Затерянный мир

– Джамиля доченька, слезь с дяденьки, а то креслице сломается и другой дяденька обидится. А нашему дяденьке, пора бы и домой идти, да и работу себе подыскать тоже не помешало. Бы!

Заржали все, а Одноглазый говорит:

– Давай Ильич, забирай своих квочек татарских, и вали отсюда! Время вышло, а ты Вовка за девку отдельную плату бери, нечего ей забесплатно сидеть!

– А она не в кресле сидела,– отвечает Имедоева старшая спокойно, а у дяди на коленках, а это детские места считаются!

– У нее уже детских мест не осталось! – орет Одноглазый, и хохочет до слез,– у ней одна сиська, как моих десять весит! Нашла ребенка!

Джамиля в слезы, нервная такая, а Имедоева степенно ее так за руку с коленок Ильичевых стягивает и говорит:

– Пойдем отсюда доченька, дядя Одноглазый, а еще слово скажет, так совсем слепенький станет! – и мстительно так Одноглазого носком туфли по щиколотке, как звезданет! И ушли татарки под одобрительный шепот жильцов. А Одноглазый злобу затаил, но это уже другая история будет.

Тут карлик к креслу подскочил, тоже, подлец, захотел жопаньку свою потешить. Уселся в наглую, карандашик в рот бородатый засунул, типа, смотрите люди – Сталин трубку курит! И понес чушь всякую:

– Здраствуйтэ товарищи! Гаварыт саветское информбюро! Пэрэдаем пэсни народов Сэвэра! Па заявкэ таварыща Сяна из Армэнии! – ну всякое такое прочее. И тут он вдруг глаза выпучил и дуростями своими поперхнулся. И куда-то вдаль взглядом вперился.

Все оглядываться стали и тоже обомлели, потому что в лучах заходящего солнца, со стороны пустыря к креслу уверенной походкой приближался усатый мужчина в фуражке и френче военного образца без знаков различий. В одной полусогнутой руке он держал дымящуюся трубку, а вторую держал за спиной. Шел он медленно и уверенно, и по мере его приближения стихли шутки и смех стих. И только дед Шенделяпин вдруг перекрестился и рухнул на колени6

– Отец родной, пощади!

– Смирно! – тут же заорал Абазар и вытянувшись отдал честь, приложив руку к кепке, а колбасу спрятав под мышку.

Якорь озадаченно рассматривал приближающегося человека и подумывал, о том, как бы исчезнуть незаметно, однако, как только он сделал шажок в сторону, паскудник Пицык из 16-й квартиры ткнул пальцем ему в спину и запищал:

– Это он, он!

Сталин медленно подошел к Якорю и негромко спросил:

– Фамилия?

– Якорь! – подсказал Пицык, протирая рукавом освободившееся кресло,– вот-с присаживайтесь, Иосиф Виссарионович, как новое!

– Спэкулянт? – поинтересовался вождь народов.

– Так точно! Барыга! – отрапортовал Пицык, грозя Якорю свободной рукой. Вокруг все как воды во рты понабирали.

Сталин уселся в кресло и обратился к народу:

– Товарищи, я прэдлагаю расстрэлять гражданина Якоря! А дэньги отправить голодающим дэтям!

– Урра! – заорали жильцы и стали аплодировать.

– Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую юность! – крикнул Пицык.

– Пожалуйста! – пожал плечами вождь и вытащив из кармана Якоря пачку червонцев аккуратно переложил их в карман френча. После усмехнулся в усы и пошел в ту же сторону откуда и появился. На пустырь.

И тут что-то в его походке, Якорю не понравилось. А не понравились лаковые запыленные туфли. И тогда с криком:

– Сапоги! Сталин в сапогах ходил! – он на глазах удивленных жильцов бросился за вождем. Догнав его, он грубо развернул «лучшего друга советских физкультурников» к себе и вцепился тому в усы. Усы отделились от лица, и на Якоря из-под густых черных бровей строго взглянуло лицо экс-депутата Ярослава Ивановича Пасенкова.

– Но помни! – сказал «вождь»,– жить стало лучше, жить стало веселей!

Он ловко вывернулся из Володиных объятий, сделал Якорю подсечку и бросился бежать через пустырь. Якорь поднялся и бросился следом. А карлик вскочил в кресло с ногами, засвистел и заорал, размахивая румынской своею кепкой:

– Гоняй, гоняй на аппетит!

ПОДСАДКА

Работал Шульц подсадкой. В цирке, не на заводе, на заводе пусть дураки работают, а Шульц вам не дурак, он актер, в душе. В массовых сценах тоже любил сниматься, если удавалось к киношникам пристать. Так что на жизнь худо-бедно хватало, на хлеб, да на чай. На лекарства не оставалось, правда, потому и говорили на Шульца соседи: «Псих ненормальный!» А что психи нормальные бывают? Нет. То-то.

Это еще после того, как он с лошади упал. Кино правда было не ковбойское, нет, и не про революцию. Про маньяков кинуха была. И кто только такие фильмы снимает? Убивать надо таких снимальщиков. Ну так вот, один маньяк, или даже два, точно не помню, может их и с полдесятка было, напали на детишек в парке культуры. Да не просто, а среди белого дня. А те вроде как на качелях катались. Ну чего еще в парке-то делать? Киношникам, значит, детишки понадобились. А какой же родитель дите свое под маньяка подставит, хоть бы и в кино, понарошке? Нет, есть конечно там всякие родители извращенцы, но не массово же. Есть и такие, что скажут детям, идите, мол, снимайтесь, не жалко. А есть еще и такие, что сами своих детей маньякам продают за валюту, или другое какое богатство, или за границу на органы. Убивать надо таких родителей без жалости.

Но на момент съемок не оказалось поблизости таких родителей, вот и пришлось Шульца и других недомерков срочно под детей маскировать и в массовку привлекать. Человек сорок набрали. Карлик тоже хотел записаться в детсад этот подманьячный, но в последний момент передумал, а Шульц согласился, одним из первых. Чепчик ему выдали беленький, штанишки перелатанные. Посадили на лошадь карусельную, сидит ждет нападения. Долго сидит. Надоело. Спрашивает у дядьки какого-то киношного:

– А откуда маньяки побегут?

А тот хохочет ему в глаза и брешет нагло:

– Не знаю!

Сам-то знает конечно, не может быть чтобы не знал, режиссер-то ему, наверняка, падлюка сказал: «Не говори никому, если вдруг кто из «детишек» заинтересуется. Они ж любознательные. А эффект не тот будет». Так и получилось, как знал, режиссер, опытный, гад. Детишки спросили, а им фигу под нос: «Не знаем», и все. А с другой стороны, ну сказали бы им, и что? Они бы подготовились морально, и испуг настоящий изобразить не получилось бы. А киношникам же это самый смак, когда испуг настоящий, да еще и крупным планом.

Короче, сидит Шульц на лошадке своей, по сторонам башкой своей в чепце вертит, от скуки. А маньяков все нет. Тут дед какой-то старинный карусель как включит! Причем резко так, наверное ему тоже киношники что-то пообещали. Может сказали, что на пленку снимут, как он карусель включает. Он и поверил, морду скривил, как на партбилете, и врубил родимую на полную катушку. Фиг, его засняли, конечно, камеры вообще не работали в тот момент, да и кому он нужен со своими болячками. Ну, а Шульц момент старта пропустил и с лошадки загрохотал головой об землю. Не он один кстати. Многие с карусели посыпались в момент старта, как горох. Вот и думай, кто виноват. Так и заработал себе травму Шульц на всю жизнь.

Потом пошел в цирк подсадкой работать. А чего бы и не поработать? Работенка не пыльная, сиди себе целый день, циркачей задрипанных смотри бесплатно, клоунов там всяких, зверей опять же. С фокусником так вообще приятно работать было. Подойдет бывало к Шульцу посреди представления, извольте, мол, колоду карт вынуть из заднего кармана, или я сам выну, если вам затруднительно. И вынимал! Зрители ахали, охали, а он вынимал. Шульцу не жалко, тем более, что еще и деньги давали. Красота!

Да не совсем, фокусник тот педерастом оказался, и однажды за кулисами начал Шульца к педерастии склонять, чуть ли не при всех. Досклонялся до того, что сбежал Шульц из цирка, как ошпаренный. И куда? Конечно назад в массовку.

А там новое кино придумали, про репрессии сталинские. Так себе кинишко, ничего особенного. По сюжету ихнему должны были Шульца вместе с другими гражданами в машины загружать и везти, толи в Сибирь, толи просто за город расстреливать. Коротенькая сценка минуты на две. Погрузились, сели, поехали. Все!

Пригоняют машин десять крытых, даром, что в 36-м таких и подавно не было.

– Плевать! – режиссер сказал,– ночь, темень, кто их рассматривать будет!

Распределили людей по машинам, загрузили. Поехали. Сидит Шульц в темноте на лавке, думает:

«Чего-то едем долго!»

И вправду едут и едут. Минут сорок ехали, или час. Остановились, наконец. Выгрузили всех в какую-то пещеру и заперли. Тут только и догадались массовики, что кончилось кино. Не кино это было, это палачи от медицины людей похищали под видом репрессий сталинских, чтоб потом их расчленять и на органы продавать по частям за деньги немерянные. Почти неделю в тайной пещере продержали массовиков, потом только уже их омоновцы с автоматами у людоедов отбили. Можно сказать, повезло, сами знаете, как милиция у нас работает.

Распустили всех по домам, кто выжил и даже денег не потребовали за освобождение. Правда, кое-какие органы у Шульца с тех пор неважно стали работать, и с массовками он на время тоже подвязал. Сидит теперь один как сыч в своей комнате, денег поназанимал у кого мог и пропивает их по-тихоньку. Стресс, значит, выгоняет таким образом. На что человек живет совсем непонятно, может золото с прежних времен осталось, или алмазы… На днях правда мужик к нему какой-то заходил, в каскадеры звал. Теперь Шульц не просто так сидит, он предложение обдумывет. Такая вот судьбина у человека.

ПОЗА ТИГРА

Лечил как-то Рожок ангину в позе тигра. Стал на колени, руки за спину, язык вывалил и давай хрипеть. Это значит, рычит он так. Все по новейшей технологии, по телевизору высмотрел в передаче про медицину современную. Короче, все не как у людей.

Когда-то врача на дом ждал долго, в туалет понадобилось, только надулся как следует, а тут врачи. Че делать? Бегом штаны натянул, побежал двери открывать, подтереться, конечно, не успел. Послушали его, понюхали, смотрит Петр Иванович, доктор носом крутит как-то странно, и говорит: «Надо укольчик делать!»