Звезда пилота

– Почему ссылка? – вставила Мади.

– У меня было много необычных экспериментов, я многое хотел проверить и узнать. Но рано или поздно отклонения, заложенные мной в генетике некоторых элитников, начинали проявляться слишком явно. Двенадцать лет назад разразился скандал, Служба Безопасности утилизировала результаты моих экспериментов, а относительно меня, очевидно, было негласное распоряжение об изоляции. Я ничего не узнал и не довел до конца! Вся карьера испорчена!

Говоря по-человечески, они убили нескольких элитников, и Первого тоже могли отправить на утилизацию. А Данилевский обеспокоен только концом карьеры и удовлетворением собственного любопытства! Но с другой стороны, если бы не его честолюбие и любопытство, Первый не имел бы своего таланта и не смог бы провести исследование на Стике. И кто знает, был бы Бентоль без работы Данилевского первым номером Девятки или плелся бы в хвосте списка? Что он там еще рассказывает, этот заросший шерстью генетик?

– Служба Безопасности неожиданно дала согласие на мой полет на Стику, когда ее закрытие уже готовилось. Моя здешняя жизнь превратилась в ссылку. И зачем я только не ушел в лес до установки жуков, ведь знал, что рано или поздно мне тоже поставят! Впрочем, они меня и в лесу нашли бы, я всегда был на заметке у Службы Безопасности. Утилизировать меня, как моих экспериментальных элитников, они не посмели – видимо, рассчитывали со временем вернуть на Землю и в науку. Но тут появился страх, и Стика была закрыта окончательно. Я пытался вести хоть какие-то исследования, но станция внушения, как я теперь понимаю, запрещала заходить глубоко в лес.

Не много же дал этот запрет! Люди перестали заходить в глубину леса, но алаи продолжали выполнять волю своего божества и нападали на них совсем близко от города.

– А потом начались глупости моей жены. Как она умудрилась проникнуть в станцию внушения через десять лет после установки жуков? Богиня любви! – продолжал Данилевский, брезгливо фыркая в густые усы. – Мне она тоже внушала свою романтику, но выбить у меня из головы науку не смогла. Мне надоело с ней спорить, и я поселился в доме-аморфите на окраине, у самого леса. Я успел там прожить дней тридцать по здешнему счету. Я каждый день искал переносчика вируса, и вот нашел, с таким открытием можно хоть на Землю возвращаться! И твое биополе, и разум скатов – по каждой теме можно монографию написать!

Понятно. Профессор хочет иметь отношение ко всем исследованиям, которые провел его воспитанник. И действительно имеет. Но сейчас он даже не понимает, что грозит им обоим. Какие патенты и монографии! Честолюбие профессора Данилевского уже сделало свое дело, теперь его надо было ограничить и разобраться в его последствиях. Бентоль коротко рассказал свою историю, и профессор на время расстался с мечтами о монографии.

Надо было возвращаться. Бентоль подхватил ведро, прислушался к биоволнам лесной живности и пошел вперед. За его спиной Данилевский начал какой-то разговор с девчонкой. Интересно, чего он от нее хочет, если низшие категории его никогда не интересовали?

– Эксперимент должен продолжаться! – толковал Данилевский. – И именно здесь, на Стике, где нет тотального контроля, как на Земле. Дети должны унаследовать эти уникальные способности, а если неизвестный науке страх на них действительно влияет, то здесь этот эффект проявится сразу.

– Профессор, мне нельзя! – убежденно возражала Мади. – Во-первых, категория А5, временная блокировка на год. А еще могут быть мутации! Рядом с нами у Супер-Проксимы взорвался настоящий астрион, он наверняка что-то у меня вызвал!

И у Бентоля тоже. Впрочем, дети из взятых у него донорских клеток наверняка уже живут где-то в Девятке. Или больше не живут, после всех его приключений?

– Так ведь не в астриониде же дело! – в очередной раз возмутился Данилевский.

– Почему не в астриониде? А как же А-поле, об этом же везде писали?

– Да это так просто, что стыдно объяснять! Основную часть излучения и мутаций от него дал завод искусственного регдондита. Об этом старались не говорить и не писать, но я знаю. Я десять лет участвовал в наблюдениях за пораженными излучением людьми. Все мутации и отклонения у потерпевших и их потомства произошли только под влиянием излучения регдондитовой пыли при соприкосновении с плазмой астриона. Промышленное лобби в правительстве не дало закрыть заводы регдондита. Поэтому всю вину свалили на астрион и его А-поле, а регдондитовые производства перенесли на орбиту Нептуна и дальше.

– Правда? – пискнула девчонка с таким восторгом, будто Данилевский осчастливил ее на всю жизнь. А может, так оно и было.

– Так что снимай свою блокировку! Ваш робот это сделает за две минуты, надо только поменять коды, – убеждал профессор. – И продолжай работу! Все эти запреты рано или поздно отменят, и твои дети станут не позором, а украшением и уважаемыми членами общества. И тогда я вернусь и продолжу эксперименты! Наука будет свободна от идеологических ограничений!

Мысли Мади восторженно прыгали, она смотрела огромными светящимися карими глазами и улыбалась во весь рот, как маленькая. «Неужели это получится, и я смогу, и будет ребенок? Тогда даже мама не станет ругать… А что скажет Бено? Но даже если придется растить ребенка одной, то…». Что за бред ей внушает Данилевский? Додумался! Девчонка ему не лабораторный термостат! Он уже давно не в Центре Человека! Довольно того, что Первому он жизнь испортил, еще и ей испортить хочет! Никакого ребенка она в лесу растить не будет! Эти вредные глупости пора кончать!

Бентоль в очередной раз нажал внушением. Через несколько секунд Мади начала рассуждать более здраво, хотя от своих мечтаний не отказалась. Ладно. Когда настанет время, Бентоль вспомнит о них вместе с ней. А что Данилевский?

– Надо начать разработку вакцины от ВС! – уже рассуждал профессор, забыв о продолжении эксперимента. – И обязательно достать мои проработки по вакцине! Они должны остаться дома, у жены, я держал их в запасном микрокомпе, и забыл под внушением, когда уходил от нее. Да, там много было интересного по генетике вируса!

И он пошел вперед, напевая под нос какую-то неясную мелодию. Слов он вслух не пел, но в мыслях бывшего заведующего лабораторией кружились знакомые слова: «Сияй, моя звезда, над моей мечтою, над моей судьбой!». Похоже, Данилевский уже что-то разрабатывал. Надо привезти ему этот микрокомп, чтобы больше об экспериментах с детьми не вспоминал.

Дни сменяли друг друга незаметно и теперь были заняты клиническими испытаниями. Рена раз за разом составляла новые варианты Анти-ВС. Мохнатые больные один за другим усаживались на захват и то принимали Анти-ВС внутрь, то терпели уколы, которые им делал робот, то мазали составом заросшие части тела. На испытание рискнул даже Данилевский, чья недавно выросшая шерсть оказалась самой чувствительной к лечению, а кашель у него и не начинался. Фери, заразившийся раньше, по-прежнему мучился кашлем, зато расставался со своей растительностью очень быстро, раскидывая вокруг клочья кудрявой коричневой шерсти. Самыми упорными оказались меховые покровы командира Иринга и Валентина. То ли они болели дольше всех, то ли оказались менее чувствительны к лечению, но только через десять дней клочья светлой и седой шерсти начали осыпать их двор и ползающих по нему кавинов, а еще через пятнадцать начал уменьшаться кашель. От застарелого кашля им надо было долечиваться еще долго, но это было делом времени.

В один из дней удалось уговорить на новое лечение даже Хранителя преданий Ваихола, прилетевшего в сопровождении охраны и внука в деревню с визитом вежливости. Дело было, конечно, не только в вежливости. Старик был Хранителем преданий, а значит, местным историком, и хотел быть в курсе всех событий. А любопытный Эо ради приобщения к цивилизации был готов даже на лечение, которое ему не было нужно. У него заново взяли кровь, потом мазнули малой дозой Анти-ВС, и только тогда его неуемный аванигал был удовлетворен.

Мади каждый день сочиняла отчеты, а Бентоль, сидя на захвате, прикидывал, когда можно будет слетать в Сомервиль за проработками Данилевского и скоро ли он сможет вернуться со своим открытием к людям. Это могло произойти через несколько месяцев, а может быть, и лет, но не сидеть же в стикском сыром лесу до конца жизни! Неясным оставался только страх. Кто же этот Ава Увигао?

15. Большая гонка

«Раскаты грома разносят по небу вздыбленные облака, серые слезы неба текут по лицу вместе с моими. Когтистые лапки мороза разрывают в клочья все мое существо, отбирая последние искры опаляющего пламени любви. Чем я разгневала Витязя Ночи, отчего огненный жар его страсти покрылся инеем дерзновенного равнодушия?» – сочиняла Лорелея, сидя среди ночи перед миражом с очередным золоченым дворцом. Бентоль заглянул в освещенную золотистым миражом комнату. Сегодня из миража глядел приукрашенный вариант его самого, нахмурив широкие прямые брови и мрачно сжав большой рот.

Богиня сидела совсем рядом, окно было открыто, и Первый прыгнул в него, с готовностью исполняя роль витязя. Когтистые лапки мороза и дерзновенное равнодушие мгновенно сменились огнем страсти. На секунду появились угрызения совести, но Бентоль прогнал их. Совесть должна была мучить Лорелею, изменявшую мужу со всеми проповедниками подряд. Да и найти микрокомп Данилевского среди здешнего бедлама без хозяйки было невозможно.

Когда первая вспышка огня страсти миновала, богиня нахмурилась.

–Где ты был Витязь Ночи? Где твоя верность великой божественной любви? Богиня Тийя в гневе! Ты должен быть всегда рядом с ее воплощением, ожидая благосклонного взгляда!

Чего она хочет, какой великой любви? Похоже, станция внушения работает слишком хорошо! Сдвинув брови и разрумянившись, Лорелея величаво села на постели и распрямилась, откинув голову с гривой золотистых волос. Золотые кудри с прошлого раза стали гуще и ярче, это подтверждал парикмахерский синтезатор десятилетней давности, торчавший из-под кровати. Впрочем, натуральный гнев шел Тийе-Лорелее куда больше, чем искусственно выращенные волосы. Однако этот гнев может завести и ее, и жителей Сомервиля слишком далеко – станция внушения работает в операторском режиме, и если не успокоить богиню, весь город будет злиться вместе с ней. Бентоль слегка нажал внушением, но Лорелея не унималась.

– Божественная сущность, проникнутая любовью, требует полного самоотречения в служении ей! Создающая действительность из мечты, плоть из пустоты, свет из тьмы требует от тебя клятвы верности ей! Преклонись перед священной сущностью мироздания, принеси присягу вечной любви!

Какие ей нужны клятвы? Может, еще присягу дать и идентификатором заверить?

– Прости, божественная, – проговорил он, внушая богине спокойствие и равнодушие. – Жизнь без великой любви была настоящим наказанием.

Возвышенные выражения дались с трудом, но божественный гнев на время затих. Пламя страсти вновь согрело душу Лорелеи, превратившись в огонь вдохновения. Она прыгнула за столик с миражом. «Всеми фибрами души я желаю принадлежать ему, Витязю с пронзительными синими глазами…» – откровенничала рисованная богиня любви.

Станция наверняка до сих пор привязана к ее операторскому внушению, и этот бред о клятвах верности будет до вечера внушаться и жителям Сомервиля, и ей самой. Интересно, как это можно использовать? Можно внушить Лорелее, чтобы она убедила жителей города прекратить охоту на алов. Или чтобы прекратила проповедовать отвращение к мохнатым деревенским жителям. Впрочем, это ненадежно. Лучше взломать своей программой замок станции, забраться туда самому и отключить станцию от операторского внушения. Но обращать на себя внимание Службы Безопасности нельзя. В станцию он войдет только в крайнем случае. Его микрокомп всегда при нем, программа взлома вписана, если будет надо, он войдет.

А пока надо найти микрокомп Данилевского и уходить, скоро рассвет. Пусть она покопается в своем бедламе! «Куда делся старый микрокомп, в котором писал Ларс?– мысленно сформулировал Бентоль. – Надо найти его скорее!» Нажим внушения, несколько секунд на осознание, и Лорелея оставила свое сочинение. Ее рука начала шарить на столике в куче шарфов, ожерелий из аморфитовых семян и грязной одноразовой посуды. Нашарив, наконец, маленький микрокомп, Лорелея в недоумении посмотрела на него – зачем он ей сейчас? Бентоль протянул руку, и она, повинуясь внушению, положила микрокомп на его ладонь. Он поднял мираж, прокрутил изображения – есть! Разработки, выписки из каких-то трудов, генетические формулы ослабленных вариантов вируса. Отлично. Бентоль равнодушно положил микрокомп в карман, висевший на поясе. Минуту спустя, он уже был у окна. Скорее, солнце-В уже поднялось, сейчас к воплощению богини явятся проповедники!

– Уже уходишь? – снова нахмурилась Тийя-Лорелея. – Или у тебя есть другая в лесу, мохнатая уродина? На кого ты променял воплощение богини, отвечай!

Ну вот, опять она злится, и жители Сомервиля теперь будут целый день ревновать и выяснять отношения.

– Прости, великая, дела ждут! – Бентоль в последний раз нажал успокоительным внушением и выпрыгнул в окно и под гаснущими звездами Колец помчался к реке. «Он бежал, как только получил то, что хотел! Он пытается использовать великую богиню!» – неслись ему вдогонку гневные мысли. Потом она, как видно, снова взялась за фильм. « Копья молний, как кинжалы, поразят соперницу. Та, которая посмела соперничать с богиней, не заслуживает права на жизнь! Божественный гнев страшен, предательство карается смертью! Предательская пощечина ниже пояса может быть смыта только кровью!» – красноречиво гневалась богиня. Неясно было одно – где было божественное лицо, если пощечина пришлась ниже пояса?

Он переплыл реку и больше не слышал мыслей Тийи-Лорелеи. Надо было торопиться к алам – в багажнике уникрыла его ждала кисть из аморфитовых волокон, а в кармане пояса лежали два микрокомпа и капсула с Анти-ВС. Средство, уже опробованное на людях, было предназначено для добровольцев-алов. Как выяснилось в разговорах с ними, вирус Стики доставлял аборигенам не меньшие проблемы, чем людям. Болезнь у алов была не так заметна внешне, но сокращала жизнь вдвое. Бентоль поднял крыло над круглыми верхушками аморфитов и полетел на юг. Впереди за деревней алов блестело окруженное скалами озеро. Рядом ровным ковром расстилались бело-голубые болота с окнами черной воды. Станция внушения была где-то за болотом. Интересно, где? Он включил локатор, и в полукилометре от болота мираж показал темное строение на краю небольшой поляны. Первый запомнил расположение станции и посадил крыло возле деревни алов.

В деревне шла обычная мирная жизнь. Вылетали из аморфитов одинокие охотники-алы, потряхивая гроздьями ремешков с бусинами на пальцах. По их поверьям такие ремешки, сплетенные при пении особых авалеило, приносили удачу в охоте и на войне. Другие охотники уже возвращались, тяжело взмахивая крыльями и неся на хвостах сетки с бьющимися в них многоножками. По двое-трое патрулировали над лесом бойцы охраны, чтобы не допустить чужих охотников на свои земли – борьба за территории у алов была не менее упорной, чем у людей.

Хранитель преданий, принарядившийся по случаю Дня крыльев, сидел около небольшого аморфита с одним входом у самой земли. Сетчатая накидка, в которую был вплетен коричневый Священный Камень, как всегда, была на нем. На морщинистых крыльях старика уже не было видно серых болезненных пятен, он прошел лечение Анти-ВС уже дважды. Наклонившись к входу в аморфит, Первый увидел трех кавинов, шевелящихся внутри. У двух из них бархатистая кожа на горбах уже натянулась, и алао были готовы вылететь наружу. Несколько алаи – видимо, матери или родственницы – кусками очищенного аморфита выманивали кавинов наружу. Когда животные, наконец, выползли, на их спинах стали видны морщины от прежних рождений алао.

– Скажи, Ваихол, почему кавинов вы используете много раз, а людей – только один? И все время заставляете спать? – спросил Бентоль.

Старый Хранитель с достоинством указал на камень, покачивающийся среди бахромы.

– Это веление Ава Увигао, переданное Священным Камнем, и мы должны его выполнять. Уно ал может выносить алихо только раз и должен быть отпущен в лес. Даже когда уно алы перестали заходить в глубину леса, наши алаи стали находить их вблизи поселений и неизменно выполняли волю Ава Увигао.

Должно быть, Ава Увигао не рассчитывал на то, что алы смогут годами удерживать у себя разумного человека в роли тупого кавина.

– А если ты сам обратишься к камню, он ответит? Или если я? – Бентоль протянул руку к святыне, Ваихол быстро взлетел.

– К Священному Камню никто не должен прикасаться, кроме Хранителя преданий! Ава Увигао накажет весь народ! Никто и никогда не должен по своей воле обращаться к Ава Увигао! Только он сам обращается к народу Озерных алов!

Бентоль не настаивал. Он хотел говорить с Ава Увигао лицом к лицу, а не через аппарат неизвестного происхождения. Хранитель преданий уселся на аморфит и начал петь авалеило.

– Раскрылись крылья, вспыхнул свет,

Дар жизни новой,