Тайное сокровище Айвазовского

Вот как удивительно несправедливо устроена жизнь. Жил себе человек, служил, честно тянул лямку. Большой карьеры не сделал, но на пенсию вышел с почетом. Сына вырастил – тот уехал, а он остался один, никому не нужный, всеми забытый. Даже словом перемолвиться не с кем, если не считать соседей по коммуналке. Хотя что их считать, чужие люди. И вот живет этот человек совсем один. Встает утром, ставит чайник, умывается, завтракает. Потом наводит порядок в комнате. А потом? Читает газету? Идет в магазин? Может, телевизор смотрит? И так каждый день. Ужасно. От такой жизни захиреть можно. Нет, можно, конечно, на работу устроиться, например ночным сторожем, но вряд ли от такой работы особенное веселье бывает. Алеша представил себя на месте покойного Коростылева и физически ощутил тоскливое однообразие его жизни. Жуть, через месяц волком завоешь. И ведь хоть бы друзья у него были или приятели какие, хоть бы в кружок при жилконторе записался. Так ведь нет. Чем же он занимался целыми днями, этот несчастный старик? Должно же было у него быть хоть какое-то дело? Дежурил он сутки через трое, не переломишься, да еще и спал наверняка на службе, если бессонницы у него не было.

Алеша даже сел на кровати, чтобы мысли текли пободрее. А ведь и правда, должен же был Коростылев чем-то себя занять. Человек проработал всю жизнь с людьми, деятельный, общительный, судя по откликам бывших коллег, компанейский, никогда не отказывался посидеть в праздник, выпить, за жизнь поговорить – и вдруг замкнулся, похоронил себя в коммунальном раю.

Что-то здесь не так. Ведь соседи, как сказал Терентьев, целыми днями на работе пропадали, а Коростылев мог в их отсутствие гостей к себе водить и даже роман завести. А что? Жил он бобылем, сын далеко, у него своя жизнь, а Коростылев был еще вполне ничего, крепкий старикан, мог какую-нибудь старушку симпатичную подцепить.

Собственная идея Алеше до того понравилась, что он, забыв о намерении не будить родителей, окончательно встал с кровати и поспешил на кухню ставить чайник, а потом умываться. Надо было торопиться, чтобы застать всех соседей Коростылева по квартире и по подъезду, а заодно во дворе пообщаться с жильцами. Покойный жил в старом доме, двор маленький, из всех окошек видно, что в нем делается. Посреди двора горка, качели, песочница, мамаши с малышней гуляют – может, что заметили. И он, бодро громыхая посудой, принялся готовить себе завтрак.

– Ой, да что вы, он с нами редко гулял. – Старушка в меховой шапке вытирала нос верткому карапузу и одновременно делилась с Алешей. – Летом, когда погода хорошая, у нас все, почитай, пенсионеры на лавочке во дворе собираются. Здесь хорошо, тень. Мужчины в домино играют, а он подойдет, поздоровается, минуты три поговорит и пойдет куда-то. Энергичный был мужчина. И одет всегда аккуратно, не скажешь, что одинокий.

– А куда же он все ходил? Может, рассказывал кому-то?

– Это вы у Михаила Степановича спросите из третьего подъезда или у Павла Петровича из шестого, он с ними иногда в шашки летом играл. Мне-то в чужие дела некогда нос совать, у меня двое внуков.

К бабуле как раз неслась с ревом девчушка лет пяти.

– Баба, писать! Писать хочу!

– Ох ты господи! Да куда же на морозе-то? Марья Гавриловна, посмотрите за Дениской, я с Леночкой домой пописать сбегаю! – И старушка, забыв о приставучем милиционере, поспешила в подъезд.

А Алексей, страшно довольный собой, отправился искать Михаила Степановича, радуясь собственному везению.

– Ну я Михаил Степанович, – пробасил крупный одышливый мужчина с небритыми седыми щеками. – Чего надо?

Неприятный тип. И любитель выпить, это сразу понятно.

– Здравствуйте, я из уголовного розыска, лейтенант Выходцев Алексей Петрович, – представился по всей форме и даже корочку показал. – Разрешите пройти? – Вопрос звучал скорее как приказание.

Михаил Степанович подчинился, хотя и без особой радости.

– Так чего вам от меня надо? – все так же нелюбезно поинтересовался он, входя в свою комнату и закрывая за гостем дверь.

– Меня интересует все о Коростылеве Сергее Игнатьевиче, вашем приятеле покойном, – решительно уселся на старый диван Алеша.

– Эк чего захотел, – усмехнулся хозяин, смахивая со стула какие-то женские вещи и садясь напротив гостя.

Жена Михаила Степановича, маленькая суетливая женщина, хлопотала на кухне.

– Все о нем только господь бог знает. А от меня-то чего конкретно надо?

Неприятный тип. Но выбирать собеседников следователю не приходится.

– Расскажите, с кем дружил Сергей Игнатьевич, с кем приятельствовал, кто к нему в гости приходил. Может, он вам о знакомых своих когда-нибудь рассказывал? Может, женщина у него была?

– Почем я знаю, – пожал плечами хозяин. – Серега был мужик не простой, вроде с три короба наговорит, а через сито просей – одна вода будет. Да и потом, кто я ему был, чтобы со мной откровенничать? Так, летом пару раз козла забили, в шашки иногда сыграем, если у него время есть. Не по адресу вы, товарищ лейтенант.

– Неужели вы ни разу не видели, чтобы он кого-то провожал или встречал? А может, упоминал в разговоре кого-то? – не сдавался Алексей.

– Да никого он не упоминал, и вообще у него дружки в другом дворе жили, – отмахнулся Михаил Степанович.

– В другом?

– Ага, на 6-й Красноармейской. Вот там и поспрашивайте.

– А дом, дом какой? – Алеша заволновался.

– Да вроде в двадцатом, я как-то раз с ним у ворот столкнулся. А может, и другой, не помню уже. Говорил, дружки у него там живут, частенько туда ходил. Наши сперва обижались, а потом привыкли. Друзья есть друзья, дело святое.

Скрипнула в дверь, и в комнату заглянула хозяйка. Окинула каким-то суетливым взглядом комнату и спросила тихонько, по-мышиному:

– Миша, а супчик подавать уже? Готово все.

– Неси. Мы уж закончили, – зашевелился хозяин, поворачиваясь к столу и с удовольствием расправляя скатерть. – Обед, уж извините. – И кивком указал на дверь.

Алексей не обиделся. Он и так уже узнал немало. Майор, скажем, столь ценных сведений раздобыть не смог.

Торопиться на 6-ю Красноармейскую он не стал, а решил сперва побеседовать с Павлом Петровичем из шестого подъезда. Время утреннего моциона вышло, и найти кого-либо во дворе дома двадцать по 6-й Красноармейской он все равно сейчас не рассчитывал. Придется ждать до завтра, а значит, прощай выходные.

Ничего, потом отгуляет. Алексей кубарем скатился по узкой черной лестнице. Отчего-то все жители этого красивого старого дома предпочитали именно ее, с крутыми ступенями, бурой темной краской, запахами борщей и впитавшегося в стены дыма.

Павел Петрович оказался полной противоположностью своему приятелю. Маленький, опрятный, во фланелевой рубашке и вязаной жилетке, он сразу располагал к себе. Узнав, по какому делу прибыл Алексей, сразу предложил чаю.

– Не стесняйтесь. Весь день ведь на ногах? Молодость – дело хорошее, да мороз на улице. Клава, доставай чашки. У нас и чайник горячий. Сахар берите. И варенье. Вот так, – кивал он, глядя на гостя. – Вот.

Алексей с благодарностью отхлебывал горячий чай и чувствовал, как проникается симпатией к хозяевам. Дело шло к обеду, организм требовал свое, так что угощение пришлось кстати. Он до того обнаглел, что слопал два куска булки с вареньем. Начальство такое поведение вряд ли бы одобрило. Ну да глядишь, оно об этом и не узнает.

– Вот, – в очередной раз кивнул Павел Петрович, когда Алеша счастливо отставил чашку. – Так зачем я вам понадобился?

– Я по поводу вашего знакомого, Сергея Игнатьевича Коростылева.

– А что рассказать – и не соображу, – потер рукой подбородок Павел Петрович.

– Меня интересуют его друзья, приятели, знакомые, родственники. Может, вы кого знаете, видели? – в который уже раз повторил заученную фразу Алексей.

– Друзья-приятели? Нет, не знаю. Он не с нашего, так сказать, двора. Не из нашей компании. Ты, Клава, знаешь? – обернулся он к жене, сидевший тут же за столом с вязанием.

– А ты что, не помнишь? Варвара Тимофеевна из шестнадцатой квартиры говорила, что он все время к каким-то знакомым на 6-ю Красноармейскую ходит.

– Нет, – покачал головой Павел Петрович.

– У него там то ли сослуживец бывший живет, то ли друг детства. Варваре Тимофеевне, когда она его там первый раз встретила, он и объяснил. Она там рядом в приеме стеклотары работает. Так вот он туда чуть не каждый день ходил. Не днем, а ближе к вечеру, как народу с работы домой идти. Я сама этого не видела, но Варвара Тимофеевна говорила.

– А вы не знаете, как его знакомого зовут, того, к кому он в гости ходил? – Алексей уже поздравлял себя с победой.

– А вы лучше у Варвары Тимофеевны спросите, она сейчас дома. Паша, проводи товарища лейтенанта. Это на четвертом этаже, как раз над нами.

– Говорил, – кивнула краснощекая Варвара Тимофеевна. – Это года два назад было, летом. Жарища была, вот я и выставила табурет на улицу, чтобы воздухом подышать. Смотрю – он идет. Разговорились от нечего делать. Куда это вы, спрашиваю. К приятелю, говорит, он у меня вон в том дворе живет. В 23-м доме, значит. Вот туда и ходил. Правда, в последнее время что-то я его не замечала. Так я за ним и не слежу. Мне работы хватает, да и зима не лето – окна заморожены, топят у нас не ахти, весь день в фуфайке и в валенках сидишь, а то не дай бог ревматизм наживешь, как вон у Петра Ивановича за стенкой. Как он, бедняга, мучается, особенно в сырость. А тоже в молодости в подвале в сапожной мастерской сидел, себя не берег. Вот в старости и хворает.

– Ясно. А к кому же Коростылев ходил в 23-й дом? Может, по имени знакомого своего называл или по фамилии? Или говорил, откуда знакомы? А может, вообще к женщине ходил? – не хотел отказываться от своей версии лейтенант.