Учительница нежная моя

– Еще как!

Откинув прядь, она начала рассказывать, как недавно…

Он не слушал. Смотрел на нее и любовался. Плавным абрисом её лица, изменчивой линией тонкого подбородка. Голосом. Иронично-вдохновенной речью. Длинными пальцами с навострёнными ногтями.

Она закончила свой короткий рассказ. Посмотрела на него вопросительно. Наверно, здесь ему полагалось рассмеяться, но он молчал, потому что пропустил всё мимо ушей.

– Да ты меня не слушал.

– Мы же не на уроке, – заметил он.

И положил руки с локтями на стол, изображая демонстративное прилежание первоклашки.

– На моих уроках ты так не сидел.

– Разве?

– Ты то с Ковалёвым болтал, то назад к Барышевой оборачивался.

– А мне казалось, на ваших уроках я был таким смирным. Это на физике мы с Саней…

Он не успел закончить. Какой-то тучный идиот с подносом не вписался в поворот и налетел на их стол. На пальто Ирины выплеснулся суп.

– Кретин! – вскочил Ярослав.

Толстомясый растяпа испуганно захлопал глазами.

Ирина салфетками смахнула с подола куски картошки. Вокруг гречневой грязи на пальто расплылось жирное пятно.

Толстяк попятился со своим подносом, громоздко раздвигая стулья. Ярослав хотел догнать, но Ирина остановила:

– Не надо.

Он с досадой плюхнулся на стул.

– Может, соли насыпать? Говорят, помогает.

– Бесполезно.

К счастью, Ирина поселилась неподалеку, в гостинице «Полесье».

Жесвинск – город маленький. Четыре минуты быстрым шагом, и они были в гостинице. Пересекли холл с торчащим в углу чучелом зубра.

Толстомясая дежурная прицелилась в солдатскую шинель Ярослава.

– Ты без ночёвки?

– Без. У меня увольнительная до 8 вечера, – добавил Ярослав, косясь на зубра.

– Смотрите там у меня, – проворчала толстуха, отмечая у себя в журнале.

Они поднялись на второй этаж. В номере Ирина кое-как отстирала пальто и сунула Ярославу, чтобы он повесил на батарее. А сама заперлась в ванной, встала под горячий душ.

Ярослав снял шинель, расшнуровал парадные ботинки и растянулся на диване. Подложил руки под голову. Услышал шорох за окном. Повернул голову. По карнизу разгуливал голубь, заглядывал в комнату.

Ярослав задернул шторы.

В ванной шумела вода. Все это было необычно и странно. Он в номере со своей учительницей Ириной Леонидовной Стриж. На ее месте должна быть Женя. Но Женя не приехала. Вполне возможно, сейчас она с гитаристом разучивает очередную песню Цоя.

Пальто Ирины съехало с батареи. Ярослав его поднял, стал расправлять. Под подкладкой кармана нащупывалось что-то плотное. Не зная зачем, он сунул туда руку.

Билеты на поезд.

Нет, не только билеты. Еще что-то. Черно-белая фотокарточка…

На снимке был он.

Этот снимок был сделан где-то на стыке восьмого-девятого классов школы. Дело было в колхозе, куда их отправили на месяц собирать урожай. Гниющие кабачки, пропадающие огурцы, заросшие бурьяном плантации морковки. Колхозники Страны Советов не справлялись без школяров. Под пекучим солнцем, в кепках и спортивных кофтах, завязанных на поясе, они вскапывали, пололи, корчевали, таскали ящики, носили корзины.

Вот в таком виде, в кепке и свисающей с бедер кофте, опершегося на дерево, его кто-то и сфотографировал. Усталое лицо, темные круги под глазами. Может, фотограф перебрал с контрастностью?

Кто же это снимал? Он перевернул карточку. На обратной стороне знакомым учительским почерком Ирины Леонидовны было выведено: Любимый ученик. И ниже, уже другой ручкой: Просто любимый.

Вода в ванной шумела словно сама по себе. А может, уже и не шумела. Возможно, это была не вода, а у него внутри стоял сплошной шелест и гул.

Он засунул билеты на поезд и фотокарточку в тот же карман пальто. Зачем-то погладил по нему. Ткнулся в него носом. Как собака, затрепетал ноздрями. Какой приятный запах, завораживающая смесь ароматов – шерсти, её тела, летучих ускользающих духов…

Зажмурив глаза, он прижался лицом к меховому воротнику. Принялся целовать шершавый рукав.

– Что ты делаешь?

Встрепенулся конфузливо. Она стояла в дверях ванной. С мокрыми волосами, в голубом мохеровом халате. В треугольном просвете блестели ее влажные коленки.

От неожиданности он уронил пальто. Бросился его поднимать.

– Да я это, думал почистить.

– Губами? – улыбнулась она.

И шагнула к нему. Он поднялся, как в замедленной киносъемке.

Выпало из памяти, как она освободилась от халата. Он даже не помнил, как сам остался в одном исподнем. Они боролись яростно и жадно, часто дыша, прижимаясь друг к другу отчаянно, как смертники…

Смеркалось. Он слушал ее голос. Улыбаясь, Ирина неспешно рассказывала о себе, о своем детстве. Об отце, о маминой смерти, обо всех собаках, которые у нее были с 9 лет. Подробнее – о последнем, ирландце Киме, "парне с характером".

– Не волнуйся, тебя он ревновать не будет.

– Почему?