Закат Пятого Солнца

«А куда тут можно отступить? – думал Альварадо. – Из этого гигантского лабиринта, состоящего из сотен каналов и мостиков, невозможно выбраться против воли местных жителей. Да и разве для того Кортес оставлял меня в Теночтитлане, чтобы я покинул город при первых признаках опасности? Нет, дворец нужно удержать…»

Всю ночь испанцы и тлашкаланцы провели на стенах, вглядываясь в темноту, нарушаемую неверным дрожащим пламенем костров. Ацтеки вели себя вызывающе. Что-то кричали, размахивали руками, спорили между собой, указывая на дворец, в котором засели конкистадоры. Но на штурм не решались. Педро вспомнил дни, когда испанцы оказались перед угрозой полнейшего истощения во время войны с Тлашкалой. Теперь перед ним встала та же проблема. Он утешал себя тем, что даст солдатам отоспаться днем, когда хотя бы обзор будет нормальный. Сейчас же ему нужны все люди, способные стоять в карауле.

Утром во дворец прибыла все та же делегация жрецов. Ацтеки строго соблюдали пышность церемониала. Снова начались поклоны и воскурения благовоний. Альварадо, обычно утонченный, самоуверенный и приветливый, был уже мало похож на себя самого. Злой, подозрительный и не выспавшийся, он еле сдерживался, чтобы не применить силу.

«Какой смысл от всей этой дипломатии? Все-таки зря Кортес так нежничает с дикарями. Язык силы они понимают куда лучше! Приказать, что ли, пленить всех этих расфуфыренных негодяев?! Чем больше ценных заложников, тем лучше!»

Все же Педро удержался от этого шага, надеясь, что разгорающийся конфликт еще можно решить мирным путем. Хорошо брать в плен вождей Семпоалы во время свержения идолов, когда под рукой пятьсот конкистадоров. Совсем другое дело, если испанцев всего сотня, а ацтеков в тысячу раз больше, чем тотонаков.

– Тонатиу, прояви благоразумие, – сказал главный жрец. – Пойми возмущение паломников. Тысячи людей из окрестных городов пришли в Теночтитлан ради предстоящего праздника, а теперь они встревожены и ждут проявления гнева богов. Вчера вечером мне едва удалось утихомирить самых буйных, которые уже хотели ворваться во дворец.

– Когда ваш праздник? – хмуро спросил Альварадо.

– Через три дня.

– Передай людям, что я разрешаю провести эту вашу чертову церемонию на площади перед нашим дворцом. Монтесума, разумеется, будет смотреть на ваш танец, раз уж вам без этого и жизнь не в радость. А теперь сделай так, чтобы толпа, окружившая наш лагерь, убралась ко всем чертям! Не нужно доводить меня до крайностей. Если индейцы не разойдутся, то я прикажу стрелять из пушек!

– Я постараюсь утихомирить горожан, – с подчеркнутым смирением поклонился главный жрец.

– Да, еще одно. Чтобы никаких жертвоприношений.

Жрец, уже развернувшийся и собиравшийся уходить, застыл, как будто натолкнулся на стену. Потом медленно оглянулся и смерил испанца удивленным взглядом. Как будто не понимал, как человек, окруженный многотысячной толпой врагов, осмеливается еще и условия ставить.

– Тонатиу, в мире царит определенный порядок. И ни я, ни ты не имеем права его нарушать. Вы и так грубо и настырно вмешиваетесь во все аспекты бытия этого мира. Человеческая жизнь – это великий дар и я не могу отказать в нем богам.

За неполный год, проведенный испанцами в Теночтитлане, здесь сотни людей были принесены в жертву. Конкистадоры понимали, что им не хватит сил принудить ацтеков отказаться от этой традиции. И потому терпели. Но здесь для Альварадо существовала четкая грань. Одно дело – не выступить против жуткой церемонии из-за невозможности ее прекратить. И совсем другое – допустить проведение такого ритуала на территории, на которой считаешь себя хозяином. Педро, как ревностному католику, разрешение на человеческое жертвоприношение в испанском лагере казалось настоящим соучастием в этом дьявольском культе. После такого его душе прямая дорога в ад.

Альварадо выпрямился во весь свой немалый рост, сдерживая гнев. Только в глазах он плескался, грозя вырваться наружу и выжечь все вокруг. Кто смог бы выдержать взгляд разъяренного Педро де Альварадо? Наверное, Кортес. Возможно, Монтесума. Но уж точно не этот жрец. До самой столицы докатились слухи из Табаско и Тлашкалы, в которых говорилось, сколь свиреп в ярости золотоволосый Тонатиу. Индеец понял, что перегнул палку и потупился.

– Жрец, я не буду с тобой спорить. Ацтеки за последние дни уже много раз показывали свое недружелюбие по отношению к нам. Но ты еще не знаешь, как конкистадоры могут ответить тем же. Это когда-то в полной мере ощутила на себе Чолула. Я запрещаю во время праздника жертвоприношения! Если ослушаешься, то пощады не жди! Здесь начнется такая битва, что и сам Теночтитлан уйдет под воду!

Ацтек лишь поклонился и дал команду своей свите уходить. Делегация покинула лагерь. Жрецы, растворившись в бескрайнем море горожан, видимо, передали им весть о том, что праздник состоится. Толпа действительно постепенно начала рассасываться. Глядя на то, как индейцы расходятся, Альварадо вздохнул с облегчением. Как бы то ни было, но три дня он выиграл. По крайней мере, можно немного отоспаться и собраться с силами. А там, чего доброго, и от генерал-капитана добрые вести придут.

32. Великий праздник Тошкатль

Три дня пролетели очень быстро. Это было время относительного затишья. Солдаты поочередно стояли в караулах, следя за недружелюбным внешним миром. Ацтеки такими большими толпами под стенами дворца не собирались, но все же не позволяли осажденным забыть о себе. А вестей от Кортеса все не было…

В день праздника Теночтитлан, и до того многолюдный, еще заметнее ожил. Горожане ходили веселые и нарядные, размахивали цветами, с важным видом носили флаги и глиняные изваяния богов. Отовсюду звучало дружное пение, поддерживаемое рокотом барабанов и гудением труб. Испанцы видели величественные каноэ под пестрыми балдахинами, рассекающие воду в широких каналах.

Монтесума тоже явно повеселел. В этот день император не принимал никаких послов, чиновников или сборщиков налогов. Он устроил настоящий пир еще с утра, пригласив на него несколько родственников и самых влиятельных испанцев из тех, что оставались в Теночтитлане. Особенного гостеприимства удостоился, конечно, сам Педро де Альварадо.

Капитан не мог проигнорировать приглашение. Педро, постаравшись скрыть всю свою настороженность, сидел возле Монтесумы, пробовал разные блюда, пил какао, смотрел на выступление акробатов и жонглеров. Но чем веселее становилось застолье, тем больше Альварадо мрачнел. Он никогда не доверял ацтекам. И от Монтесумы неизменно ждал подвоха. И, как оказалось, не зря.

– Тонатиу, сегодня большой праздник. Ты знаешь, что в этот день ауианиме посещают воинов. В Теночтитлане много девушек, мечтающих сблизиться с твоими непобедимыми соотечественниками. Позволь своим солдатам в полной мере отдохнуть. Ауианиме тоже ждали этого дня. Тебе нужно только дать разрешение и они прибудут во дворец в достаточном количестве.

Альварадо, услышав такое предложение, поперхнулся. Ауианиме были одной из каст проституток, но весьма высокого ранга. Они пользовались определенным уважением, оказывали свои услуги воинам и считались самой подходящей компанией для молодых мужчин. В предложении Монтесумы не было, казалось, никакого злого умысла. Всего лишь обычное гостеприимство. Но с этого момента Педро окончательно уверился в том, что ловушка для конкистадоров готова. Это явно попытка отвлечь испанцев и ослабить их бдительность.

– Прости, уэй-тлатоани, но по нашей вере сегодня тоже особенный день. И нам нужно удерживаться от плотской любви, – быстро выдумал отговорку Альварадо. – Я знаю, что и у вас есть подобные дни, когда вы поститесь и соблюдаете очищающие ритуалы.

– Правда? – с невинным видом поинтересовался Монтесума. – А мне один из моих племянников говорил, что утром, когда он входил во дворец, то видел, как кто-то из твоих солдат заигрывал с ауианиме, подошедшей слишком близко к его посту.

– Это все потому, что человек слаб и ему сложно выполнять предписания веры, – с досадой сказал Альварадо. – Но я же не могу сбивать солдат с пути благочестия и своими руками толкать их на совершение греха. Пускай потерпят немного.

«Например, до прихода Эрнана Кортеса!» – подумал он.

Вечером к испанскому лагерю стали стягиваться индейцы. Сразу было видно, что на священный танец собрались самые знатные вельможи империи. Ацтеки шли в сопровождении больших свит, укрытые от косых солнечных лучей опахалами из перьев, на плечах лежало по несколько пестрых плащей. Лица индейцев, у кого-то строгие и задумчивые, у других надменные, у третьих любопытные, были украшены золотыми и нефритовыми серьгами, торчащими из ушей, нижних губ и носовых перегородок. Еще больше драгоценностей несли они на руках и шеях. Золотые и серебряные ожерелья с инкрустацией из бирюзы, рубинов и изумрудов, кулоны, подвески, браслеты, кольца.

– Да у дикарей еще вдоволь добра, – произнес кто-то из конкистадоров, не скрывая алчного взгляда. – Когда уже и на нашу долю перепадет что-то стоящее? Почти все золото то королю уходит, то Кортесу и его любимчикам.

– Не трепать языками! – резко оборвал болтуна Альварадо. – Следите лучше, чтобы никто из ацтеков оружие с собой не пронес.

Впрочем, копий и мечей с обсидиановыми вставками ни у кого не было. Зато многие индейцы несли в руках круглые деревянные щиты, расписанные узорами и украшенные по нижнему краю перьями. Расставаться с ними вельможи отказывались, ссылаясь на то, что щиты нужны для ритуального танца. Пришлось пропустить.

Аристократы сбрасывали с плеч плащи и накидки, оставляя их слугам, а сами, в одних расшитых многослойных юбках и украшениях, смело входили во двор дворцового комплекса. Гордо вскинутые головы венчали сложные головные уборы из замысловато закрученной ткани с плюмажами из перьев наверху. Следом за вельможами шли жрецы с курильницами, веерами и трещотками. Еще несколько человек тащили глиняные раскрашенные изваяния богов. Замыкали шествие музыканты с трубами и барабанами. Уже почти стемнело. Совсем скоро должен был начаться священный танец…

Альварадо лично сопроводил Монтесуму на крышу дворца. Вид отсюда открывался великолепный. Сотни сияющих украшениями ацтеков бродили по площади, разбивались на группы, пили что-то дурманящее из принесенных с собой тыквенных фляг и веселились. Несколько десятков человек торопливо зажигали факелы и разносили их по всему двору. Пляшущих желто-оранжевых языков становилось все больше. Они разгоняли подступающую тьму, окольцовывая площадку для танца, как будто отгораживая ее от остального мира.

– Разве ты не останешься со мной, Тонатиу, чтобы полюбоваться представлением? – спросил Монтесума, увидев, что Альварадо собирается уходить, оставив на крыше лишь свиту из пяти испанцев. – Поверь, перед нами развернется незабываемое зрелище. Этот праздник отмечается раз в год. Ждать следующего придется долго.

– Благодарю, уэй-тлатоани, но я не могу пренебречь своими обязанностями. Я буду смотреть на танец откуда-нибудь снизу.

Педро спустился и чуть ли не бегом кинулся обходить посты. Ацтеков в окрестностях лагеря собралось очень много. Примерно полтысячи толпилось на площади, готовясь к церемонии. Еще раза в два больше он насчитал слуг, которые остались ждать своих господ за воротами. А на Теночтитлан как раз опустилась тьма. Альварадо цепким взглядом скользил по укрытому темнотой городу, пытаясь понять, сколько же индейцев сейчас стягивается к испанскому лагерю со всех сторон. Тщетно. Нигде в окрестностях дворца не горело ни одного костра. Взбудораженное воображение рисовало перед взором Педро тысячи и тысячи отборных воинов-орлов и воинов-ягуаров, вооруженных и ждущих сигнала к бою.

– Сеньор капитан, кажется, вон там люди собираются, – поделился соображениями один из часовых. – В той стороне должен быть канал и обычно он по вечерам блестит в свете звезд и факелов. А сейчас там такая мгла, как в угольной шахте. Похоже, перед водой толпятся дикари.

Альварадо всмотрелся в указанном направлении. Ничего не видно! Канал далеко, даже если ацтеки там и собираются, то пока они добегут до стен дворцового комплекса, их успеют обнаружить. Но если индейцы разом ринутся со всех сторон, то конкистадорам их не остановить.

А на площади начали выбивать пульс танца барабаны. Низкий и грозный звук наполнил воздух. Музыкантов было много и действовали они на удивление слаженно. Через равные промежутки времени вступали трубы, как будто призывая к действию. А Педро стоял возле ворот дворцового комплекса и ждал. Ждал возвращения лазутчика.

Один из самых отчаянных, ловких и отважных тлашкаланцев вызвался побродить по ночному Теночтитлану и разведать обстановку. Одетый в невзрачную накидку и простую набедренную повязку, он ничем не отличался от какого-нибудь бедного горожанина. В обычное время на такого вряд ли кто-то обратит внимание. Но это время нельзя было назвать обычным.

Педро ждал с возрастающей тревогой. Если ацтеки и в самом деле хотят напасть, то они, скорее всего, оцепили дворцовый комплекс по периметру. В таком случае любого входящего и выходящего остановят и проверят. Шпиона наверняка заметят и ликвидируют. Тлашкаланец обещал обойти окрестности лагеря и поспешить назад.

– Пора бы тебе уже и вернуться! – еле слышно прошептал Альварадо.

Как будто услышав его слова, прямо из темноты в круг света, очерченный ближайшим факелом, вступила одинокая фигура и двинулась в сторону капитана.

– Тонатиу, вокруг дворца много ацтеков! – настороженно доложил разведчик.

– Вооружены?

– Не знаю, возможно. В темноте сложно рассмотреть! Я не стал близко подходить, чтобы на меня не обратили внимание. Стоило бы им о чем-то меня спросить, и любой местный уроженец сразу же по говору определил бы, что я из Тлашкалы.

– Где они располагаются? – спросил Альварадо, лихорадочно пытаясь сообразить, не пора ли трубить тревогу и готовиться оборонять лагерь от штурма.

– Целая толпа прячется в саду слева от входа во дворец. Справа человек двести собралось за оградой вон того храма, – тлашкаланец указал рукой на вздымающуюся совсем неподалеку пирамиду. – Еще много мужчин стягивается к нашему лагерю на лодках. Каналы ведь со всех сторон! Я насчитал около семидесяти каноэ. Гребут осторожно, чтобы не плескать веслами.

– Вот уж явно лишняя предосторожность! – рассмеялся Педро. – Да за этим адским грохотом барабанов можно даже пушечный выстрел не услышать. Ты отлично справился, друг мой! А теперь ступай к своим землякам. Готовьтесь к штурму.