Кто-то, выпихивая Сяна, заявил:

– Ребенки не курют! – но был обсмеян толпой, а карлик, совершив подвиг, перешел на руки Вонилину, заплатившему Сяну за прокат родственника, и снова храбро пошел на штурм заветного окошечка. На третий раз, правда, кто-то, наконец, рассмотрел у «ребенка» седую бороду и карлика жестоко вываляли в грязи.

Когда он, всхлипывая, выбрался из очереди, то увидел привязанного к дереву Костю, о котором Байзель увлеченный дракой давно забыл. Семенко сидел под деревом и мрачно напевал:

Две звезды,

Две светлых совести!..

– Нету у них совести, у сволочей! – пробурчал карлик осматривая оторванный рукав,– А ты чего привязанный?

– Меня Байзель привязал,– пожаловался Семенко, стуча зубами от холода и ненависти,– ччтоббы я дддомой не ушел. А онн нна мнне спппеккккулировать будет.

– Он че у тебя, спекулянт? – округлил глаза карлик.– Ни фига себе!