Сказки про Выхухоль. Основано на реальных событиях

– Вот сволочи, и там все засрали! – возмутилась Выхухоль. – Ну ничего, мы им завтра покажем. Всем спать. Отбой! Постой-ка, Мотылек, ты веревку взял у Печника?

– Не дал он веревку, самому, говорит, нужна.

– Жадина, – сказала Выхухоль. – Ладно, обойдемся.

– Жмот. Я даже про него стихотворение сочинил, – сказал Мотылек. – Вроде басни Крылова, а поется на мотив песенки, вот только не помню какой:

Вороне как-то бог послал кусочек сыра,
И вот уже она обедать собралась,
Но тут бежит Лиса с бутылочкой кефира,
Вороне говорит: – Пожрем? Скорее слазь!

– Ну вот еще чего, – ответила ей птица,
– А ну давай катись отсюда поскорей,
Не то сейчас с тобой несчастье приключится,
Я рыжих не люблю, особенно зверей!

И тут без лишних слов Лиса берет двустволку
И шлет заряд свинца Вороне прямо в лоб.
Морали в басне нет, в морали нету толку,
Но пулю получить имеет право жлоб!

– Ну как вам? – спросил Мотылек в наступившей тишине.

– Душевно, – сказал Борис. – С чувством. Видно, что наболело. Видно, что через себя пропущено.

– Не все, что через себя пропущено, показывать стоит. Но вообще-то на марш похоже, – сказала Выхухоль. – В строю можно петь. Ладно, поэты-песенники, спать давайте, завтра день тяжелый. – Она пошла к себе в скворечник.

Мотылек зацокал наверх, а Борис устроился внизу, у себя в большой комнате. Подложил руку под голову. Ладонь по-прежнему пахла кислым. «Все-таки оружейное, как пить дать! Запах ни с чем не спутаешь, кисловатый такой, приятный… Еще вот солярка замечательно пахнет, не то что бензин. Может, потому, что напоминает керосинку, летнее детство, как мама картошку на ней жарила на юге, на Азовском море? – засыпая, думал Борис. – Жаркий такой запах, сытный, домашний… Эх, жалко, рыбалку пропустил…»

Выхухоль и охрана природы.

Часть вторая

Утром встали рано.

Мотылек сделал свои пятьдесят отжиманий и, как всегда с утра, метал ножи-звездочки в деревянный круг, привязанный к двум елям-близняшкам, растущим из одного корня рядом с домом. Еще чуть – и нижние ветки сунутся под крышу веранды. Ели были гордостью Бориса. Одну обломала молния, всю верхушку снесла и даже слом опалила, но ель, погоревав, все силы пустила на боковые ветви, те растопыривались густые, разлапистые, длинные. А ее сестра поднялась высоко и торчала над поселком как новогодняя красавица, видная издалека со всех сторон. На нее ориентировались все птицы в округе. Для шумных сорок ели-сестрички вообще стали домом родным. Выхухоль их не прогоняла, хотя соседи этих стрекотух почему-то не любили.

– Да хватит уже ножи портить, – сказала Выхухоль. – Лучше бы огурцы полил, если силы девать некуда.

Мотылек поднялся на веранду, отработал пару силовых упражнений, потрогал бицепс.

– Еще бы трицепс малость подкачать, и нормалек, – сказал он. – Чего ждем?

– Борис сейчас приедет. Позавтракай пока.

Борис пригнал грузовик Рыжего Коли и таскал в него из дома какие-то ящики. Расставлял горкой, соединял проводами, все хозяйство накрыл брезентом.

– Датчики поставил? – спросила Выхухоль.

– Рано еще, – сказал Борис. – Они к ночи подъезжают.

– Все равно, езжай сейчас, мопед возьми. И Змейку предупреди, она у дуба на повороте будет ждать.

– Так она вроде это, болеет?

– Нечего ей под кустами валяться, от любви, видишь, сохнет, а что рожа красная, так для дела даже лучше. Пусть развеется.

День тянулся долго, томительно, солнце все не садилось.

Вернулся Борис. Сели за стол. Кусок не лез в рот, даже яичница с кусочками колбасы и помидорами.

– Пойду соберусь, – сказал Шелкопряд.

– И я пойду, – сказал Борис, – чего тянуть.

Выхухоль никуда не пошла, сидела на кухне, допивала кофе и смотрела на закат. Солнце упало за лес.

– Эй, войско! Пора! На выход! – крикнула Выхухоль.

Из своей комнаты спустился по лестнице Мотылек, пошатываясь под тяжестью снаряжения. Было от чего. Высокие берцы, бронежилет, разгрузка, нож у пояса, в наплечной кобуре пистолет, за спиной японский меч, там же гранатомет. Щеки и выпуклый лоб («лоб мыслителя», говаривал Борис) расписаны зелеными, черными и желтыми полосами, переходящими на темно-зеленую бандану. Глаза горели.

– Мать моя! – удивилась Выхухоль. – Откуда такое богатство? Нож-то ладно, а все остальное откуда?

– Да так, – сказал Мотылек. – Свет не без добрых людей.

– И всю мою зеленку извел, поганец! И йод! Чем я теперь Бориса буду мазать? У него опять мозоль на пятке.

Вышел Борис. Он надел резиновые сапоги, старые джинсы и тельняшку. Сверху зеленый плащ-накидка – заслуженные остатки и наследие воинской славы. За поясом в кожаном чехле – любимый острый клинок шведской стали, с рукояткой из тяжелой и гладкой, каменно-твердой карельской березы, подарок друга, который купил нож в рыбачьем поселке китайских эвенков, на китайской же стороне Амура. Ножи были страстью Бориса и лучшим ему подарком. Для заточки он купил через интернет китайский станок, копию американского, и порою проводил блаженные часы за доведением лезвий до немыслимой остроты, пользуясь при этом электронным угломером в айфоне.

Борис оглядел Мотылька с ног до головы и ткнул с уважением в кобуру:

– Беретта?

– Ага, Беретта-92, мой любимый, – гордо ответил Мотылек.

– Все равно нож лучше! – Борис наполовину вытащил лезвие из кожаного чехла с тисненым рисунком – выгнувшимся в воде осетром, сверкнула сталь, блики заплясали по стенам, отражаясь от зеркала.

– Так-так, – сказала Выхухоль. – На фига так вырядились? Ну, Борис еще ладно, сержант, хоть и в оставке, ну а ты, Сяо-цань – на войну собрался, что ли?

– Это чтобы не кормить чужую армию! – Мотылек подошел поближе к зеркалу в одежном шкафу, повертелся. Его качнуло, гранатомет занесло, и он глухо ударился о зеркало.

– Тьфу ты! Хорошо не разбилось! Ты давай-ка, братец мой, поосторожнее… – сказала Выхухоль. – Так, Сяо-цань, гранатомет отдай Борису. Тебе остального хватит. Грузимся!

Все залезли в грузовик Рыжего Коли. Коля знал, зачем Борису понадобился грузовик, и давал без жадности. Коля был местный, плотник, механик, рыболов и грибник, тоже любил природу и защищал, как мог, хотя все время был занят, то на стройке дач, то еще где.