В объятиях сердца

И мне чертовски не хватало всего этого. Мне чертовски не хватало Остина. Гораздо больше, чем я предполагала вначале, из-за чего сейчас я не предпринимаю ни одной попытки остановить его. Просто не могу. Бороться с «очарованием» Адама было в разы проще, потому как я знала, что всё между нами – долбаная магия. Но с Остином… Всё по-настоящему, и потому мне не хватает сил и дальше продолжать врать, чтобы уберечь его от неприятностей.

Знаю. Я пожалею об этом позже, но оторваться от его губ для меня сейчас равносильно смерти. Я наоборот обвиваю его шею руками и отвечаю на поцелуй с той же страстью, необходимостью, болью и печалью, что не покидали меня на протяжении всего времени нашей долгой разлуки.

Да, я люблю его. Я до сих пор его люблю. Как брата? Как друга? Или как мужчину? Не знаю. Но я люблю! Это единственный факт, в котором я всегда была стопроцентно уверена. Единственный, в котором я убедилась сейчас после возвращения. И единственный, в котором я никогда не должна сомневаться. Что бы ни случилось. В кого бы я ни превратилась.

– Лгунья… Я чувствую, какая ты лгунья, Ники… Всё чувствую, – шепчет Остин сквозь поцелуй. Прикусывает мою губу и вновь ныряет языком внутрь, сталкиваясь с моим податливым. – Я придушу тебя, если ты ещё хоть раз солжёшь мне. Особенно о таком. Клянусь, придушу.

Ощущаю, как его рука отпускает мои волосы и мощно накрывает шею, наглядно показывая, что он не шутит.

– Прости меня… Прости… Прости… Я не могла иначе… Не могла, – повторяю из раза в раз, вконец растворяясь от его близости.

– Мне не нужны твои извинения. Я хочу, чтобы ты прекратила врать и хоть раз в жизни доверилась мне, – разорвав поцелуй, со всей серьезностью в голосе чеканит Остин.

– Что значит «хоть раз»? Я всегда верю и доверяю тебе.

– Будь оно так, ты бы с самого начала сказала мне всю правду. Но ты предпочла врать, тщетно пытаясь справиться со всем в одиночку.

– Потому что я очень боялась за тебя. И боюсь сейчас. Только поэтому я ничего не говорила, а не из-за недоверия, – искренне заверяю я, хаотично касаясь губами его лица и шеи.

– Тебе не нужно за меня бояться. И переживать за меня тоже не надо. Ты о себе должна думать, глупая. А я со всем справлюсь сам.

– Как, Остин? Что ты сможешь сделать Адаму, чтобы вынудить его отпустить меня? Это невозможно. Ты ничего не сможешь. Он не отпустит, пока я ему не надоем. Он сам мне об этом сказал, а если уж он что-то решил, то это не изменится. Без сомнений.

– Надо же! – неодобрительно фыркает Остин.

– Что?

– Его словам, значит, ты без колебаний веришь, а моим, когда я говорю тебе, что я со всем справлюсь, – нет.

– Остин… не воспринимай это так.

– А как, по-твоему, я должен это воспринимать?

– Да так, что я не могу тебя потерять! Как же ты не понимаешь? – сокрушаюсь я, взмахивая руками. – У меня никого, кроме тебя, нет. И если Адам с тобой что-то сделает… Я не переживу. Именно поэтому мне легче отработать до тех пор, пока Адам сам не решит от меня избавиться, нежели позволять тебе рисковать всем ради меня.

– Да чем всем, Ники? Что ты заладила об одном и том же? Ты думаешь, работа для меня важнее тебя? Ты серьёзно так думаешь? Идиотка! – он сжимает мои щеки. Смотрит точно в глаза. – Да я, бля*ь, дышать без тебя не мог! Каждое утро глаза открывать не хотел и делать хоть что-либо, зная, что ты здесь с ним… работаешь по принуждению. Мне никакая карьера, никакой успех и никакая благополучная жизнь не нужна, если в это время ты будешь ночь за ночью переступать через себя и делать то, что тебе не хочется. Поэтому будь добра засунуть куда подальше все свои страхи, тревоги и дебильную привычку врать во имя моего спасения, и дай мне освободить тебя от Адама гораздо раньше, чем он сделает это сам, – выпаливает Остин на одном дыхании и смотрит с такой непоколебимостью во взгляде, что я даже во тьме понимаю один неопровержимый факт – Остин не ждёт от меня никакого ответа. Он не спрашивает разрешения и не требует одобрения. Он уже всё сам решил. И не отступит от своей немыслимой затеи, что бы я ему ни говорила.

Я сокрушенно выдыхаю. Боязнь и гнетущая тревога за его будущее никуда не исчезают, и вряд ли хоть что-либо сумеет это исправить. Однако выбора мне Остин не оставляет, а значит, придётся как-то научится сживаться с ней и неустанно молиться всем богам и вселенным, чтобы задуманный Остином план удался.

– Так что ты собираешься делать? – безоговорочно сдавшись, тихим голосом спрашиваю я и тут же расцветаю от вида его радостной улыбки. Он ничего не говорит, а вновь прижимается к моим губам своими, заставляя моё сердце биться громче и быстрее.

Стук. Второй. Третий. Десятый. Сотый. А затем БАМ – и сердце падает куда-то к пяткам, когда наперебой с его ударами я слышу по ту стороны двери чьи-то приближающееся шаги. Уверенные. Тяжелые. Быстрые. Размашистые. Точно не принадлежащие маленькой домработнице.

И Остин тоже их слышит. Резко отлипает от моих губ и застывает.

Глаза в глаза. Секунда безмолвного диалога. И мы оба понимаем, кто именно сейчас откроет дверь, войдет в спальню и, увидев Остина, непременно сделает с ним то, чего я так боялась.

Глава 7

Николина

Ужас мгновенно оплетает мою шею колкой проволокой, вонзается в кожу, покрывая всю её поверхность ледяной коркой. Я не могу пошевелиться, выдавить и слово или связать хоть какие-то разумные мысли воедино, чтобы попытаться избежать грядущей трагедии. И, наверное, я бы так и стояла, как в столбняке, до самого прихода Адама, если бы тихий голос Остина не привёл бы меня в чувства.

– Ники, только не переживай. Без паники. Всё будет в порядке.

– В порядке?! Ты нормальный вообще?!

– Нормальный. Просто верь мне и спрячь куда-нибудь, – он бегло осматривается по сторонам. – В ванную?

– Нет! Он тебя там найдет! – шиплю я, хватая Остина за майку.

– Тогда куда? – он взглядом торопит меня сообразить быстрее, и я всё-таки заставляю себя выбраться из стальных оков страха, чтобы вместо уборной направить Остина в свою гардеробную. Ни на какие другие разговоры у нас больше нет времени. Шаги Адама совсем рядом.

Остин только успевает спрятаться, а я, ничего лучше не придумав, – завалиться на кровать и прикинуться спящей, как дверь в мою спальню открывается. И в комнате вмиг повисает зловещая тишина, разбавляемая только моим бешено стучащим сердцем, что сходит с ума в клетке ребер от страха.

Адам знает о проникновении Остина! Знает! Точно знает! Что сейчас будет? Что он сделает? Начнет обыскивать комнату? Или меня разбудит и начнет допрашивать?

Вопрос за вопросом заживо съедают меня, пока Адам будто специально скребёт невидимой наждачкой по моим расшатанным нервам, так и оставаясь стоять на месте. Не знаю, осматривает ли он комнату или же думает о чём-то, но это его бездействие доводит меня до помешательства.

Мне хочется вскочить с кровати и сделать хоть что-нибудь, лишь бы отвлечь Адама от возможно зародившихся в нём подозрений, но вместо этого я призываю себя успокоиться и отправляю все моральные силы, чтобы не дай бог не выдать своё «пробуждение».

Максимально тихо и глубоко дышу, борясь с усиленным сердцебиением, и отчаянно надеюсь, что Харт вот-вот уйдет. Но, ясное дело, он никуда уходить не тропится, вынуждая меня оставаться неподвижной. И нужно сказать: делать это мне даётся как никогда тяжело, потому что тело, ощутив присутствие своего хозяина, вмиг становится мне неподвластным.

Четыре месяца я не чувствовала Адама физически. Месяц вообще никак. Но моя оболочка на протяжении всего этого времени пропускала через себя всё, что Адам ей давал. Она пропитана им насквозь. Отравлена. Подчинена. Заклеймена. Привязана незримыми нитями, которыми он без труда управляет. Неважно – с магией или без. И потому сейчас мне едва удаётся совладать с бурей химических реакций, протекающих в моём организме.

Тело против моей воли чувствует Адама и отзывается на его близость трепетом во всех отравленных им атомах. Слабеет от его запаха. Начинает мелко дрожать и покрываться россыпью мурашек. Изнемогает и неудержимо рвётся к нему от необходимости ощутить его прикосновения. И всё это, мать его, я ощущаю, даже несмотря на лютый страх перед вероятностью быть раскрытыми. Несмотря на то, что мечтаю никогда его больше не видеть. И несмотря на обретённый мной иммунитет от «очарования».

Да. Находясь за «стенами», я сумела научиться управлять своим «щитом», что позволило мне не только предоставить Анне возможность стать восприимчивой к способности Адама, но и наоборот – обрести полную защиту от его магии. Теперь я способна отключать и включать эту опцию по своему усмотрению, но на этом всё. Превратиться стопроцентно в Анну я больше не могу.

Возможно, я смогу это сделать позже, но пока снова спрятаться целиком в своём склепе у меня не хватает сил. Я морально слаба и неустойчива. Да и какой смысл прятаться? Адам же опять начнёт чудить в желании вытащить меня обратно, а я не хочу больше с ним бороться, ведь знаю наверняка – он опять выиграет, и хуже после этого будет только мне одной.

А мне и так дерьмовее некуда. Да что уж там: вся сложившаяся ситуация – полная жопа, которая, к слову, как бы это смешно ни звучало, заставляет почувствовать себя прежней Николиной, – вечно попадающей в неприятности девчонкой, окончательно живой и одушевленной.

Да только нужно ли мне теперь это долгожданное оживление, если в груди разряжается настоящий смерч из негативных чувств к Харту, а разум жалит жутчайшая мысль об Остине, находящемся за дверью, в то время как телу на всё это абсолютно пофиг! Ему ничто не мешает остро реагировать на молчаливое приближение Адама и едва ли не вздрогнуть, когда он присаживается на кровать прямо за моей спиной.

Всего один его шумный вздох запускает сотни взрывных колебаний по телу. Одно прикосновение пальцев к плечу – и все кости превращаются в вялую панна коту. Одно дуновение его дыхания возле моей шеи – и я теку между ног так, что, если Адам решит сейчас забраться рукой под полотенце, он сразу же поймет о моём сонном притворстве.

Так не должно быть. Я не хочу этого возбуждения. Я вообще не хочу ничего чувствовать к нему! Это отвратительно и жалко. Я сама себе противна, отчего ко мне приходит ещё один ответ, который я всю минувшую неделю не могла найти.

Кого же я ненавижу?

И всё оказалось до смеха просто: я ненавижу себя.

Ненавижу за эту слабость перед Хартом. За то, что превращаюсь в похотливое животное рядом с ним. За то, что таю после всего, через что он заставил меня пройти. За то, что не могу ненавидеть Адама так, как должна это делать. И ещё по миллиону других причин, которые я непременно тоже перечислила бы сейчас, будь у меня такая возможность. Но её нет.

Все мысли разлетаются по разным углам сознания, дыхание перехватывает, а пульс взлетает до двухсот ударов, когда Харт начинает медленно вести пальцами линию от моего плеча вдоль руки до запястья, в том же темпе возвращаясь наверх. И повторяя этот трепетный путь ещё несколько раз туда и обратно, он какого-то чёрта прижимается лицом к моему затылку, второй рукой поглаживает по волосам и глубоко вбирает в себя воздух, на выдохе смешивая его с хриплым рычанием.

Что Адам опять вытворяет? К чему вся эта долбаная нежность, что непроизвольно вздымает все волоски на теле и щекочет все фибры моей бракованной души? Сколько можно истязать меня одним и тем же способом? За что он так со мной? Да и зачем? Что ему ещё от меня надо? Чего он хочет добиться этой лживой лаской?