Возвращение Кауранги

А может быть, Лис права, и причиной такого ее угнетенного состояния стали эти странные сны? Сначала был гигантский колокол, который топором рубанул по всем органам чувств, обостренным из-за необходимости компенсировать отсутствие слуха. Это был звук! А может и не звук?.. Может звук звучит совершенно иначе? Как она может это знать?

А пару дней назад появился Николай Сундуков, которого она не видела во сне никогда – ни на Джавайне, во время их недолгого брака, времени, которое она считала самым счастливым в своей жизни, ни после его смерти. Он возник из голубого тумана, как прежде царь-колокол. Кауранги обрадовалась ему, хотела броситься и обнять, но не могла пошевелиться. Николай заговорил, но она так и не поняла каким образом его слова вошли в ее сознание – ведь языком жестов он не владел:

«Я ушел, чтобы вернуться и вернулся, чтобы уйти. Ты свободна! Будь счастлива! Скоро ты найдешь свою любовь. Она уже тут».

Николай застыл и его черты начали смываться. Именно смываться, как ливень мог бы смыть со стекла нарисованный краской портрет. Сначала потекли глаза, потом лоб, нос, волосы, и вскоре все его изображение смешалось в потеках краски, но эти потеки текли почему-то не вниз, к земле, а вверх, в скрытое за голубой дымкой тумана небо.

«Не уходи! Мне так плохо без тебя!» – закричала Кауранги.

Но Николай не ответил. Он растворился, и на его месте теперь сверкал, медленно вращаясь, огромный кристалл.

Как и все счастливые люди, Кауранги никогда не пережевывала прошлое в надежде понять будущее. День – это день, ночь – это ночь! Жизнь есть жизнь, а сон есть сон. И рефлексировать тут нечего. Неужели вся эта тревожность только из-за снов?

Но Лис восприняла все очень серьезно.

– Мне это не нравится! – сказала она. – Мне не нравятся эти твои слуховые галлюцинации. Завтра же сходи к врачу. Обязательно! Надо сделать томограмму. Я сейчас сама позвоню и запишу тебя на прием.

А сон про Николая, как и следовало ожидать, Лис интерпретировала по-своему:

– Он приходил, чтобы отпустить тебя. А ты отпусти его. Тот период твоей жизни закончился. Тебе нельзя больше жить одной. Ты должна любить, ты должна рожать. Найди себе кого-нибудь. Просто хорошего человека. Обещаешь?

Кауранги покорно кивнула.

3. Пиноккио навеки

Услышав детский смех, Марсель Лольон скосил глаза влево. Так и есть – многодетная семья переходит улицу на светофоре. Отец толкает коляску, в то время как пухленькая мама собирает в кучу своих утят, чтобы те не разбежались по дороге.

«Мои клиенты» – решил Марсель. За недели, проведенные на этой крошечной уютной Пьяцца Дивертенте, он научился безошибочно определять людей, которые приходят сюда специально ради него. Теперь нужно замереть и сменить позу ровно в тот момент, когда семья приблизится и дети закричат «Пиноккио! Пиноккио!». Важно правильно уловить момент. Первое неожиданное движение всегда вызывает веселый испуг и смех.

Удалось! Под сухой стук деревянных трещоток, искусно спрятанных под курточкой, он поднял одну руку, свесив кисть, и неуклюже перебрал ногами, будто подвешенными на длинных непослушных нитях. Дети завизжали и окружили его. Теперь оставалось сойти с подиума, пожать каждому руку, делая всякие обманные движения и дождаться, когда в шляпу упадут монетки. Ого! Даже и не монетки, а бумажка! Постойте! Сто евро! Спасибо! Дети заслужили особого отношения. Сфотографируюсь с каждым по-отдельности, а потом со всеми сразу.

Отстрелявшись по детям, Марсель позволил себе небольшой перерыв. Он отцепил нос, уселся на подиум, съел сэндвич и выпил кофе из термоса. Когда стрелки старинных часов на фронтоне выходящей на площадь церкви приблизились к двенадцати, он вновь занял свое место. Скоро она появится. Все эти три недели, что он здесь работает, она появляется в одно и то же время. Она выходит с Виа Рабле, ступает на площадь и пересекает ее по диагонали. Она всегда останавливается посмотреть на Марселя, но не подходит слишком близко к подиуму. Каждый раз она смотрит на него с искренним детским удивлением, будто впервые. Она смеется его бессловесным шуткам и хмурится, когда он соединяет коленки и безвольно опускает руки и склоняет голову, как настоящий деревянный Пиноккио, когда его вешают за веревочки на гвоздик. Постояв несколько минут, она бросает в его шляпу монетку и уходит на другую сторону площади в кафе, не видимое с его сцены, а возвращается, очевидно, другой дорогой.

То, что она глухонемая он понял с первого раза, когда она не отреагировала на внезапно затрещавшие трещотки, которые имитировали сухой стук кукольных ручек и ножек – его изобретение, которое он всегда держал под курткой, чтобы не подсмотрели конкуренты. В нем проснулся азарт профессионального пикапера. Экзотическая, чернокожая, наголо стриженная телка с шикарной фигурой, да к тому же еще глухонемая. Интересно, она кричит в постели? Или мычит? Вопрос следует изучить.

Марсель перебрал в уме свои многочисленные, иногда оригинальные, а чаще не очень, pick-up lines, но ничего толком не придумал, потому что эта девушка была ему совершенно непонятна. Из быстрых путей оставался только один – браконьерство. Он был настолько убежден, что перед живыми цветами не может устоять ни одна женщина, что считал дарение цветов ударом ниже пояса и нарушением профессиональной этики. Один его парижский знакомый, пан Анджей, удачно назвал это браконьерством. А учитывая, что цветы – удовольствие не из дешевых, Марсель использовал этот способ только в крайних случаях. Сегодня в качестве приманки он выбрал розу – небольшую полураскрытую чайную розу на длинном стебле.

Без пяти двенадцать. Ноги и руки привычно выполняют свою работу, вызывая смех и аплодисменты, а глаза прикованы к углу дома, из-за которого должна появиться она. Еще одно вздрагивание длинной стрелки, еще одно… Вот и она! Девушка вышла на площадь, ненадолго скрылась за деревьями, появилась опять и направилась привычной дорожкой прямо к нему.

Марсель застыл в специально придуманной им для этого позе с протянутой в ее сторону рукой. Когда девушка приблизилась, он постоял так еще немного, выдерживая паузу, а потом засеменил к краю подиума, имитируя мелкие подергивания воображаемых нитей, побалансировал немного на его краю, и с видимой неуклюжестью спрыгнул. Оставаясь в образе марионетки, Марсель согнулся пополам перед вазой, неуверенным движением взял розу, предварительно пару раз промахнувшись, выпрямился, и разлетающимися ногами подошел к ней.

Она действительно смотрела на все это широко открытыми глазами, как ребенок, а когда он протянул ей розу, она показала пальцем на себя и вопросительно подняла плечи. Марсель ободряюще улыбнулся. Она неуверенно подняла руку и коснулась его пальцев. Он не сразу отпустил розу, а немного задержал ее и спросил:

– Мы сможем увидеться сегодня вечером?

Она непонимающе покачала головой. Марсель оторвал мешающий нос и повторил, нарочито артикулируя итальянские слова:

– Пожалуйста, давайте увидимся сегодня вечером. Мы могли бы прогуляться, а потом поужинать. Меня зовут Марсель. А вас?

Девушка достала из кармана планшет и написала пальцем: «Марэ?»

Конечно, подвела французская артикуляция.

– Марсель, – сказал он. – Марчелло.

Планшет сам расшифровал и вывел на экран его имя.

«Кауранги», – написала она.

– Очень приятно! Так мы сможем увидеться?

Она задумчиво, и как ему показалось оценивающе смотрела на него несколько секунд, так что он даже отвел взгляд. Наконец она написала:

«Да».

– Когда вам удобно?

«В 7 часов. Ресторан Makutu arai. Я там работаю. Приходите туда».

– До встречи!

«До встречи. И наденьте обратно свой нос, он вам очень идет!».

Марсель, надел нос, вернулся в образ, с сухим треском вприпрыжку обежал вокруг Кауранги и поднялся на подиум. Он был в таком прекрасном настроении, что решил закатить собравшимся детишкам настоящее представление. Он дурачился, гладил детей по голове и позволял им дергать себя за воображаемые ниточки, следуя движениям их ручек и даже почти не интересовался, сколько денег накопилось в шляпе.

Наконец, около 4 часов пополудни, он решил закругляться. В конце рабочего дня он обычно застывал на пару минут в статичной позе.

«Ужинать не буду, – думал он. – Поужинаю с ней, тем более что она работает в ресторане. Интересно кем? Но ни посудомойкой, это точно! Может уборщицей? Вряд ли. А может официанткой?»

Вдруг неприятная мысль кольнула мозг:

«А что, если она того… с колдунами знается. Или сама колдунья? У них там в Африке полно колдунов. У них это называется вуду. А что, если она влюбится в меня?..»

Он постарался отогнать от себя это наваждение.

«Тьфу ты, черт, придет же в голову!»

Пора было уходить. Марсель привычным жестом опустил руку… Вернее нет, он попытался опустить руку, но у него не получилось – рука осталась висеть в воздухе. Он двинул плечом, дернул бедро – то же самое – никакого движения.

«Э! Че за фигня!» Тело оставалось абсолютно неподвижным, будто залитое в невидимый цемент, лишь вращались зрачки, да легкие судорожно захватывали, а потом выдавливали из себя воздух. Сердце бешено заколотилось.

– Люди! – захотел крикнуть он. – Помогите!

Ни звука не сорвалось с его одеревеневших губ.

Он решил действовать плавно. Но и эта попытка не увенчалась успехом – он не смог сдвинуть руку хоть на долю миллиметра.

Все ждали представления, но Пиноккио был неподвижен. Всех поражала способность артиста так долго выдерживать статическую позу.