На этом инцидент заглох, но Гольдберг неожиданно вспомнил «поджарого» солдата, который когда-то его тоже обидел.
Младший сержант Митин
Капитан Котлов солдатам:
– Я в Монголии семь лет не читал литературы, не слушал радио, не видел женщин -
и то не отупел.
Как молодой солдат, я их всех – Митиных, Ивановых, Сидоровых и других – сначала путал. Все они были для меня просто старослужащими – грубыми и наглыми служаками. И лишь со временем я научился разбираться в окружающих меня солдатах. Как ни странно, оказалось, что каждый из них занимает своё место, что у каждого есть свои «козыри» и недостатки, согласно которым они расставлены в нашем едином солдатском строю.
Меня впервые отпустили за пределы части не по «увольнительной», а по «маршрутному листу» конкретно на почту в сопровождении двух старослужащих, которым надо было туда же. Сейчас они шагали впереди. Город сиял, освещённый фонарями, а я в нём выглядел жалким человечком, случайно оказавшимся на свободе. Я всё ещё продолжал робко приглядываться ко всему вокруг, как и в казарме, а не смотреть уверенно смелым взглядом на окружающее. Именно так бывает в первое время службы. Между тем мои «начальники» – старослужащие (младший сержант и рядовой), шагали весьма устремлено, увлечённые разговором. Я и не пытался вклиниться в их беседу – чего доброго обидятся. «В армии вообще какие-то странно-озлобленные люди», – пришёл к выводу я в последнее время. А сейчас впереди я вдруг увидел офицера. « Надо же отдавать честь, – мелькнуло в сознании. – А с другой стороны, мне-то что волноваться? Буду поступать так, как мои спутники», – решил я.
А старослужащие между тем шли и шли, пригнувшись и скукожившись от холода и ветра, и говорили-говорили, увлечённые темой. « Не отдадут… неужели не отдадут честь? Смелые, однако, ребята», – подумал я. И они не отдали её, эту «честь» офицеру. И я, естественно, последовал их примеру и даже, признаюсь, начал восхищаться «героизмом» своих спутников-солдат. Как вдруг из-за спины у меня раздался голос: « А ну-ка, вернитесь сюда, товарищи солдаты!» Но мы идём, «не слышим».
– Я кому говорю, а ну-ка, вернитесь!!!
Мы обернулись и, конечно же, вернулись. « Подполковник, – крупная шишка,– подумал я, – не повезло парням. Собственно, они-то отделаются легким испугом, как-никак старослужащие». Но они, а с ними и я, не отделались лишь испугом. Нас всех троих вернули назад в часть. И мы в сопровождении подполковника вновь оказались на КПП. Тут я и узнал, что младший сержант, который шёл впереди меня, есть никто иной, как солдат Митин. Он действительно на полном серьёзе увлёкся разговором и не обратил внимания на офицера.
Кто он этот Митин и что с ним было дальше, я узнал позже.
…Митин, даже служа в армии, жил аскетом. По утрам, помимо общей физзарядки, много бегал и занимался с гантелями.
Каждую ночь с 3-х до 5-ти часов он поднимался и тайком штудировал английский язык или занимался математикой. Он готовился в институт. В подготовительную группу он не попал, поэтому использовал любую свободную минуту. Это и было его «недостатком» в солдатской службе. Он опаздывал в строй и его находили где-нибудь с книгами. Иначе нельзя было подготовиться, со службой это было несовместимо. Ротный выходил из себя. Солдаты смеялись над Митиным, а иные даже обзывали его тугодумом. Книги у него обнаруживали и во время караула на посту, и на политзанятиях, и в казарме, и даже за пазухой, когда он находился в строю. Не говоря уже о тумбочке, которая была заполнена ими. Иногда книги выбрасывались из тумбочки. Но со временем она снова заполнялась ими.
Вид у Митина был странный, как у человека, одержимого единой целью, ради которой он живёт и готов пойти на всё. Фигура была полусогнута, взгляд блестел и, кроме сосредоточения на чём-то главном, ничего не выражал. Лицо было бледное, худое, заострённое и в то же время волевое.
Английским он овладел прекрасно и был отлично подготовлен для сдачи экзаменов, в математике тоже разбирался неплохо. Когда дело дошло до литературы, он почему-то обратился ко мне. Но я мог только проверить несколько его сочинений, исправить кучу ошибок и рассказать об общих таких понятиях, как тема, сюжет, идея. Однако время поджимало, а в русском языке он так и оставался слабым, хотя я и не замечал его особого упора на этот предмет. Видимо, он на что-то надеялся, может, даже на то, что удастся списать. Теперь-то уж я знаю, что на это-то он как раз не был способен.
Этот неординарный солдат родился где-то под Пензой, окончил, по всей вероятности, сельскую школу, после чего у него зародилась мысль поступить в МГУ. Но тут призвали в армию. Однако цель осталась прежней, Это была слишком дерзкая мечта, если учесть, при каких обстоятельствах ему предстояло готовиться. Он стеснялся говорить об этом, но шёл к цели через всё. Этот фанатик до того въелся в учебники, что чуть не забыл отослать документы в университет. Сделал это только 25 июля. А восьмого августа пришёл ответ, в котором вызвали его на экзамен к 10 числу. Москва была рядом. Можно было и успеть. Комбат не возражал, а дошло дело до замполита полка – и планы рухнули.
– Кому можно было, мы предоставили возможность посещать подготовительные курсы, – сказал он. Этак любому захочется сдавать экзамены в Вуз, но наша задача состоит в том, чтобы ставить вопрос так: только лучшим – лучшее.
Однако справедливости ради стоит сказать, что Митина до Нового года считали отличником и даже занесли на доску почёта.
Потом он и сам очень старался не попадаться на заметку по пустякам. У него если и были замечания, так только из-за книг, за которые он хватался каждую свободную минуту. Но почему-то его не допустили на подготовительные курсы.
С приближением сдачи экзаменов за занятиями с «книгой» он попадался всё чаще и чаще. Он опасался делать нарушения, чтобы не досадить ротному капитану Котлову. Но досадил. Видимо, того поразила эта неудержимая вера в идею. А может, он просто позавидовал чужой настойчивости. К тому же в последнее время ротному из-за Митина чаще доставалось от вышестоящих, и он решил испытать твёрдость молодого духа, а может, решил извлечь максимальную пользу от одолжения, которое мог сделать. Кто знает?
Я помню, Митин одному из нас дал денег и попросил сбегать за ворота (метров 50 от КПП) и купить бутылку кефира. Мы удивились:
– А ты чего не бежишь?
– Мне нельзя, ребятки, сами знаете, – смущённо проговорил он. Он боялся погореть у самого финиша.
А теперь всё рушилось. В Москву ехать запретили. С трудом он добился разрешения сдавать экзамены в ближайшем городе. Настало время испытаний. Первый экзамен прошёл благополучно. Митин ликовал. Он сдал на «хорошо». Все были рады за него, кроме капитана Котлова. В этот же день тот поставил его в наряд. Перед концом смены минут за 15 Митин заснул. Его засекли – ЧП. Ротный конкретно пригрозил. Подошло время сдачи второго экзамена, и он поставил его в наряд. Но, к счастью, сам утром уехал из части, и Митин отпросился у молодого офицера. Этот экзамен он выдержал уже на «удовлетворительно».
Подходило «сочинение». Времени на подготовку не было. Никто не входил в его положение, а сам он считал главной проблемой – вырваться из части хотя бы в день сдачи экзамена. Как на зло, накануне экзамена капитан Котлов послал его в командировку – отогнать танк за 40 километров от части полка. Предполагалось, что обратно он вернётся на автомашине. Митин отогнал танк, но машину приказано было загружать, а потом и вовсе решено было не отправлять. Тогда Митин решил добраться в часть по-своему: он пустился в путь своим ходом – бегом, не переводя дыхания. Прибежал-таки в часть в два часа ночи и тотчас же сел за книги. В голове был мрак, усталость и досада…
Экзамен, разумеется, он завалил. Сделал восемь ошибок…
Сразу стало легко и спокойно. Всё бремя заботы, все страхи остались позади. Взамен пришла беспечность да злоба на ротного за все обиды.
С этого момента механик-водитель младший сержант Митин, будучи отличным танкистом, прошедшим «учебку», заметно переменился. Он стал весьма подвижным, излишне разговорчивым и безалаберным. К строевым смотрам, периодически проходившим в полку, стал абсолютно безразличным. Он просто не готовился к ним. Именно из-за него рота получила «неуд». Капитан Котлов злился, ругался, но тщетно. Казалось, этот прежний фанатик-абитуриент, теперь с тем же энтузиазмом, с тем же упорством старается досадить неблагодарному в своё время ротному командиру. И делал это безупречно. На замечания он реагировал только улыбкой, а на гауптвахту попросился на следующий день после объявления ему десяти суток ареста.
Капитан Котлов напоминал ему не раз и не два о том, что всё-таки отпускал Митина на экзамены, то есть, по его понятиям, давал возможность поступить в Вуз, а уж коль не поступил, так в этом сам виноват. Но Митин только улыбался. Ему теперь было легко и всё равно.
…Он, разумеется, отслужит. И демобилизуют его, конечно же, 31 декабря, то есть будут держать до предела, хотя приказ о дембеле выходит ещё в сентябре. Но так уж в нашей армии заведено: не дисциплинированных солдат отпускать в последнюю очередь. А младшему сержанту Митину, какая ему разница?.. Плевать ему на карьерные потуги капитана Котлова в отместку за былые «хлопоты» о нём – простом солдате.
* * *
В армии привыкли работать «людьми»: слово «человек» звучит
как «чек». Капитан Котлов говорит: «Мне надо десять «чек».
Посыльный Горюнов рассказывал:
– Я стоял в расположении батальона дневальным в тот день, когда отъезжали домой военнослужащие. Капитан Котлов поставил меня в дверях: « Смотри, говорит, чтоб никто ничего не вынес». А что я могу сказать, служу всего полмесяца. И кто-то забрал домой свой же бушлат. Вызывает меня капитан: – Тебя оттолкнули от тумбочки, мимо тебя ходят в кальсонах, на тебя плюют, не обращают внимания. Ну, что ты такое есть, ежели стоишь, как пень?
В тот же день один из наших дневальных заснул у тумбочки. Капитан Котлов приписал это мне:
– Горюнов, ты имеешь склонность прижаться к батарее и спать.
– Никак нет, – говорю ему, – товарищ капитан.
– Так точно, – нажимает он.
И с тех пор всем молодым он говорит: « Вы несите службу, да не так, как рядовой Горюнов. Тот и бушлат отдал и солдат всех готов проспать».
Капитан Котлов и рядовой Иванов
Капитан Котлов:
–… Да что ты знаешь, солдат? Скажи, когда у тебя последний раз был ум? Не знаешь? – В последний раз у тебя ум был в военкомате. Там ты его и оставил.
Рядовой Иванов:
– Кажется, вы правы. Допустим, я его «там» и оставил, но оставил на три года. А вы оставили на сколько, товарищ капитан?
* * *
Иванов стоит руки в карманах.
Капитан Котлов: – Рядовой Иванов, я тебе зашью карманы.
Иванов (вынимая руки из карманов): – Ясно, товарищ капитан!
На следующий день стоит капитан Котлов руки в карманах.