Острова детства

Гости ободряюще аплодируют, кивают головами, дескать, какая хорошая правильная девочка растет. Я вижу, как в этот момент мамины глаза размягчаются, превращаясь из темно-коричневых в медово-карие, и она улыбается, показывая ряд ровных жемчужных зубов. Я довольна собой. И перехожу к любимому, философскому репертуару про пингвина, чем-то этот стих мне близок, и даже в суровые моменты стояния в углу (не частые: я же – правильная девочка!) я перечитываю его себе для бодрости. Такой вот стих непонятого, но упорного духа, каким он мне себе представляется, и читаю я его очень прочувствованно, с пафосом:

Говорит пингвин пингвину:

– Ты похож на куль с мякиной!
– Нет, дружочек, это ложь!
На тебя я вот похож.

Гости, немного задумавшись, опять одобрительно кивают головами, не переставая сыпать комплиментами в адрес умного дитятки, а я готовлю главный сюрприз и, набрав побольше воздуха в легкие, вытянув кисть руки в пространство перед собой, с внезапно дрогнувшего и слегка покачнувшегося табурета, начинаю:

Не уделяй мне много времени
Вопросов мне не задавай…

Ложка с салатом удивленно застыла на полпути ко рту: тетя Надя посмотрела на меня с некоторым любопытством.

Глазами добрыми и нежными
Руки моей не задевай…

Неумолимо продолжала я дрожащим голосом Беллы Ахмадулиной. Тут уж и дядя Толя вынужденно застыл с неопрокинутой рюмкой в руке.

И не ходи за мной по лужицам..

Трагизм в моем шестилетнем голосе крепчал и готов был достигнуть апогея при прочтении этих строк, особенно мне нравившихся: по лужам, босиком, я так и видела как он бежит, и вода из луж брызжет во все стороны, а он пытается наступать только в ее следы, и у него это не очень получается. Я приподняла обе руки, пытаясь помочь ему, ходящему за мной по лужицам по следу следа моего:

Я знаю больше не получится
Из нашей встречи ничего!

И в этот торжественный момент почва в виде табурета окончательно выбилась у меня из-под ног, и если бы не вовремя распростертые в мою сторону объятия отца, не известно, как закончился мой полный драматизма стихотворный монолог.

Всхлипнув от пережитого провала в бездну, но, как настоящая актриса не сбившаяся с роли, я невозмутимо, вцепившись в спасительную шею отца, закончила:

Ты думаешь, что я из гордости
Хожу с тобою не дружу?
Я не из гордости- из горести
Так прямо голову держу.

Возникшую тишину, нарушил насмешливый басок дяди Толи:

– Гляди, Борис (так зовут моего отца), а дочка-то по твоим стопам в актриски побежит.

И тут уж все загоготали.

Ошарашенная падением со сцены-табурета, с одной стороны, и смущенная неожиданной для меня реакцией гостей, с другой: я-то ожидала как минимум стройного плача – некоторое время молча смотрю вокруг, пытаясь понять, что сейчас произошло? Я, например, слушая стихи прекрасной поэтессы в ее собственном исполнении застывала в экстазе, со слезами, готовыми щедро излиться из моих очей. Именно такой реакции я ждала от взрослых, ну, или хотя бы удивления!

Гордая и непонятая зрителями покинула я авансцену. И протопав с деревянной прямой спиной десять шагов до двери, распахнула ее и бросилась в сторону туалета, чтобы заперевшись, выплакать свой не оцененный никем дар чтеца-трагика.

Пройдет немного времени, и мы переедем из нашей коммунальной квартиры на Варшавке в блочную девятиэтажку в Орехово-Борисово. Я пойду в новую школу, у меня появятся новые друзья. Но моя склонность к драматическому осмыслению жизни, как и постоянно досаждающий мне тонзилит, сохранится. И, заимев в новой квартире отдельную комнату, стол, стул и перо (ручку), вечерами я начну корпеть над своими стихами, продолжая декламировать их в так полюбившийся мне манере Беллы Ахатовны. Уже в то время мне захочется иметь свой томик стихов, который можно будет поставить рядом с любимыми томиками стихов Есенина, Цветаевой, Заболоцкого, Бальмонта, Ахмадулиной.

И к своему девятилетию, заручившись помощью мамы, мы вместе склеили своеобразный альбом стихов, оформив его в виде книги с фотографией автора на титульной странице, на которой я с теми знаменитыми бантиками, мечтательным взглядом куда-то вверх, в неведомую обывателю даль, с переплетенными пальцами рук, как и положено поэтессе в постоянном душевном кризисе, а именно так мне виделись настоящие поэты, с оглавлением в сборнике и ценой: 5 копеек за штуку.

5 копеек! Именно такая нужна была сумма, чтобы проехать на метро до цирка! Сейчас, наверное, и не вспомню, почему меня волновала исключительно стоимость проезда на метро, и совсем не заботил вопрос о стоимости билета в цирк. Видимо, мне казалось, что когда доберешься до места, то в цирк попадешь неминуемо, ну просто обязательно и точка.

Встреча с цирком состоялась, безусловно, а маленький самодельный томик с моими стихами и по сей день хранится у нас дома, в старой квартире в Орехово-Борисово, как своеобразная семейная реликвия. Фрагмент одного из написанных стихотворений, разумеется, самого задушевного, до сих пор остался в лабиринтах моей памяти:

Марина, как я буду жить
И летний зной переносить,
Ведь ты уехала, дружище!
Я обижала вас, я знаю,
Но ты простишь меня —
Я злость на ком-нибудь срывая
Порою обижала Вас…

Так любимый мной трагизм, который впитался в меня со строками Ахмадулиной, проник под кожу и сформировал в хрупком детском воображении образ поэта-мученика и, четко следуя ему, сила моих эмоциональных переживаний, столкнувшись с законами стихосложения, вступила с ними в недюжую борьбу, пытаясь прийти к консенсусу, заставляя меня хаотично метаться, переходя с пустого «Вы» на сердечное «Ты».

Ограничившись первым и последним томиком стихов, мне пришлось спрыгнуть с дружелюбной спины Пегаса.

На пороге замаячили серьезные перемены по случаю вступления юной девы в подростковый дерзко-прыщавый и нигилистский возраст, где романтика пыталась выжить, зацепившись за бревно нахлынувшего цинизма всезнания, и где поэзия задохнулась в прозе жизни.

***

Пройдёт много-много лет, и я снова, театрально вытянув кисть и глядя в небеса полными глубокой печали глазами, вопрошаю:

– Господи, ну в кого ты такой упрямый (неряшливый и далее по списку).

И тонкий голос откуда-то из партера робко произносит:

– Говоит пингвин пингвину:
Ты похож на куль с микиной…

И возвращает меня с авансцены на землю. Я опускаю очи долу, вижу сосредоточенные на моей персоне карие глазки сына, обнимаю его, и мы хором завершаем:

– Нет, голубчик, это ложь
На тебя я вот похож!

Острова детства

– Лариска!!! – кричу я что есть мОчи. – Лариска!!!

Она меня не видит и идет со своей мамой мимо парка, в котором мы гуляем с дедушкой и где я качаюсь на качелях. Градус моего отчаяния нарастает: я вижу, что пройдет еще одна минута, и она скроется в парадном своего подъезда.

– Ларис!!! – делаю я последнюю попытку докричаться до подружки и неожиданно для себя прыгаю с взлетевших качелей, проваливаясь в воздушную бездну, в надежде догнать Лариску у дома.

Через секунду я сижу на земле, а еще через долю секунды чувствую удар по голове и вижу испуганные глаза дедушки, который быстро хватает меня за руку и тащит к себе.

Мне совсем не больно и не страшно, только почему-то стало очень тепло голове, и косынка стремительно стала мокрой.

– Пошли скорее домой, – слышу я голос дедушки и не могу понять: чего он торопится? Мне же надо Лариску догнать.

– Эх, дурында, ты чего прыгать-то вздумала? – хватает он меня на руки и по его перепуганным глазам понимаю, что со мной что-то не так, да и косынка какая-то тёплая.