Нигде

Он растерялся. Вера отстранилась, кинувшись к двери. В коридоре она добежала до лестницы и, не оборачиваясь, начала спускаться вниз.

***

Тропический ливень бушевал минут двадцать. Всё это время Герман простоял у зашторенного окна, сначала планировал пройти в ванную, но передумал. У окна было легче сосредоточиться, он старался дышать ровно, не зацикливался на шуме, медленно считал до ста, растирая правой ладонью шею. Он пытался успокоиться, но страх упорно продолжал подтачивать изнутри, перед глазами замелькали обрывки прошлого: нелюдь… отец… мать… стоны… на улице гром, и тяжелые капли бьют по стеклу и карнизу.

…Запах горелых проводов и пластика Герман почувствовал сразу, как только из-за серых облаков показался кусок неба. Он открыл окно – в нос ударил резкий запах опаленных волос.

В коридоре было пусто, никого он не встретил и на лестнице, спускаясь вниз. Пустовали холл, ресторан, бар. Появилось стойкое ощущение, что народ вымер.

– Эй, я здесь один? – крикнул Герман, вернувшись в холл.

Тишина. От едкого запаха запершило в горле, начал душить кашель. Непрестанно растирая ладонью шею, Герман дошёл до кабинета управляющего, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь.

Виталий Борисович лежал на кожаном диване. Среагировав на шум, коротышка медленно открыл глаза, слабо улыбнулся и привстал.

– Герман Валентинович, – простонал он, не открывая рта. – Вам что-то нужно?

– Вы плохо себя чувствуете?

– Зуб, – простонал Виталий Борисович, сунув ноги в туфли. – Зуб опять разболелся. Вы слышали, какая была гроза? Жуткое дело!

– Почему пахнет гарью? – почти прокричал Герман, в упор глядя на управляющего. – В номере невозможно дышать, открыл окно, запах усилился, в чём дело, Виталий Борисович?

– Сам не пойму, – развёл руками коротышка. – Вы знаете, я тоже чувствую запах, но мне кажется, пахнет горелой листвой.

– Нет, проводами! Палёными волосами и бензином.

– Да? Возможно. Но… Зубная боль выбила из колеи, не могу думать ни о чём другом. А вы полагаете, недалеко от усадьбы пожар? Не дай Бог, Герман Валентинович. – Виталий Борисович качнул головой. – Не откажитесь от чашки горячего кофе?

Он отказался. Не хотелось пить кофе, не хотелось разговаривать с управляющим. Сейчас он бы все отдал за глоток свежего воздуха.

В парке Герман прошелся по главной аллее, затем взял правее, пересек газон, вышел на плиточную дорожку, отправившись в самую гущу зеленого рая. Оставив позади беседки и фонтан, он подошел к пруду, поднялся на арочный мост, с минуту наблюдал за беспокойной водной рябью, и снова стал удаляться вглубь парка.

Чем дальше он отдалялся от дворца, тем меньше пахло гарью. Запах бензина и жжёных волос практически не ощущался, а когда он, миновав ротонду, свернул с плиточной дорожки на узкую, очевидно протоптанную не так давно тропку, ведущую к густым кустарникам с причудливой формой ядовито-зеленых листьев и мелкими белыми цветами, перестало пахнуть и гарью. Воздух сделался кристально чистым.

Прогулка пошла во благо, появился аппетит и нужные мысли. До крыльца он дошел, размышляя о сюжете, прокручивая в голове диалоги главных героев.

Виталий Борисович стоял у статуи Зевса, и, заметив Германа, отступил назад, постыдно спрятавшись за постаментом. Дождавшись пока Славский поднимется по ступенькам и скроется в холле, управляющий нарочито медленно обернулся назад. Он встретился взглядом с Анной Марковной, та вполоборота сидела на скамейке, нежно придерживая правой рукой розовый нетбук.

Виталий Борисович указал пальцем в сторону крыльца и послал Анне Марковне воздушный поцелуй. Анна Марковна ответила на него легким кивком головы.

Глава четвертая

Молодожены

Он работал. Громкая музыка оборвала поток мыслей.

Если шум отвлекал от работы, появлялась злость. Работа – святое. Когда пишешь, и тебе пишется, никто не имеет права отвлекать от творчества.

На часах начало второго. Музыка продолжала грохотать, а чуть погодя она внезапно стихла. В соседнем номере что-то упало. Женский крик, мужской бас, снова грохот и снова тишина. Далее с пятиминутными интервалами соседи включали музыку. Ненадолго – минуты на две-три.

Рывком вскочив со стула, Герман подбежал к двери.

Соседями оказались молодожены. Обоим по двадцать три года: он, Антон – невысокий круглолицый парень с прической «ёжик» и неправильной речью, она, Майя, – из семьи обрусевших немцев: кареглазая брюнетка с тонкой талией и чересчур широкими для девушки плечами.

Антон по-приятельски похлопал Германа по плечу, заявив, что у них с женой медовый месяц.

– Музыку уже вырубили, – бойко пробасил он, глядя на Германа. – Нормально всё.

– Простите нас за неудобства, – хорошо поставленным голосом произнесла Майя. – Нам следовало быть благоразумнее. Подобного больше не повторится.

– Ну да, – Антон перекатывал во рту жвачку.

Герман пытался сообразить, как он и она умудрились встретиться, полюбить друг друга и создать семью. Он видит их всего пару минут, но этого достаточно, чтобы понять – Антон и Майя два разных полюса. Или любовь действительно творит чудеса? Может быть … А ещё она зла, любовь.

Известие о свадьбе и медовом месяце окончательно обезоружили, Герман пожалел, что отправился призывать соседей к порядку. Глупо получилось. Медовый месяц всё-таки. Двадцать три года… Начало жизненного пути… Зря он пришел.

Майя сидела в кресле вполоборота, Герман видел только левую часть её лица, а когда девушка повернулась, на правом виске и щеке была кровь. Она пояснила, что поскользнулась в ванной, упала, пошла кровь, но сейчас ей уже лучше.

– У меня всё под контролем, – усмехнулся Антон.

– Ребят, может, нужна помощь? – Герману совсем не понравился вариант со случайным падением в ванной комнате. Он не отрицал, что подобный инцидент мог иметь место, сотни людей падают на мокром скользком кафеле, но спокойные, пожалуй, даже излишне спокойные слова Майи, и слегка нервозная развязная речь Антона, не вызывали доверия.

– Да не-е, – Антон подошёл к жене, сел на подлокотник кресла и его рука легла на плечо Майи. – Если чё, мы с Майкой сами справимся. – Он засмеялся, Майя оставалась серьёзной.

– Спасибо, но помощь нам не требуется, – тоном строгой учительницы отозвалась молодая жена.

Герман собирался спросить, почему Майя, если та действительно упала в ванной, до сих пор не вытерла с лица кровь, но не стал. Решил, что так будет лучше. Во всяком случае, сейчас. Зря он к ним пришел.

На прощание Герман сказал, что ребята могут на него рассчитывать, если вдруг помощь всё-таки понадобится.

– Благодарю! Мы учтем, – сказала Майя.

– Заметано, – чавкал жвачкой Антон.

В номере Герман задумался. Взгляд Майи был не такой уверенный, как голос; говорила она жестковато, в глазах читался испуг. Герман не приглядывался, но в то мгновение, когда девушка посмотрела прямо на него, успел заметить расширенные зрачки и… Мольбу? Страх? Почему она отвела взгляд в сторону? К креслу подошёл Антон, он её обнял, и она вздрогнула. Это не ускользнуло от Германа. И в их номере было прохладно, намного прохладней, чем в его номере и коридоре.

Стук и громкий голос Майи, – вроде она просила Антона крепче сжать ей руку – Герман услышал, устроившись перед ноутбуком.

– Антон! – кричала она.

– Майка! – орал он.

Грохот музыки. Стук. На улице послышался слабый раскат грома. Герман интуитивно прижал ладонь к шее.

***

Вскоре в коридоре послышались торопливые шаги, хлопнула дверь, раздались голоса. Герману показалось, кто-то пришёл к его соседям, и мозг пронзила острая догадка – врачи! К Майе пришли врачи. Он практически не сомневался в правдивости своих предположений, но в этот момент услышал голос Веры. Она что-то крикнула, умолкла и снова открылась дверь.