Сказки про Выхухоль. Основано на реальных событиях

– Не нукай, – ответила Выхухоль. Но продолжать не стала…

Подойдя к пруду, она надевала очки для плавания и плюхалась с обрыва в воду, уходила в коричневую глубину, в сплетения лилий и кувшинок.

– Смотри, какой у меня гребок, – кричала она, отплевываясь и задирая над водой голову в круглых очках с голубой оправой, – эластичный, длинный, до конца доведенный, классный. Это я кролем плыву.

Борис Дубов грустно смотрел вниз с обрыва и жевал травинку, он бы тоже окунулся, но все время забывал дома плавки, а без них плавать было совсем уж голо.

– Смотри, а теперь брассом! – хвасталась Выхухоль. – Там пузырьки такие веселые, под водой!

Она нарядно смотрелась в голубых очках для плавания.

Борис Дубов настороженно озирался вокруг: как-то на пруды забрел веселый от летнего дня механизатор из соседнего сельскохозяйственного совхоза-техникума, увидел над водой голову Выхухоли в голубых фирменных очках и после этого уехал с малой родины навсегда, по слухам, стал искать страну Аватаров, добрых и веселых, и, главное, безволосых.

– Ты знаешь, Борис, ведь для счастья не так уж много и надо, – сказала Выхухоль, выходя из воды и отряхиваясь. – Сначала надо что-то полюбить, потом возненавидеть, но все равно любить в глубине души, а потом вернуться, понять, что боялся зря, и снова полюбить, как раньше… Главное, не бояться. Да не сиди ты сиднем, дай водички попить!

Выхухоль и Соседская старушка

По соседству со скворечником, в котором жила Выхухоль, через забор фактически, стоял домик Старушки.

Старушка была не то чтобы очень вредная, но житья никому не давала.

Старушка не знала, что Выхухоль – это Выхухоль.

Она поначалу думала, что Борис Дубов из жадности построил второй дом и сдает его теперь за большие деньги дачнице с противным голосом.

Старушка была подслеповатая, она, конечно, видела Выхухоль, когда та выходила качаться в гамаке, возилась с розами или шла на пруд с Борисом Дубовым, но различала только силуэт, а кто там, что там, ей было все равно, вот только голос новой дачницы вызывал раздражение.

– «Борис, Борис, принеси мне молока», – передразнивала Старушка. – Как будто сама не может задницу свою оторвать, если пить хочет, да и воду надо пить, а не молоко, молока на всех не напасешься, коров-то теперь не держит никто, разленились. Одни козы, и те шалые какие-то, так и лезут в огород, прости меня, господи.

Еще она перебрасывала на участок Бориса Дубова бурьян, который занял ее грядки, сорняков было так много, что не уследить, и росли они на удивление быстро.

Выхухоль, конечно, не обращала никакого внимания на Старушку, она и не таких еще старушек повидала на своем веку, а будь здоров каких старушек, одну даже вообще просто шпионскую старушку, совсем уже пропащую, хотя и с прекрасным английским языком.

А вот Бориса Дубова ей было жалко.

Воспитание и врожденная эмпатия не позволяли ему жестоко обращаться с растениями, живые же все, он подходил к сорнякам, смотрел на их буйные заросли, и, покачав головой, уходил домой пить чай и напрасно ждать заката. Почему напрасно?

Потому что лебеда и прочие сорняки вырастали огромные, лопухастые, до неба, они заслоняли солнце, а Борис Дубов любил смотреть утром на восход, а вечером на закат.

А тут как назло – ни заката не видно, ни восхода, один зенит, не команда футбольная, а когда солнце высоко, через бурьян перепрыгивая, идет по самой верхушке неба.

Что делать?

Другая бы или другой стали бы нервы напрасно жечь, раздумывая, как поступить с этой Соседской старушкой.

Она к тому же еще и мак стала выращивать, якобы для маковых булочек, а на деле все равно сплошной сорняк, одно название что мак.

Хотя поселковый участковый все равно насторожился, иногда к ней наведывался, присматривался, принюхивался и как бы невзначай просил почитать литературу про выращивание полезных растений, «ну, конопли там, к примеру, или еще чего». В медицинских как бы целях, говорил. Мол, зубы у него болят.

Но Старушка читать не любила, книг дома не держала.

А если бы и держала, то все равно не дала бы.

Не любила она отдавать.

Наоборот.

Она любила зайти к соседям, попросить что-то и не отдать.

Так что если что-то и можно было у Старушки получить, так только свое. И то без гарантии, с порчей нервов.

Вот поговорить она любила. Но если говорила о ком-то, то лучше и не передавать никому, что она там говорила.

Другой бы или другая при мысли о Старушке стали бы мечтать о гранатомете.

Но Выхухоль не такая.

Выхухоль просто однажды ночью перелезла через соседский забор, да какой там забор, гнилой штакетник, дыра на дыре, видимость одна, и вырвала все Старушкины сорняки на фиг, а на пустое место постелила искусственный газон, которые ей привез по дружбе озеленитель стадиона «Лужники».

С ним ее познакомил Борис Дубов, который в свое время добровольно ушел из своего умного биологического института и три года добровольно строил новую арену стадиона к Олимпиаде-80, пройдя в комплексной строительной бригаде славный трудовой путь от «подсобно-транспортного рабочего 2-го разряда» до «плотника 4-го разряда» (почти самый высокий плотницкий ранг!), тачку возил, бетон заливал, опалубку сколачивал, леса ставил – не задаром, конечно, а за квартиру, обещанную Моссоветом, которую и получил, слава богу, за труды свои тяжкие, не в обход других причем, потому что так и так стоял в районной очереди на улучшение жилья. Всем известно, что в Лужниках всю траву то и дело меняют в целях освоения выделенных средств, но не все знают, что новый свеженький газон главный озеленитель не кладет на арену, а отдает знакомым, старый же слегка подстригает, подновляет акриловой краской сочного малахитового цвета, и готово дело.

– Всё равно наши футболисты-оболтусы играют так себе, обойдутся, – говорил озеленитель после рюмочки-другой, – им бы на пустыре мяч гонять, и бесплатно, а не за такие деньжищи, дармоеды и лоботрясы, тьфу на них, глаза бы не глядели! (Дубов при этом всегда добавлял: «По соотношению цена-качество наш футбол, конечно, достоин занесения в книгу, только вот в какую, непонятно». А озеленитель на это всегда замечал: «Уголовного кодекса наш футбол достоин». И они чокались, проявляя взаимопонимание и согласие.)

Выхухоль постелила этот веселый, плотный и упругий, не топтанный еще зелененький газон, распространив на весь двор Старушки, почти до сортира у задней стены забора. Газон показался ей на ощупь чуть жестковатым, и она опрыскала его водой из шланга.

Утром Старушка вышла во двор и встала столбом.

Потом, треща косточками, опустилась на колени, погладила ровную изумрудную травку по голове и заплакала: такой красоты она в своей жизни еще не видела.

Как подменили после этого Соседскую старушку. Ну, почти подменили. Она распахнула свою калитку настежь и теперь утром, днем и вечером выходит на улицу и ждет прохожих, зазывает красотой любоваться. И старается говорить всем добрые слова.

С непривычки тяжело ей, заикается, потеет, но старается. Потому что понимает, что если ляпнет злое слово, никто к ней не придет разделить радость.

А тогда зачем газон?

Даже в дождь выходит к своей калитке, караулит.

А от дождя ее спасает кофейного цвета дождевик, который она сперла давным-давно у Бориса Дубова.

Ну, не сперла, конечно, а так, одолжила однажды в магазин сходить, да забыла вернуть.

Не со зла же.

Выхухоль и осиное гнездо

В скворечнике, где жила Выхухоль, завелось осиное гнездо.

Как оно там завелось, никому не ведомо, не было, не было, и вдруг на тебе – висит!