Белый олень

– Мой, мой, – Закивала Агнесса. – Неплохой он, но иногда бывает, берет грех на душу. – Она не договорила. – А кто безгрешен? Теперь, однако, точно скинут с должности хорошей. И все из за стула треклятого.

– Может, и нет, – Ольга постаралась успокоить, готовую расплакаться женщину. – Всего лишь стул.

– Да вряд ли. – Не согласилась с ней Агнесса Потаповна, – На него уже были жалобы, что хорошее домой тащит, а хлам оставляет. Брехня все это. Если и брал, когда, то рухлядь. Нового то ниче нет в доме, все списанное. Подладит, подкрасит, вот и смотрится все как игрушечка. А поди, докажи. – Агнесса закрыла лицо руками, и глухо бормотала себе под нос, – Пусть другого поищут. За эти копейки. Да непьющего, работящего.

– Все образумится. – Катя невыносимо жалко стало эту нелепо накрашенную с огромной прической, женщину. – Все обойдется. Это всего лишь стул. Он мог сломаться и раньше и позже. Без таких последствий, что есть, то есть.

– Мог, но не сломался. Все одно к одному. Не раньше, не позже. Точно, олень выходил…

До Кати не сразу дошел смысл сказанного комендантом. Она отставила чашку с чаем, и прерывающимся от волнения голосом, спросила, – Кто выходил? Олень?

– Да, Катюша, он самый. Буряты на горе жили, давно еще до революции. Сколько их в поселок звали, нет, ни за что. Поставили там свои юрточки, и жили семьей. Говорили, мол, вера ваша другая. Не хотим от своей веры уходить. Потом, уже после, многие буряты и бурятки, из молодых, стали уходить из ихней общины. Поженились даже и на русских. А старая бабка осталась. Шаманка. Ее, конечно, не забывали, свои то. Приносили все, что надо. Да она и так не страдала от голода. Разве что дровами старуху обеспечить. Крепкая, говорят, была. Даром, что табаком дымила, почище мужиков. Люди ней со всех окрестных деревень и поселков лечится ходили. И помогала ведь. Но ходить ходили, а боялись.

– Чего боялись? – Вставила вопрос неугомонная Ольга. – Помогала же.

– Помогала, – Согласилась Агнесса, подчерпнув вилкой картошку. – Но не всем. Многих восвояси отправляла, даже в юрту не давала войти. Говорили, чувствовала она, что за человек к ней заходит. Если хороший, то без разговоров, все сделает, а другого еще и обложит словами разными. И вот, как, то я тоже плохо помню, все ведь по рассказам стариков и старух знаю, пришел к ней зажиточный мужичок. Многих в долгах держал. Земли много имел. И заболел у него внучок, парнишка подросток. Врачи не могли помочь, он к шаманке на гору и кинулся. Говорили, целый мешок хлеба понес, а его родственники, внука вели под руки. Что уж там с ним было, врать не буду, не помню. Так вот, пришли, а шаманка возле юрты сидела, на костре готовила. Не успел мужик объяснить, что случилось, она, встала и в юрту пошла. Потом обернулась, и сказала, чтоб проваливали они. Богатей в ноги к ней, спаси, мол, парня. Все отдам, только спаси. Старуха подумала и ответила так, прости людям бедным их долги, возьмусь лечить. Мужик начал возмущаться, но шаманка уже в юрту зашла. Поняли, видать все из людей, кто пришел, что по другому, никак. Сын мужика того, просил слезно, чтобы спас своего же внука. Невестка туда же. Делать нечего, пообещал мужик, что, как вернется, созовет сходку и отпустит всем долги. Дело то было в Первую Мировую, кажется. Сколько вдов и сирот было. Из нужды бабы выбраться не могли. Шаманка помогла, какие то травы заварила, какие то заклинания бурятские шептала долго. Но мальчишке то лучше стало. От приношений бурятка не отказалась. С хлебом то тяжко было. Но и себе не забрала. Сказала самым голодным отдать. Напомнила еще, чтобы людей не обижал. А вот как вернулись они, мужик этот, вот не помню фамилии его, конечно, ничего не сделал. Люди говорили, решил так, чего ему старуха сделает. И то что говорили, что проклятие может она сделать, не пугало его. Или вид делал, что не пугало. Жалко было с деньгами расставаться. Тем более, внук стал здоровый, через какое то время, по хозяйству начал помогать, с девками икшаться. Беднота повздыхала, поплакала и решила, что даже духи бурятские не могут сладить с богатыми. Прошло время, дело было по лету, началась осень. И тут, вдруг, внук этого гада, опять слег. Опять началось, врачи из уезда, из города приглашали. Ничего. К шаманке, понятное дело, идти боялись. Но видят, что конец приходит, побежала мать этого подростка на гору. Никому не сказала. Одна. Пришла, плачет, опять мол, сынок заболел, что делать. А шаманка ей в ответ, свекор твой не сделал того, что обещал. Я ждала, долго ждала. Так что теперь не будет у него внука, а у тебя сына. Или вы думали, что старуха, не знает, про то? Лечить я его лечила, но с оговоркой, если не выполнит дед уговора, то болезнь вернется. Вернулась, убитая горем, мать, ни с чем. По дороге, видели, ее, шептала она чего то, должно молитвы. Но не помогли ее молитвы. Умер сын. А был он единственный у них. Да дочка маленькая еще. А сами, понимаете, раньше – то как жили. Девка померла, поплакали и забыли. А тут продолжатель рода ушел их жизни. – Агнесса, залпом выпила, остывший чай. Поперхнулась, прокашлялась. – Вот, в горле все пересохло. Да чего трудно говорить. – Призналась она. И замолчала.

Девушки не торопили ее. Перед их глазами явно проходили все события тех лет. Жалко было семью, потерявшего совесть, мужика. Жалко до слез, ни в чем неповинного мальчика, мать его. Но что делать? Старший в семье сказал, остальные беспрекословно выполняют.

Агнесса, откашлялась еще раз, девушка замерли. – Вот дальше, значит. Дай Бог, памяти. Невестка того мужика, умом тронулась от беды такой. А свекор ее прямо рассвирепел. Вины своей он, видать, не видел. И как – то, по осени уже, подговорил людей, отомстить шаманке. Кого подкупил, кому лишний фунт муки дал, вот так и набрал народ. Несколько мужиков и баб, пошли с ним на гору, чтобы выгнать бурятку с насиженного места. И люди то убивать ее не хотели, но вышло, что толкнул ее кто то, а она, уж немолодая, сил мало, упала, да и наткнулась на свои шаманские штуки. Пронзил ее не кол, не то копье, с которым на охоту раньше ходили. Умирая, прокляла шаманка всех. Люди с горы той, в тот страшный вечер, бежали, как стадо испуганных лошадей. Дороги не разбирали. Но прошло время, шаманку ту, ее родственники, где то там же похоронили. Не послушались людей из деревни, не забрали ее. А ходить искать, где она лежит, никто не осмелился. Прошло время, забывать стали жители про страшный день. Но вот, как то, поехали мужики в лес, дрова заготовить, это уже после революции было. Какие то коммуны стали создавать. И среди них уже были большевики, что с каторги отпустили, но они тут и осели. Местная деревенщина им, конечно, все доложила. Те только, говорят, посмеивались. Мол, бабкины сказки. И подходят они к Шаманской горе. Ее так давно называли уже. Видят, а на вершине, стоит олень, красивый, как будто нереальный.