Учительница нежная моя

– Ирочка! У меня все хорошо, я стал местной знаменитостью! Только что у меня в гостях был репортер из журнала "Огонёк". Готовит статью о голодающих работниках нашего глиноземного завода!

– А ты здесь причем?

– Я случайно, Ирочка. Понимаешь, гулял с Кимом по центру…

Его заполошный рассказ был нелеп в своей абсурдности, но в то же время характерен для того невероятного времени. Отец отправился в центр города погулять в своем любимом круглом парке, побродить, повидаться со знакомыми старичками, коих у него было добрых полгорода. Но до парка он так и не добрался – свернул к горкому. Там что-то "явно происходило", как он выразился. В доносящихся с главной площади звуковых вибрациях ему почудились тревога и напряжение. Он подошел. Оказалось – голодовка рабочих. Они обложили своими угрюмыми телами колонны горкома. В тот самый момент, когда отец с Кимом подошли к зданию, на них ринулись милиционеры. Но едва они пустили в ход резиновые дубинки, как их окружила толпа людей – жены, пенсионеры, студенты.

– Я не мог остаться в стороне, Ирочка, – заявил отец.

С песнями и прибаутками милиционеров загнали в горком. Многократное "ура!" разнеслось над площадью. Лишь оглядевшись, воодушевленный народ заметил старика с собакой, распластавшихся у ступенек. Им обоим досталось: у отца был разбит лоб, у Кима поранена лапа. Среди протестантов быстро сыскался врач, который оказал им первую помощь. К счастью, обе раны оказались лёгкими. Но люди были настолько тронуты мужеством пенсионера с собакой, что тут же, немедленно, прямо на площади избрали Леонида Аркадьевича Стрижа председателем Комитета спасения глиноземного завода.

– Я не смог отказаться, Ирочка.

Вся эта история попала в объективы тележурналистов из Москвы, которые прибыли в город, привлечённые шумихой вокруг завода. Грех было упустить такую картинку: пенсионеру соратники по борьбе перевязывают окровавленную голову. А рядом – его верный пес с кровоточащей лапой. Прямо на месте из растерянного Леонида Аркадьевича выцедили несколько слов на камеру. А на следующий день пришли к нему домой.

– Ты разве не смотрела вчера программу "Время"? Нас там показывали! Сегодня еще придет журналист из "Комсомолки", а завтра приедут "взглядовцы"!

– Только этого нам не хватало, – пробормотала Ирина.

– Что ты там говоришь?

– Побереги здоровье, у тебя же давление.

– Ерунда! У меня сейчас такое давление – хоть в космос посылай. Ирочка, лучше скажи, ты с Валентиной Семеновной Кравец виделась?

– Нет.

– Ну что же ты? Я же просил зайти к ней, передать от меня привет. Она работает…

– Я помню, в милиции Жесвинска.

– В паспортном столе!

– Помню, помню.

– Вот молодец! Запомни: Валентина Семеновна Кравец!

– У меня записано. Лучше скажи, как Ким?

– Нормально, уже бегает. Знаешь, он…

Отец не успел договорить. Время разговора истекло, и их разъединили.

В тревоге Ирина возвращалась в гостиницу. Терзала себя упреками. Называется – оставила старика одного.

Но предаваться долго переживаниям она не могла. Слишком многое на неё саму накатывало.

После того вулканического свидания с Ярославом она ни секунды не могла находиться в покое. Уже четыре дня они не виделись, а казалось – вечность. Вытащить его в очередное увольнение не представлялось возможным. Тогда просто невероятно повезло, совпало, что его отпустили.

Увольнения в учебной части были редки, и отпускали курсантов почти всегда только к родным. А кто она ему? Жена? Мать? Сестра? Даже не тетя.

Fructus temporum

16 декабря 1989. Свержение диктатора в Румынии

С волнений на площади у кафедрального собора города Тимишоара начинается румынская революция. В ночь с 16 декабря на 17 декабря происходят первые столкновения с милицией. События развиваются стремительно. Уже через несколько дней коммунистический диктатор Николае Чаушеску и его жена Елена будут схвачены восставшими. 25 декабря их расстреляют по приговору трибунала.

19.

– Рядовой Молчанов!

– Я!

– Выйти из строя на три шага!

Он ждал этого. До него выходили пятеро или шестеро, и он готовился, что вот-вот вызовут его. Старательно вглядывался в ходьбу предшественников, особенно в чеканно-монолитного Игоря и пластичного Кулиева. Они шагали по морозному плацу по-разному, но одинаково ловко. Игорь маршировал четко и правильно, а Кулиев сногсшибательно тянул носок. И где он так научился в своем ауле? Загадка. Пас ишаков и маршировал? Но там же ни плаца, ни даже асфальтовой дорожки – сплошная пустыня, наверное. А он вишь как вышагивает. Даже скупой на эмоции ротный Зотов одобрительно кивал, глядя на строевое шоу в исполнении дьявола-узбека.

Ярослав мысленно повторял движения Кулиева, подлаживал их под себя. Нога выбрасывается единым движением, тело упруго и в то же время расслаблено. Руки с ногами – как единый мельничный механизм, круть-верть, раз-два…

И вот его очередь. Ярослав выдохнул, как перед ста граммами. Стараясь тянуть носок, отпечатал три шага. Остановился.

– Отставить! Кругом! Встать в строй!

Это ожидалось. Он крутанулся назад. Но приставить ногу не успел – опорная левая поехала в сторону. Он неловко затоптался.

– Отставить!

Он снова развернулся. Красное лицо Логвиненко исказилось в плотоядной радости. Сержант дыбился на своем любимом коньке.

– Кто так поворачивается? Я тебя научу поворотам! Кругом! Кругом! Кругом!

Ярослав вертелся, как юла. Оскальзывался, пару раз чуть не упал. Голова кружилась, но он стойко вертелся через левое плечо, как положено.

– Стой! Нале-во!

Ярослав повиновался.

– Шагом марш!

Ярослав пошел. Ему показалось, неплохо. Конечно, не образцово-показательно, но как будто сносно. Однако краем глаза заметил усмешки в строю. Мелькнул красный бурдюк сержантской морды, который, казалось, сейчас лопнет.

– Стой! Кто так ходит? Ты у меня сейчас будешь до отбоя ходить.

Ярослав развёл руками.

– Как могу.

– Чего-о?