Шепчу с годами чаще я,
Вынашивая боль
Раскаянья в груди,
Слова любви,
Тебе принадлежащие,
Я так легко
Раздаривал другим.
Все:
Сла-ва люб-ви-и
Тебе-е при-над-ле-жащие-е
Я та-ак легко-о
Разда-а-ривал дру-у-гим.
(Кто-то, чрезмерно стараясь, под влиянием выпитого вина берёт высоко)
Чалов (усиливая интонации):
Не ты ль во мне -
То беспокойство совести,
Та коловерть души
И сердца пылкий стук,
Не ты ль одна
И в радости, и в горести
Мой самый верный,
Искренний мой друг.
Все:
Не ты ль адн-а и в ра-а-дасти
И в го-о-рести
Мо-ой са-а-мый ве-рный
И-искренний мо-ой друг.
Виктор (с трагической интонацией):
А годы бьют
Сквозь зори и ненастья,
Уж слышен впереди
Заката медный звон…
«Прости, прости»,-
Шепчу тебе всё чаще я,
«Прости, прости»,-
Без твоего участия
Я птица(!) в небесах
С прострелянным крылом.
Все:
Пра-а-сти, пра-а-сти
Без тва-а-его уча-сти-я
Я пти-ца в не-бе-са-ах
С пра-стре-е-ляным кры-лом.
(Тот же пьяный тенор тянет не в унисон высоко. Виктора это выводит из себя).
– Эй, ты,– вспыхивает он,– шилом бритый, или кто ты там! Как поёшь?! Ведомо ли тебе, что именно ты своим петушинным фальцетом осквернил всю глубину раскаяния моей мятежной души?! («Фальцет» вскакивает, как ошпаренный. Назревает скандал. « Я сразу заметил, что ты тут всеми пытаешься повелевать, мерзавец и вандал!– кричит он. Друзья удерживают «фальцета», готового броситься в драку, и, успокаивая, выводят под руки возмущённого Виктора. Чалов ворчит: «Как вы не поймёте, что эта корявая тёрка своим железо-бетонным фальцетом убила глубину раскаяния всех заблудших, всех погрязших в излишествах любви котов».
… У выхода стоит Наталья Измайловна. Оказывается, всё, что происходило в кафе, она наблюдала через окно.
Чалов (остолбенев): – Наталья?..
Н.И.:- Здравствуй, Чалов.
Чалов: - Друзья мои, оставьте меня с этой достойной уважения женщиной.
6. Исповедь