Вор в ночи. Новые рассказы о Раффлсе

Но я продолжал стоять, мое сердце окаменело от ее скрытой ярости, и я почувствовал абсолютное безразличие ко всему остальному. И пока я не двигался, я увидел письмо, которое она написала, – свернутое в шар и скомканное в ее кулаке.

– Быстро! – она топнула ногой. – Быстро… если ты хоть что-то чувствовал ко мне!

Последнее было сказано шепотом, без горечи, без презрения, но с внезапной мольбой в голосе, которая разожгла во мне огонь из остатков мужества. Я в последний раз взглянул на нее, повернулся и оставил, как ей и хотелось, – ради нее, не ради своего спасения. И когда шел к двери, я услышал, как она разрывает свое письмо на кусочки, и они падают на пол у ее ног.

Затем я вспомнил о Раффлсе; я мог бы убить его за то, что он сделал. Несомненно, к этому времени он уже был в безопасности в уютной гостиной Олбани. Что для него моя судьба? Все уже было не важно. Это станет концом отношений между ним и мной. Это ночь будет последней, мне больше не нужна такая работа в темные ночи. Я пойду и скажу ему об этом. Я сяду в кэб и поеду в его проклятую квартиру. Но сначала я должен сбежать из этой западни, в которой он так легко оставил меня.

Однако, оказавшись на ступеньках, я отпрянул назад в отчаянии. Они обыскивали каждый куст между крыльцом и дорогой. Фонарь полицейского постоянно мигал, то скрываясь за листвой, то вновь появляясь. В то время как молодой человек в вечерней одежде, стоявший на дорожке из гравия, указывал ему на что-то. Я понял, что именно его мне нужно избежать, но на первый же мой шаг молодой человек обернулся – и оказался Раффлсом собственной персоной.

– Ого! – воскликнул он. – Итак, ты тоже решил принять участие в наших танцах! Посмотрел внутри, да? Ты больше пригодишься нам здесь. Все в порядке, офицер, это еще один джентльмен из Эмпрес-Румс.

И мы помогали в бесполезном поиске, пока прибытие большего количества полицейских и намек от раздраженного сержанта не дали нам отличный повод уйти. Когда мы уходили, Раффлс взял меня под руку. Я стряхнул его руку, когда мы оставили позорную сцену позади нас.

– Мой дорогой Банни! – воскликнул он. – Ты знаешь, что привело меня обратно?

Я решительно ответил, что не имею не малейшего понятия, и меня это совершенно не интересует.

– Мне попался настоящий энтузиаст, – продолжил он. – Я убегал от него, перепрыгнув через две или даже три садовые стены, но этот рысак все преследовал меня, и мы продолжали забег до самой Хай-Стрит. Когда мы оказались там, у него не хватило дыхания, чтобы оповестить всю улицу обо мне, поэтому я снял с себя пальто, когда зашел за угол, и воспользовался своим билетом на Эмпрес-Румс.

– Я не удивлен, что у тебя оказался припасенным билет на танцы, – прорычал я. Это не было совпадением: у Раффлса всегда имелся билет на любое развлечение сезона в Лондоне.

– Я даже не понял, какой именно танец они танцевали, – сказал он. – Я просто воспользовался возможностью сменить гардероб и избавиться от довольно выделяющегося пальто, которое я собираюсь вернуть сейчас. Они не слишком умны на этих этапах расследования, но я не сомневаюсь, что, зайди я в зал, увидел бы пару-тройку знакомых лиц. Я мог бы даже пригласить даму на танец, если бы не волновался о твоей судьбе, Банни.

– Это было похоже на тебя – вернулся, чтобы помочь мне, – сказал я. – Но вот лгать мне и заманить своей ложью именно в этот дом… это совсем не похоже на тебя, Раффлс… и я никогда не прощу тебя за это!

Раффлс снова взял меня под руку. Мы были возле ворот Хай-стрит в Пэлес-Гарденс, и я был слишком убит своим горем, чтобы противостоять его словам, которые, я был уверен, не дам ему возможности произнести.

– Помилуй, Банни, не так уж я и заманивал тебя, – сказал он. – Я сделал все, чтобы ты остался, но ведь ты сам не послушал меня.

– Если бы ты сказал мне правду, я бы послушал, – ответил ему я. – Но в чем смысл говорить обо всем заранее? Ведь лучше похвастать своими приключениями после того, как ты сбежал. Тебе абсолютно не важно, что бы со мной произошло.

– Я беспокоился настолько сильно, что вернулся.

– Мог бы и не стараться! Ты уже сделал достаточно. Раффлс… Раффлс, ты понял, кто та девушка?

Я схватил его за руку.

– Я догадался, – ответил он серьезно.

– Это она спасла меня, а не ты, – сказал я. – И это самое ужасное!

Я сказал ему это со странной печальной гордостью за того, кого я потерял… из-за него… навсегда. Замолчав, мы повернули на Хай-стрит. На улице царила тишина, тихая музыка доносилась от Эмпрес-Румс. Я подал сигнал двуколке, и Раффлс посмотрел на меня.

– Банни, – сказал он, – уже бесполезно говорить, как мне жаль. Мое сожаление в подобном случае не стоит и гроша… Я лишь надеюсь, что больше такого не повторится никогда! Только поверь мне, Банни, клянусь, что у меня не было даже малейшей мысли о том, что она в доме.

В глубине души я ему верил, но не мог сказать ему об этом.

– Ты сам сказал мне, что ты написал ей в дом тети, – напомнил он.

– И это письмо! – на меня вновь нахлынула волна горечи. – Это письмо, которое она написала глубокой ночью и стремилась украдкой отправить, было адресовано мне, его я ждал все эти дни! Я бы получил ее ответ уже завтра. Теперь я никогда не получу его, никогда не услышу о ней вновь, и ни в этом мире, ни в следующем у меня не будет шанса быть с ней. Я не говорю, что это лишь твоя вина. Ты знал не больше моего о том, что она будет там. Но ты преднамеренно солгал мне о жителях дома, и этого я тебе никогда не прощу.

Мой голос дрожал от переполняющей меня ярости. Двуколка уже ждала нас у обочины.

– Я лишь умолчал о некоторых фактах, – пожал плечами Раффлс. – Ложь или нет, изначально я планировал лишь получить от тебя определенные сведения, я не думал, что ты пойдешь со мной, я лишь хотел, чтобы тебя не мучили угрызения совести. Но на самом деле я не солгал тебе о старом Гекторе Каррутерсе и лорде Лохмабене, и любой, за исключением тебя, догадался бы, что я имел в виду.

– Так в чем же дело?

– Я несколько раз давал тебе подсказки.

– Скажи мне сейчас.

– Если бы ты читал газету от начала до конца, то мне не нужно было бы говорить тебе об этом. Но если ты хочешь знать, старик Каррутерс возглавил список представленных к награде, и ему присвоили титул лорда Лохмабена.

И эта жалкая отговорка не была ложью! Усмехнувшись, я повернул назад, не сказав ни слова, и поехал к себе на Маунт-Стрит, сгорая от ярости и презрения. Это не ложь! Это лишь половина правды – самый злостный тип лжи, и я бы никогда не подумал, что Раффлс опустится до того, что использует ее. До сих пор между нами существовала определенная честность, даже если только того сорта, который может возникнуть между двумя ворами. Но теперь нет. Раффлс меня обманул. Я вычеркнул Раффлса из своей жизни, как та, чье имя я не стану упоминать здесь, вычеркнула меня из своей.

И все же, даже когда я обвинял его и питал отвращение к его поступку, я не мог не признать в глубине души, что он никогда не хотел причинить мне боль. По сути, сам обман можно было простить, и его причина была очевидна, Раффлс поделился ею со мной. Он и в самом деле говорил мне, что Лохмабен получил титул совсем недавно и что старший сын и наследник вел себя в точности как Алик Каррутерс. Он дал мне подсказки, которые я не понял, и он, безусловно, несколько раз пытался удержать меня от этой провальной затеи. Если бы он был со мной откровенен, я бы наверняка сделал все, чтобы отговорить его. В глубине души я не мог сказать, что Раффлс не сдержал молчаливого обещания быть честным по отношению ко мне. Я не понимал, как кому-то удается безошибочно отделить причину от следствия и распознать намерение. И я никогда бы не смог сделать это в данном случае.

Меня нельзя было обвинить в пренебрежении газетой в течение следующих нескольких мучительных дней. Я читал каждое слово, которое мог найти в газетах о попытке кражи драгоценностей в Пэлес-Гарденс, и отчеты давали мне единственное утешение. Во-первых, это была всего лишь попытка ограбления. В конце концов, воры ничего не украли. А также… также один из членов семьи, который встретился лицом к лицу с грабителями, не смог предоставить какого-либо описания преступников и даже выразил сомнения, что сможет их опознать в случае ареста!

Я не буду писать о том, какие смешанные чувства поразили меня, когда я прочитал эти строки. Во мне еще теплилась слабая надежда, пока однажды утром мне не вернули единственные подарки, которые я когда-либо делал. Это были книги. Драгоценности дарить мне было запрещено. И книги вернулись без единой строчки, хотя мое имя на посылке было написано ее рукой.

Я решил никогда больше не подходить близко к Раффлсу, но в душе уже сожалел о своем решении. Я потерял любовь, пожертвовал честью, а теперь должен сознательно отстраняться от того, чье общество может быть единственным вознаграждением за все, что я потерял. Ситуация усугублялась состоянием моего счета. Я ждал, что мой банкир со дня на день выставит мне ультиматум. Но все это не сравнится с влиянием моего друга. С влиянием Раффлса. Дело было не в той преступной жизни, которую мы вели, и тем более не в наградах, а в нем самом. В его озорстве, юморе, ослепляющей смелости, его несравненной храбрости и решимости. И ужас от того, что я вновь приду к нему от обыкновенной жадности, вызвал у меня сильнейший гнев. Но гнев покинул меня, и, когда наконец Раффлс сделал первый шаг и пришел ко мне, я поприветствовал его почти крича.

Он появился так, как будто ничего не случилось. И действительно, прошло не так много дней, хотя мне казалось, что миновали месяцы. И мне показалось, что взгляд, который смотрел на меня, был чуть менее солнечным, чем раньше. И от этого мне стало легче, когда он все же задал неизбежный вопрос.

– Ты что-нибудь слышал от нее, Банни? – спросил он.

– В некотором смысле, – ответил я. – Мы не будем говорить об этом, если ты не возражаешь, Раффлс.

– Ах, вот в каком смысле! – воскликнул он.

Раффлс казался одновременно удивленным и разочарованным.

– Да, – ответил я, – в этом смысле. Все кончено. А что ты ожидал?

– Не знаю, – сказал Раффлс. – Я только думал, что девушка, которая сделала все, чтобы спасти юношу из трудного положения, может сделать еще немного для того, чтобы он не угодил в другое.

– Я не вижу в этом смысла, – честно сказал я, но мое раздражение чуть поубавилось.

– Но ты слышал это от нее? – продолжал он.

– Она прислала мне мои скромные подарки, не написав и слова, – сказал я, – если это можно назвать «слышал».

Я не мог сказать Раффлсу, что дарил ей только книги. Он спросил, уверен ли я, что это она отправила их обратно. И это был его последний вопрос. Мой ответ удовлетворил его. И даже сейчас я не могу сказать, с облегчением или сожалением он положил мне руку на плечо.

– Значит, тебя изгнали из Рая! – сказал Раффлс. – Я не был уверен, надо ли было мне прийти раньше. Ну, Банни, если они не хотят принимать тебя там, в Олбани есть небольшой Ад, где тебе всегда будут рады.

И все же за его озорной улыбкой скрывалась тень грусти, которую мне все еще с трудом удавалось прочесть.