Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе

Сундук серебра

Я почитал Раффлса как мастера своего дела. Он, как и другие представители нашей профессии, испытывал настоящее презрение к любого рода заурядным кражам. В случае, если трофей нельзя было спрятать на себе, он был ему не нужен, будь то старое шеффилдское серебро, вещи из чистого серебра или даже золота, ему это было неважно. В отличие от остальных из нас, Раффлс все же нередко позволял прихотливому духу коллекционирования одержать вверх над его профессиональной осторожностью. Старые дубовые сундуки и даже винный шкаф из красного дерева, за который он, без сомнения, заплатил, как честный гражданин, было невозможно перенести из-за тяжести, и их единственное назначение было в том, чтобы хранить многочисленные антикварные расписные тарелки и фамильные ценности, которые у него не хватало храбрости использовать по назначению, расплавить или продать.

Он мог только пожирать их глазами за закрытыми дверьми, а я все время дразнил его этим. И наконец однажды днем я его даже застал за излюбленным делом. Это было во время моего «ученичества», в безмятежный период в Олбани, когда Раффлс, казалось, не оставил ни одной невзломанной квартиры в Лондоне, и я неизменно играл роль его соучастника. Я пришел к нему из-за телеграммы, в которой он сообщал, что уезжает из города и должен попрощаться со мной перед отъездом. Вначале я подумал, что его вновь захлестнуло сумасшествие от долгого созерцания бронзовых чашек и тусклых чайников, которые, кстати, когда я вошел, окружали его, но затем я увидел огромный серебряный сундук, в который он одну за другой укладывал свою драгоценную утварь.

– Оставь дверь открытой, Банни! Я позволю себе запереть обе двери позади тебя и оставлю ключ в кармане, – сказал Раффлс, впуская меня. – Не то чтобы я хотел взять тебя в плен, мой дорогой друг, но есть те из нас, кто способен повернуть ключ с другой стороны и войти внутрь, хотя, признаюсь, у меня этот фокус никогда не получался.

– Неужели снова Кроушай? – вскричал я, оставаясь в шляпе.

Раффлс лишь улыбнулся своей неизменной дразнящей улыбкой, которая могла ничего не значить, но довольно часто скрывала в себе большой смысл. Этой улыбки было достаточно, чтобы я в одно мгновение убедился, что наш самый завистливый враг и опасный соперник, специалист старой школы, решил вновь наведаться к Раффлсу.

– Это еще предстоит выяснить, – ответил Раффлс. – С того самого случая, как я видел его спину в этом самом окне, больше мне не представлялось возможности лицезреть его. На самом деле я всегда представлял его удобно расположившимся в какой-нибудь тюремной камере.

– Только не старик Кроушай! – сказал я. – Второго его визита нам нельзя допустить. Он слишком хороший профессиональный взломщик, я бы даже назвал его принцем среди взломщиков.

– Вот как? – спросил Раффлс холодно, остановив свои серые глаза на мне. – Тогда тебе лучше быть готовым к тому, чтобы держать оборону от вражеских принцев, когда я уйду.

– Но куда ты поедешь? – спросил я, попутно снимая шляпу и пальто и укладывая свои вещи в антикварный комод, который был одним из величайших сокровищ моего друга. – Куда ты направляешься и почему ты берешь с собой это стадо фарфоровых слонов?

От моего описания его расписной утвари по лицу Раффлса пробежала тень улыбки. Он разделил со мною одну из своих любимых сигарет, попутно отказываясь от предложенного графина.

– Слишком много вопросов, Банни, – сказал он. – Во-первых, я уезжаю, чтобы дать возможность малярам освежить это место слоем краски, а также установить электрический свет и телефон, который ты так давно требуешь поставить.

– Хорошо! – воскликнул я. – У нас наконец-то будет возможность делиться информацией и днем и ночью!

– И дать возможность другим подслушать нас и упечь за решетку? По всей видимости, ты не научишься, пока тебя не приведут в участок, – ответил Раффлс жестоко. – Но все остальное сейчас нужно. Не то чтобы мне жизненно необходим новый слой краски или я мечтаю об электрическом свете, но о настоящих причинах я могу сказать только тебе, Банни, и только шепотом. Не воспринимай их слишком серьезно, но факт в том, что есть в Олбани некие пташки, которые подозревают меня. И этот щебет наверняка начался благодаря старой вороне, полицейскому Маккензи. Пока беспокоиться не стоит, но я не хочу, чтобы это распространилось. Что ж, я думал о двух вариантах: либо навсегда съехать отсюда и тем самым подтвердить опасения всех этих пташек, либо на какое-то время уехать, придумав причину, которая даст властям право обыскать каждый дюйм моих комнат. Как бы ты поступил, Банни?

– Конечно, я бы съехал, пока есть возможность! – ответил я преданно.

– Так я и думал, – кивнул Раффлс. – Но ты наверняка оценишь преимущества моего плана. Я оставлю здесь все незапертым.

– Кроме вот этого, – сказал я, легонько задев ногой огромный дубовый сундук с железными обручами и застежками, внутри которого грубое облицовочное сукно быстро исчезало под грудами свертков в форме ваз и канделябров.

– Этот сундук, – ответил Раффлс, – не будет со мной, но и не останется здесь.

– Тогда что ты предлагаешь сделать с ним?

– У тебя есть банкир и банковский счет, – продолжил он. Это было совершенно верно, хотя именно благодаря Раффлсу он все еще оставался открытым, и именно Раффлс желал, чтобы у меня было и то и другое.

– И?

– Заплати эту сумму сегодня и скажи, что у тебя была отличная неделя в Ливерпуле и Линкольне. Затем спроси их, могут ли они сохранить этот сундук, пока ты будешь в Париже праздновать Пасху. Ты должен сказать им, что он довольно тяжел – много старинных семейных вещей, которые ты планируешь оставить у них, пока не женишься и не обоснуешься где-нибудь.

Я вздрогнул от последней фразы, но согласился с остальным. В конце концов, по многим причинам это была правдоподобная история. И у Раффлса действительно не было банкира. Ему просто было бы невозможно объяснить, откуда берутся все те огромные суммы, которые часто проходят через его руки. Я не исключал и того, что он платил за содержание моего счета ради того, чтобы воспользоваться им в подобной ситуации. У меня не было никаких оснований для отказа, и я до сих пор рад вспоминать, что охотно согласился.

– Когда сундук будет готов? – спросил я, попутно набивая портсигар выданными мне банкнотами. – И как мы можем доставить его из Олбани в часы работы банка, не привлекая при этом лишнего внимания?

Раффлс одобрительно кивнул.

– Я рад, что ты так быстро уловил самую суть, Банни. Я сначала подумал о том, чтобы ты забрал его себе ночью, но нас обязательно увидят, и в целом это будет выглядеть намного менее подозрительным средь бела дня. Тебе понадобится от двенадцати до пятнадцати минут, чтобы доехать до твоего банка в экипаже, так что если ты будешь здесь без пятнадцати девять завтра, то отлично уложишься. Но обязательно приступи к подготовке сейчас же, садись в кэб и поезжай, если хочешь все успеть!

Как же это было похоже на Раффлса тех дней – внезапно окончить разговор и отпустить меня, кивнув и пожав мне руку. Я раздумывал, не попросить ли еще одну сигарету, поскольку у меня оставалась как минимум еще пара вопроса к нему. Я все еще не знал о пункте назначения, но лишь это я успел выпытать у него, пока застегивал пальто и надевал перчатки.

– Шотландия, – наконец проговорил он.

– На Пасху, – заметил я.

– Чтобы учить язык, – объяснил он. – Я не знаю никаких иностранных языков, лишь свой, но я стараюсь компенсировать свое незнание, совершенствуя каждый диалект. Некоторые из них оказались полезными даже тебе, Банни. Ты же помнишь, как нам пригодился мой кокни в ту ночь в Сент-Джонс-Вуде? Я могу сымитировать ирландский, настоящий девонширский, очень недурной норфолкский и целых три разных йоркширских диалекта. Но вот мой шотландский, особенно в галлоуэйском варианте, оставляет желать лучшего.

– Ты все еще не сказал мне, куда тебе писать.

– Я напишу тебе сам, Банни.

– По крайней мере, позволь мне тебя проводить, – призвал я от двери. – Обещаю не смотреть на билет, если ты мне просто скажешь время отправления!

– В одиннадцать пятьдесят с Юстона.

– Тогда я буду у тебя без четверти десять.

И я оставил его, разглядев нетерпение на его лице. Все, конечно, казалось достаточно понятным, даже без долгого обсуждения, которое я любил, а Раффлс ненавидел. Но я думал, что мы можем, по крайней мере, поужинать вместе, и в кэбе чувствовал себя обиженным, пока не вспомнил спрятанные в портсигаре банкноты и не пересчитал их. После этого злиться было невозможно. Сумма составляла трехзначное число, и было ясно, что Раффлс хотел, чтобы я тоже не скучал в его отсутствие. Поэтому я поведал его ложь в банке и договорился, что привезу сундук завтра утром. Затем я отправился в наш клуб, надеясь, что он придет, и что мы все же сможем поужинать вместе. Но меня постигло разочарование. Однако даже это разочарование не сравнилось с тем, что ожидало меня в Олбани, когда я прибыл туда на следующее утро в четырехколесном экипаже.

– Господин Раффлс уже уехал, сэр, – сообщил мне швейцар доверительно, но с ноткой упрека. Этот человек питал к Раффлсу особое расположение: ему часто поручали мелкие дела, и за это он получал щедрые чаевые. Меня он знал почти так же хорошо.

– Уехал! – эхом отозвался я. – И куда же?

– В Шотландию, сэр.

– Уже?

– В одиннадцать часов пятьдесят минут, вчера ночью.

– Прошлой ночью! Я думал, что он имел в виду сегодняшнее утро!

– Он знал, что вы так подумали, сэр, когда вы не пришли в назначенное время, и поручил мне передать вам, что утреннего поезда не было.

Я мог бы начать рвать на себе волосы от охватившего меня унижения и досады, которые относились в равной степени как ко мне самому, так и к Раффлсу. В этой неразберихе он был виноват не меньше моего. Если бы он не торопился избавиться от меня и объяснил все более доходчиво, такой ситуации не возникло бы.

– Сказал ли он что-то еще? – угрюмо спросил я.

– Только о каком-то ящике, сэр. Мистер Раффлс сказал, что вы будете в ответе за ящик, пока он в отъезде, и у меня есть приятель, который готов вам помочь донести его. Я слышал, что он довольно тяжел, но мистер Раффлс и я вдвоем его подняли, так что и мы с дружком сможем.

Со своей стороны, должен признаться, что вес сундука беспокоил меня меньше всего, я переживал только о размере проклятой поклажи, когда преодолевал расстояние в кэбе, проезжая мимо клуба и парка в десять часов утра. Я вжался в сиденье и откинулся так далеко, как только мог, но то, что громадный сундук на крыше связан со мной, было очевидно любому, кто посмотрел бы на мой кэб. От волнения мне стало казаться, что сквозь деревянную поверхность сундука можно легко разглядеть содержимое, которое просто кричит о виновности владельца. В какой-то момент констебль остановил движение, когда мы подъехали к перекрестку, и на секунду эта обыкновенная церемония заставила мою кровь застыть в жилах от страха. Уличные мальчишки кричали нам – или же вовсе не нам… Но в тот момент я был уверен, что именно мне адресованы их крики, и мне слышалось: «Держи вора!». Думаю, не стоит говорить, что эта поездка была одной из самых неприятных в моей жизни. Horresco referens[1 - И рассказывать страшно об этом (лат.).].

Однако в банке, благодаря предусмотрительности и щедрости Раффлса, все прошло гладко. Я щедро оплатил поездку, дал флорин крепкому парню в ливрее, который помог донести до банка сундук, и даже сунул монету общительному клерку, который добродушно смеялся над моими шутками о победителях из Ливерпуля и моем семейном серебре. Я был смущен лишь тем, что банк не выдает квитанций на вклады такого рода. Теперь-то я знаю, что в большинстве лондонских банков так и поступают. Но мне приятно вспоминать, что в то время я выглядел так – и был в этом уверен, – что все ценное, чем я обладал, находилось под угрозой.

Остаток дня я должен был провести довольно весело, ведь с моих плеч, с головы и с рук упала громоздкая ноша. Так бы и было, если бы я не получил загадочную и смутившую меня записку от Раффлса, прибывшую поздно ночью. Он был из тех людей, которые телеграфируют часто, а вот письма пишут редко. Иногда, однако, он посылал строчку, написанную в спешке, через специальную службу. И ночью, по всей видимости в поезде, он нацарапал это послание, отправив его ранним утром в Кру:

«Остерегайся Принца среди Профессоров! Он был неподалеку, когда я уехал. Если есть малейшая причина для беспокойства о сохранности в банке, немедленно забери назад и храни в собственных комнатах. Будь молодцом,