а за ней третья, и такъ – до конца поля.
А когда полежала земля дня два-три,
зачерствела, сыпаться стала,
приказалъ Царь Орай пень дубовый выкорчевать,
привязалъ къ нему воловъ своихъ
и пошел боронить, землю равнять.
А глядятъ на то люди старые, покиваютъ:
«И что Царь наш Орайко с ума сошелъ!
И начто он землю деретъ, надъ ней знущается?»
А Царь Орай землю боронилъ, зерно сеялъ,
а затемъ, посеявши, стеречь стал,
чтобъ ни птица не ела, ни зверь какой,
а тутъ Богъ изъ тучъ на него глянулъ,
увидалъ, что посевъ лежитъ, тучу смялъ,
а изъ тучи той Дождина хлынулъ,
полилъ землю тую, засеянную, напоилъ,
а коли напоилъ, зерно прибилъ, землей прикрылъ,
а тамъ Солнце взялъ, изъ тучъ выпустилъ,
изъ тучъ выпустилъ, землю согрелъ.
Черезъ три дня зелень вышла,
крохотная, маленькая, живучая,
а вышла зелень, всходы пошли,
стали к Солнцу пьясться, къ Богу тянуться,
Дождя просить малого, тучного.
Глянулъ Богъ из тучи cедой, смялъ тучу,
выдавилъ из нее Дождину нужную,
и полилъ всходы жита нового,
и пошло оно расти, цвести, колоситься,
а тамъ Солнце припекло, повысушило,
и созвалъ Царь Орайко бабъ своихъ всехъ,
чтобъ колосья рвать, жита венить,
жита венить, въ снопы класти,
въ снопы класти, на токъ везти,
на токъ везти, молотити, зерно веяти,
а коли зерно свеяли, между двухъ камней терли,
муку стерли, хлеба сделали,
и стало тутъ по куску и старому, и малому,
и хвалили все Орайко-Царя за умъ его,
а несли ему хлеба первого,
а тотъ сказалъ: «Хлеб Богу дайте!»
Послухались мужики его, Царя своего,
хлеб Богу дали, Славу Ему сказали,
и намъ заповедали работать в поле,
чтобъ Хлеб был и старому, и малому,
да чтобъ люди отъ голода не пухли,
да кореньями горькими не питалися.
И потому Царю тому Орайко Славу скажемо
да коли бы не онъ, Царь Орайко тотъ,
такъ и днесь бы Хлеба не знали,
да въ зиме лютой без Хлеба бедовали!