Ханна, ведьма

«Пидарасы правят миром» – любит повторять мой друг Ли. Похоже, он прав.

– Так как? Встретишься с ним? – Миллс смотрел на меня так, словно просил о чем-то, а не пытался оказать сумасшедшую услугу.

Все – таки, сказать, что жизнь – странная штука, значит – не сказать ничего. Два часа назад то, что предложил мне белобрысый английский гей Ричард Миллс, было бы для меня самым большим счастьем за последние четыре года. Было бы спасением, чудом из чудес, чем – то невероятным и потрясающим. Но в этот миг во мне властно и нетерпеливо пульсировало только «Ханна из Висл-Роуд таун, Ханна из Висл-Роуд таун…» Абсолютная, слепая вера в чудо в чистом виде, по сравнению с которой все слова Ричарда казались пустым офисным трепом двух секретарш.

– Мне же не обязательно отвечать прямо сейчас, да, Ричард? – я положил ладонь на его худое, как у недоразвитого подростка, плечо – Еще поговорим об этом, окей? Но все равно спасибо. Ты – удивительный, замечательный человек!..

«Хоть и англичанин» – обязательно добавил бы Ли.

Но я, конечно, ничего добавлять не стал. А просто улыбнулся на прощание и шагнул к выходу – роскошной дубовой двери, стекло которой огни никогда не спящего города превращали в ослепительный разноцветный витраж.

* * *

Существует минимум десять тысяч причин прожить жизнь в Нью – Йорке. И одна из них – осень. Та самая Нью – Йоркская осень, когда лето уходит, забрав с собой жару, но забыв выключить тепло, и огромный город нежится, проносясь под медленно опадающими листьями столетних деревьев. И люди, и дома, и машины знают, что это блаженство пришло не навсегда – ласковое время скоро закончится, сменившись слякотью, короткими и буйными снегопадами, а затем – пронизывающим ледяным ветром, зло дующим с океана до самой весны.

Но эта временность не убивает чуда осени. Наоборот – добавляет в него кисло – сладкую ягоду грусти, делая все вокруг еще более прекрасным и нежным.

С моего старого железного балкона – я, кажется, еще не хвастался – виден Сентрал – парк. Не весь, конечно, лишь узкий кусок, в который упирается 86-я Вест улица. Но и этого достаточно, чтобы утром, выйдя на него с первым кофе, любоваться огромным ржавым лоскутом листвы, среди которого то тут, то там горят пятна чистого золота или другие, пронзительно – кровавые, как бусинки граната…

Правда, темнеет рано, и красота прячется до утра, но зато становится сильней запах прелой травы и сухих листьев. Осеннее вино моего Города…

Даже сейчас, выйдя из салона Миллса, я не почувствовал прохлады. Просто тепло было особенным, вечерним, и я решил не брать такси, а пройтись пешком, хоть и понимал, что идти придется долго, несколько часов. Последние дни я вообще часто выходил на улицу без причины. Просто чтобы ощутить себя частичкой чуда по имени осень.

В эти дни не казались грозными даже копы. Словно они были привычными призраками Манхэттена, оберегающими теплую осень, пропитанную запахом прелых листьев и вечности.

Проходя мимо дома Ли, я поднял глаза. Окна мутно светились. Он работал, конечно же, работал, так что я не обманул доброго рыжего Ричарда Миллса. На секунду меня охватило сомнение, до жути захотелось прийти к Ли и все ему рассказать, но я тут же одернул себя. К таким друзьям, как Ли, нужно приходить с готовым чудом, а не с полуфабрикатом…

«Так… Висл-Роуд таун, зовут Ханна…» – на всякий случай еще раз повторил я, хотя знал, что не забуду ни имени, ни названия городка, даже если захочу.

И я зашагал дальше, вспоминая этот день, который начался так обычно.

Навстречу шли люди – молодые и старые, веселые и грустные, черные и белые. Но ни один из них не знал моей тайны. А попытайся я ее рассказать, меня приняли бы за очередного шизофреника, которые тысячами бродят по улицам Нью – Йорка. А я вовсе не был шизофреником. Я был нормальным, не особенно крупным 28-летним парнем по имени Стивен Райт, у которого сначала все было хорошо, а затем все стало плохо. Который, наверное, сдох бы в канаве или наложил на себя руки, если бы не его друг Энди Ли, потрясающий художник и лучший человек на свете. Но Нью – Йорк – старая, потертая временем толстая книга, в ней таких историй – миллион, и, шагая по Авеню Америкас в направлении дома, я мог сколько угодно рассказывать о случившемся лишь одному человеку – самому себе.

Собственно, сегодняшний день ничем не отличался от вчерашнего и позавчерашнего. Вернее, не отличался бы, если бы меня, идущего в «мужской клуб» вдоль Сентрал – парка, не окликнул Американский Герой – наша местная знаменитость, старый длинноволосый бомж с красным лицом и на удивление живым взглядом молодых сине – серых глаз. Американский Герой был такой же неотъемлемой частью нашего микрорайона, как хлебный магазин на углу или газетный киоск напротив него. За последние пару лет эту сторону парка почистили, бомжей отвезли в муниципальные дома престарелых и просто разогнали, но Американский Герой никуда не делся (ходили слухи, что копы попросту боятся с ним связываться, хотя это, конечно, было полной ерундой).

Иногда Герой исчезал куда – то на пару дней, но всегда возвращался, каждое утро садился у бордюра на старый ящик и внимательно рассматривал текущую мимо толпу. Изредка, выделив в ней кого – нибудь, он кричал:

– Эй, мистер! Иди – ка сюда, я потру тебе пуговку на удачу!..

Вместо «мистера» могла, конечно, быть и «мисс», и «мэм», но чаще он почему – то выбирал мужчин.

Незнакомые люди почти всегда проходили мимо, приняв его за обычного попрошайку.

– Идиоты!.. – шипели им вслед мы, живущие поблизости. О «пуговке, потертой на удачу», ходили легенды. С ней связывали чудесные исцеления от болезней, карьерные взлеты, любовные победы и еще много чего.

Естественно, поселившись в своей ван – бедрум на Аппер Вест шесть лет назад, юный, успешный, наглый, я только потешался над этим придурковатым суеверием. Потешался долго. Пока не осознал, что верю в него точно так же, как и все остальные. Тем более, жизнь моя, стремительная и красивая, как ракета на старте, очень быстро превратилась в полное говно, а лузеры всегда верят в чудеса больше везунчиков. Хотя бы потому, что больше им ничего не остается…

Я был знаком с Американским Героем. Не раз покупал ему хот – доги, блок сигарет или бутылку бурбона. Как и многие другие. Но ни разу за шесть или около того лет я так и не услышал от него волшебной фразы.

Поэтому сегодня я даже не обернулся, услышав его голос.

– Эй, Стиви – бой! – прохрипел бомж мне в спину – Тебе что, уши заложило? Или пуговицу жалко?

Я замер, медленно оглянулся и подошел к Герою (когда и почему он получил такую кличку, не знал никто).

Он сидел на поскрипывающем деревянном ящике и смотрел на меня снизу вверх. В его взгляде не было и тени чего – то волшебного или особенного, но сердце у меня в груди застучало молотком.

– Куда летишь? – недовольно проворчал он – Успеешь… Подойди – ка ближе, вставать неохота…

Я был в костюме, поэтому с пуговицей проблем не возникло. Американский Герой равнодушно потер одну из них крепким грязным пальцем и довольно причмокнул.

– Думаешь, пришла пора? – криво улыбнувшись, спросил я.

– А то ты сам не знаешь! – закуривая и выпуская ядовитое облако, прохрипел бомж – Самое что ни на есть время. Устал я смотреть, как ты маешься…

– А…откуда ты знаешь, что я…ну, маюсь, как ты выразился?

Я никогда, ни разу не жаловался Герою на жизнь, это я помнил точно.

– Просто вижу, и все – равнодушно пожал плечами бомж – Жизнь, она вообще совсем не такая, как люди привыкли думать, Стиви – бой. Запомни это. Со-овсем не такая. В ней столько всего! У-у-у… А когда наступает полная жопа – вот тут-то и жди настоящих чудес!

– Слушай, а почему тогда другие не видят того, что видишь ты?

– А почему свиньи не видят небо?! Да потому что так устроена их свинская жизнь!.. Вот и людям устроили такую жизнь, чтобы они тянули лямку, ничего вокруг не замечая… Ладно, все, иди, хватай свою удачу!

И он улыбнулся, показав крепкие, как у лошади, зубы.

* * *

Идя домой, я собирался выехать в Висл-Роуд Таун прямо сейчас, сразу, но, открывая дверь и посмотрев на часы, понял, что осень меня обманула – несмотря на темноту, было пол – десятого, и припереться к этой самой Ханне среди ночи, как идиот Винс, я не планировал.

Но и спать не хотелось совершенно. Как назло.

Я разделся, принял душ, включил бубнящий телевизор, но сонливость упорно не наступала. Оно и понятно – не тот день. Как говорится, такие дни бывают раз в жизни, и то далеко не у всех. Правда, я до конца и сам не понимал, что со мной на самом деле произошло и произойдет, но это было неважно – меня словно несло невидимое могучее течение, бодрое и радостное. Ничего, даже близко похожего на сомнение, я не чувствовал. Только ожидание было невыносимым.

Мысль навестить Американского Героя пришла ниоткуда, сама собой, но уже через секунду мне казалось странным, что можно поступить иначе.

Бутылка виски у меня была – стояла на видном месте, на пианино, которое досталось мне вместе с квартиркой. А вот в холодильнике было пусто, и я решил, что куплю пару горячих кебабов в тесте в пекарне на углу – она иногда работала всю ночь. Быстро надев джинсы, кроссовки и набросив и свитер поверх футболки, я бросил бутылку в старый помятый пакет и снова вышел в ночную прохладу осени.

Пекарня работала. Молодой улыбчивый араб вложил мне в руки большой, горячий пакет, пахнущий так вкусно, что я сразу почувствовал голод. И поспешил к парку.

Долго искать Американского Героя не пришлось. Чтобы не дразнить копов, он расположился в неглубокой, но густо заросшей ложбине совсем рядом. Железная бочка, в которой бушевал огонь, отбрасывала багровые блики на густой увядающий кустарник. Стоящая неподалеку палатка была такой идеально ровной и большой, что напоминала школьную картинку о Гражданской войне.

Когда я ступил из черноты в пятно света, Герой не испугался и не удивился. Только едва заметно скривил в улыбке губы, подняв на меня насмешливые глаза.

– Что, не спится? Понимаю… Погоди, чем это пахнет? Неужели кебабами?!.. Отлично! Давай сюда!

Я отдал ему пакет и бутылку, подтащил ближе к огню еще один деревянный ящик – точно такой же, как тот, на котором сидел Американский Герой. Сам он уже вовсю жевал, успев хорошо приложиться к бутылке.