Советский бог Сталин

– Ну да, ведь он стал ближе к богу, и бог его щедро жаловал.

Расстреляют его безбожники в 1933году. Не помог бог Серафиму, на безбожников не смог повлиять. Но за веру власть не убивала, это христианство, пришедшее с Запада и убивавшее веру предков, принимала Русь на крови. Советская власть провозгласила свободу вероисповеданий, хотя, идейные большевики сравнивали клан священников с цыганами; те опустошают карманы, а служители культа – головы. Задача церкви её направленность ? вертикаль от человека к богу, она призывает и показывает путь ? как прийти к благодатной вечности.

Очень удивляло Йосифа расхождение того, что проповедовали богословы с реальной жизнью. Его поражали нестыковки в писании, а порою и абсурд. С особым вниманием вычитывая страницы Библии, он стал осознавать: есть святое писание для правящего класса и писание для угнетённых. Ветхий завет, с которого он начал, это чудовищно жестокая, полная ненависти книга, которая хладнокровно перечеркивает христианские ценности и вообще любую человеческую мораль. То, что там написано, прелюбодеяние, предательство, массовые убийства – это просто ужас, не поддающийся пересказу… И Иисус пришёл в мир выполнить это. «Не думайте, что я пришел нарушить закон или пророков, не нарушить пришел, но исполнить.» Теперь Йосиф точно знал и понимал, что Ветхий завет – для хозяев жизни, который учит евреев уважать себя и беречь достоинство. «Кто ударит израильтянина по щеке – тот дает пощечину величию бога!»

А что говорится в Новом завете, для угнетённого класса: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду». Новый завет учит смирению, делая человека беспомощным. Он не только позволяет человеку делать это с собой, но обиженный еще и обязан молиться за обидчика. «Люби врагов своих, благословляй клянущих тебя, делай добро ненавидящим тебя и молись за обижающих тебя». А ещё, вычитал он, что Библия учит израильтян, как построить рай на земле. И даны подробные банковские инструкции как с помощью ростовщического процента скупить весь мир и жить на земле, как в раю. «Что можно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай». Йосиф понял, что миллионы верующих, никогда не открывали страниц Библии, ибо, открыв их, многие стали бы безбожниками. Вычитал молодой семинарист, что писание называет верующих – агнцами, а папы называют себя – пастухами. Нашёл он это и у поэта Пушкина.

Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

И ещё более стал понимать Йосиф, что убеждения его верны, что на личном примере следует утверждать жизненную правду и вести за собой.

Всё это было намного позже, а пока он неплохо учился и решил не выказывать своих убеждений или в то время убеждения семинариста недостаточно созрели и укрепились. В первом классе по священному писанию Йосиф Джугашвили сдавал нудные для него темы, как «О выходе Авраама из Ура Халдейского в землю Ханаанскую», «Первые священнодействия новопоставленных Аарона и его сыновей». Можно только представить, что для такого непоседы с острым умом и горящими глазами была эта библейская казуистика. Отметки семинариста по четвертям колебались от «3» до «4» с плюсом. Зато он усердно занимался самообразованием. Хотя в семинарии не разрешалось читать газеты и посторонние кроме программы книги, многие ухитрялись обходить эти запреты, в том числе и Йосиф. Его верой становились знания. И вера в знания крепла. Религиозная доктрина проповедовала высшую силу, но высшей силой молодой семинарист считал человеческий разум и жадное стремление его познавать и постигать прекрасное, начиная с пещерного человека, где тоже были любовь и ненависть.

Церковь утверждает, что человечество проживает в грехе и грех, это болезнь человеческой природы. Всё путано и не связано с логикой… Моисей носился с «Заповедями», которые никто не соблюдает по сей день, но это не мешает отстаивать догму, как истину. Уже совсем иные книги интересовали семинариста.

Разгар жаркого июня, молодой семинарист Йосиф у открытого окна с книгой в комнате для учащихся. Тут же на первом этаже корпуса семинарии находились и квартиры преподавателей. Никого не было, знойный полдень уморил всех, а птиц согнал с деревьев в тень здания. И даже линявшему коту, лежащему поодаль, лень было их гонять. У окна тоже нет прохлады, воздух застыл. Мошка падает на раскрытую книжку, переворачивается и дальше движется, это божья коровка. Она ползёт уже по пальцу… Палец медленно поднимается вместе с рукой и букашка, разогнавшись, взлетает ввысь. А на плечо семинариста внезапно крепко легла чья-то ладонь, слегка сжав его. Йосиф вздрогнул, захлопнув книгу, неловко повернувшись, и она выпала из рук, раскрывшись страницами. Инстинктивно семинарист дёрнулся за ней, нагибаясь, чтобы быстро поднять, взглянув исподлобья снизу-вверх на того, кто ему помешал. Над ним возвышался его друг, Пета Капанадзе. Он по-приятельски улыбался. Потом стал рассматривать, как Йосиф поднимает книгу и что-то ещё закрывает страницами.

–Бесстрашный Сосо прячет от своего друга папиросы?

Пета пытался вырвать из его рук книгу.

–Уверен, Сосо угостит своего друга.

Йосиф молча вытащил из сложенной книги другую, слегка смятую книжицу с надписью на обложке Лев Николаевич Толстой «Казаки».

–Послушай, что тут написано. – таинственным шепотом проговорил он и начал беспорядочно листать страницы тонкими пальцами.

Наконец, отыскал, что хотел и начал тихо читать:

–Вот едут два казака верхом, и ружья в чехлах равномерно поматываются у них за спинами, и лошади их перемешиваются гнедыми и серыми ногами; а горы… За Тереком виден дым в ауле; а горы…

Сосо произносил так, будто видел эти горы.

–Солнце всходит и блещет на виднеющемся из-за камыша Тереке; а горы…

Конечно, Сосо вырос среди гор, и он видит именно те горы у Куры и Лиахви и закат над Горисцихе. Сосо продолжал чтение :

–Из станицы едет арба, женщины ходят красивые, женщины молодые; а горы… Абреки рыскают в степи, и я еду, их не боюсь, у меня ружье, и сила, и молодость; а горы…

Глаза Йосифа светились.

–Русский пишет о наших горах с таким же восторгом, какими видим их и мы.

Пета, как всегда театральным жестом, поднял указательный палец верх.

–Это большой человек!

Но Йосиф был серьёзен.

–Брось, Пета.

–А ты, спрячь, это запрещённая книга.

Он указал на обложку.

–Пойдём лучше погуляем.

Для юного семинариста из провинции идейная жизнь города была еще довольно далеко, а помимо этого, должны были привлекать иные, более простые и очевидные вещи. Большой шумный город, с его знаменитыми базарами, многолюдными улицами, лавками, трактирами и духанами, запретными для семинаристов театрами, и милыми кокетками, манил не только провинциалов. От городских соблазнов молодых людей ограждал строгий распорядок. Большую часть времени они проводили в стенах учебного заведения, свободное время и возможность выходить в город были весьма ограничены. Но лазейки находились, и они с Пета Капанадзе тайно посещали Тифлисский оперный театр. Особенно впечатлила его ария герцога Мантуанского из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» в русском вольном переводе «Сердце красавиц склонно к измене». Он запомнил это и иногда тихонько напевал.

Различные противоречивые мысли одолевали молодого Йосифа, и он пытался изложить их на бумаге, чтобы разобраться. Так формировались восприимчивые образы, перетекающие в поэтические строки. Неожиданно для себя он пишет первые стихи.

Раскрылся розовый бутон,
Прильнул к фиалке голубой,
И, легким ветром пробужден,
Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,
Взлетая выше облаков,
И сладкозвучный соловей
Пел детям песню из кустов:

«Цвети, о Грузия моя!
Пусть мир царит в родном краю!
А вы учебою, друзья,
Прославьте Родину свою!»

Чувствительная его натура сама раскрывалась, как бутон на шипованном кусте… Несколько его лирических стихотворений были опубликованы в газете «Иверия», её издавала группа либеральных тифлисских интеллигентов, во главе с Ильей Чавчавадзе. В семинарии, Йосиф с удовольствием пел в церковном хоре. А для близких своих товарищей исполнял «Сердце красавиц склонно к измене». Ему восторженно аплодировали как заслуженному либреттисту. Постепенно знакомясь с творчеством российских литераторов, он пробует себя на этом поприще. Перекликается с «Данко» Горького и первые бунтарские стихи юного революционера:

Шёл он от дома к дому,
В двери чужие стучал.
Под старый дубовый пандури
Нехитрый мотив звучал.

В напеве его и в песне,
Как солнечный луч чиста,
Жила великая правда —
Божественная мечта.

Сердца, превращённые в камень,
Будил одинокий напев.
Дремавший в потёмках пламень
Взметался выше дерев.

Но люди, забывшие Бога,