Севернее Вавилона

Друзей, время, небремя
Не то, чтобы правды… нелжи.
Веру и верность:
В каждую мира души
Часть живую.
Не живу я
В ответах, лишенных вопроса
Без голоса
Твоего/своего. Чужого (хуже отброса,
Вне каждого космоса).
Неверно считана роль:
Причинять не мир, боль.

Но пока дни идут —
Деревья растут,
Равные грозам.

[guds f?gel]

К северу от Вавилона
В ожидании весны
Мы наблюдаем сны
О путевых столбах Сиона…
К северу от Вавилона
Моя душа ищет огня,
И осень – точно время Оно.
Её колокола глаголом жгут меня.
Тем тени мы, страшащиеся звона:
Любовники, бродяги, звонари.
Блуждающие севернее Вавилона.
Растратившие дар Зори.
Ты – женственная мудрость Джа,
Есть тысяча имён, ни на одно из них
Не отзывается твоя душа,
Мой тайный безымянный проводник,
Не оставляющий ни следа снегу.
Так тело есть души икона,
И я его желаю слепо.
Застывший к северу от Вавилона.

[fisk]

Рыбы хранят во рту свой самый громкий крик,
Дождь напевает песни высушенной травы;
Сбежавшему из сети он – спутник и проводник
По ту сторону географий, где водятся тигры и львы.

Если хочешь сменить реальность – спроси у воды.
Мы громоздим свои города из бетона и сора у переправы;
Наращиваем панцирь и жир, ждём или Ирия, или беды,
Но всегда под крылом навязанной кем-то правды.

И остаёмся на месте, даже когда спешим.
В этом иллюзия заполнения телом пространства,
В этом близки мы воздуху, хотя сами, скорее, дым,
Сотворяющий ложь в своем эфемерном танце.

О смысле можешь спросить у снежного льва,
Что приходит на смену осенней лани.
В первый день года заявится он туда,
Куда прошлогоднего снега осколки упали.

[spegeln]

Мы спускаемся во вселенную через двери озёр.
Постояльцы, едва знакомые друг с другом.
Мы – чёрные дыры, ошибки пространства,
Расплачивающиеся за жестокость,
За выбор, возможно, но
Сделанный кем-то ещё, не нами,
Но сделанный нами, а не кем-то ещё.
В этом: моя война, мой Вавилон, моё время,
Мой безысходный ад, отделённый пустыней Леты
От детей, исчезающих точкой росы за
Горизонтом. От детей, знающих о свободе
Много больше отцов и матерей,
Остающихся здесь – в котловане,
Где за точкой рассвета приходят шумерские львы,
Сеять новые души в пространства, лишенные света.

[vi ringer]

мы выпиваем жизнь как женщину,
ненасытные и зацикленные на собственном эгоизме —
крохотные человечки на ладони вселенной.
непостижимо огромной, безмерной.
мы называем это любовью.

мы берём без остатка, подзываем по имени,
забываем, подменяем смыслы и вещи,
меняем: географию, зимы и лета, лица,
тёплую плоть, которой касаться.
мы называем это памятью.

мы повторяем: мысли, поступки,
смыслы, идеи, чужие идеи, чужие жизни,
их вариации в тысячекратном себя-отражении:
пейте, смотрите, не возвращайтесь.
мы называем это жизнью.