Русская сага. Выбор. Книга первая

Ткацкий станок она увидела только в одной их хат. Процесс появления из ниток длинных однотонных или цветных дорожек завораживал. Старики плели из ивовых прутьев пузатые корзины, латали дырки на валенках, пришивая на задники дерматин, чтобы галоши не протирали их.

Во дворах кололи дрова для растопки печей, без них торф не загорался. В других хатах вся семья тёрла картошку на самодельных тёрках, сделанных из прохудившихся, потом пробитых гвоздями вёдер, добывая из клубней крахмал.

Один раз за зиму приезжали в деревню специалисты, которые валяли-катали валенки. Это было целое событие. В дом врывались страшные дядьки, командным голосом разгоняли всех по углам, по середине хаты сооружали огромный стол и начинали процесс изготовления валенок. В жутко едком каустическом пару на столе раскладывали овечью шерсть, запаривали её кипятком, мяли, катали и получался валенок!

Года через два появились усовершенствованные керосиновые лампы со стеклом и угольные утюги. Ине нравилось наблюдать, как мама гладит бельё. Сначала она брала утюг, похожий на маленькую печку, в нём разжигала угли, махая им во дворе из стороны в сторону, а когда дым исчезал, начинала гладить бельё и одежду. Ине она доверяла обрызгивать вещи водой изо рта. Как память о цивилизации мама хранила привезённый электрический утюг, который пригодится только через несколько лет.

Истинным наказанием была добыча воды. Сначала её доставали из колодца при помощи сооружения под названием «журавель» – это длинная жердь, закреплённая серединой на столбе. Голова – ведро на цепи, хвост – тяжёлый противовес. Пустое ведро на цепи опускалось в колодец, противовес помогал достать его, уже наполненное водой. Воду переливали в свои вёдра, вешали их на пружинистую деревянную дугу, называемую коромыслом, и на плече несли домой. Нести двадцать литров на одном плече было трудно, поэтому вся эта тяжесть перемещалась на два плеча ближе к шее, пригибая носильщика наполовину к земле. Воды для всего хозяйства надо было много, поэтому для дома приносили два ведра, а для скотины, мытья полов и стирки наполняли бочку во дворе.

В шестидесятых годах деревянные колодцы заменят на бетонные и поставят коловороты с цепью, в семидесятых поставят колонки.

Дощатые некрашеные полы мыли тряпкой из мешковины, отдирая грязь веником из прутков, драчом. Если хорошо постараться, то пол желтел и сиял до первого человека, зашедшего в хату. Сапоги или валенки с портянками домочадцы обували утром и снимали только перед сном. Грязь с улицы липла к ним, и на полу сразу оставался след из всего того, по чему ходил весь день хозяин. Зимой пол мыли редко, после чего мама обычно просила входящих снимать галоши, но утром большой семье, бесконечно шастающей из хаты во двор и обратно, было не до этого.

Мама, избалованная китайскими хоромами и поварскими шедеврами в столовой, долго не могла привыкнуть к такому быту и молча страдала. Главная хозяйка баба Оля тоже молчала и хмурилась, обучая городскую невестку управляться с хозяйством.

– Не тяни! Перевернёшь! – изредка ворчала она, когда мама пыталась вытащить ухватом из печи огромный чугун с водой для мытья посуды. – Сначала приподними! Смотри, как надо!

Маленькая полусогнутая, она ловко совала ухват под чугун, наваливаясь на него всем телом, и вытаскивала его, не пролив ни капли воды.

Ина крутилась под ногами обеих, стараясь тоже заглянуть в жерло печи. Бабушка её иногда шугала, иногда не замечала, и тогда у неё появлялась шишка на лбу от этих дурацких ухватов. Баба Оля была суровым учителем, но и мама оказалась хорошей ученицей.

Поскольку Ина отказалась есть общую еду, мама была вынуждена готовить ей отдельно. Пришлось купить керогаз, чтобы не толкаться вдвоём с бабой Олей возле печи. С покупкой керогаза проблем не было, а вот особое меню для дочери приготовить было не из чего. Нормы сдачи продуктов государству были грабительскими. Снесли куры яйца или нет, но норму сдать надо. Надой молока от первотёлки маленький, тогда сдай весь. А из чего сметану делать? Не выполнил норму, жди кары. Кары баба Оля боялась, кур резать запрещала, омлет каждый день – роскошь, как и сметана.

Ина помнит, как по деревне ездил заготовитель на телеге, когда он останавливался перед их хатой, она выбегала к нему первой. Хмурый дядька принимал банку с молоком и специальным прибором измерял его жирность, а яйца просвечивал, возвращая обратно с мутным нутром. Ещё по деревне ездил тряпичник…

Ина продолжала воротить нос от общей еды, и бабушка сдалась, оставляя крынку молока для образования сметаны и десяток свеженьких яиц. Мама теперь кормила её картофельным пюре со сметаной, омлетами, творогом, полученным из скисшего молока, потом приучила есть тёртую морковку с сахаром и гоголь-моголь. Супы на курином бульоне она готовила редко, всё-таки резать кур, несущих яйца, было жалко всем, но их заменял молочный суп. На третье стали варить взвары из высушенных яблок. Этот взвар нравился ей больше молочного киселя, который делали из крахмала и молока. Она порозовела и перестала болеть.

После того, как мама вывела клопов, Ина стала спать на тёплой лежанке, служившей широкой ступенькой для залезания на печь. Там, в тёмной пещере, спали бабушка, тётя Таня и дядя Миша. В кровати под двумя тёплыми верблюжьими одеялами барствовали папа с мамой.

Бабушку Ина боялась, она была похожа на бабу-ягу: скрюченная спина, нос, достающий верхнюю губу, несколько сохранившихся зубов во рту. Она почти не разговаривала, но много и непонятно бурчала что-то себе под нос, высказывая недовольство. Её слушались все. Потом Ина выросла и поняла, сколько горя и печали пережила на своём веку её бабуля, сколько непосильных трудов легло на её плечи. Уже согбенная и старая, она всё ещё работала на огороде с весны до поздней осени, занималась хозяйством, пока дети были на работе. А тут приехал сын с семьёй и «безрукой» невесткой на её голову, командуют, умными себя считают.

Папа уходил на работу к девяти часам, он чем-то и кем-то руководил, иногда приносил пайки. Только после этих пайков бабушка добрела. Теперь вместо молока можно было пить душистый китайский чай с колотым сахаром, не экономя последний. Консервные банки с тушёнкой и рыбой открывались по праздникам, как драгоценные шкатулки. Из свежего пайкового мяса мама делала котлетки, отваривала макароны, но только для доченьки. В деревне даже макароны считались дорогим баловством.

Хлеб пекли сами, что было нелёгким занятием. В каждом доме была дежка – деревянная кадочка, в которой на воде и дрожжах замешивалась мука, после чего она ставилась на печку. Утром в подошедшую опару добавляли муку и вымешивали тесто, которое снова должно было распухнуть, подойти. Потом его раскладывали на сковороды и совали в жарко натопленную печь. Через некоторое время испечённый хлеб вынимался, раскладывался на лавке, укрывался рушником и сверху обрызгивался водой, чтобы верхняя корочка стала мягкой.

Белый хлеб пекли только к праздникам, потому что муки высшего сорта было мало. Обычно зерно со своего надела и выданное на трудодни везли на мельницу в другое село, где и мололи. Жерновов на мелкий помол часто не было, радовались и крупному. Белый хлеб из пшеничной муки был роскошью.

Мама осмелела и купила маслобойку, чтобы делать из сметаны масло. Маслобойка представляла собой узкую высокую деревянную кадочку с движущимся внутри вверх-вниз поршнем с дырочками. В кадочку заливалась сметана, с трудом собранная за месяц, и начиналась работа по сколачиванию сметаны в масло. Колотили поршнем по три-четыре часа, пока не образовывался небольшой кусочек масла. Его хранили в холодной воде и смазывали им блины только для ребёнка.

Узнав, что мама шьёт на машинке и вяжет спицами носки с пяткой, варежки с узором и детские шапки с помпонами, её «зауважали», хотя мастериц по кружевам и вышивке было полдеревни.

Мама всю зиму вязала, выполняя заказы в обмен на яйца и сметану. Потом мама стала шить на заказ платья, юбки и кофты, что стало дополнительным доходом семьи. Даже баба Оля стала смотреть на неё по-доброму.

Ина хорошо помнила первую весну в деревне и свой день рождения. Мама нарядила её в шикарное китайское платье и пригласила на праздник её двоюродных сестрёнок и соседских девочек-сестричек, которые жили в доме напротив бабушкиного. Так она подружилась с детьми семьи Балабанов, от которых получит первые уроки жизни.

Первые уроки

Не укради.

    (Библейская заповедь)

После дня рождения у Ины появились первые друзья – дети семьи Балабанов. Сам Балабан занимал очень выгодную должность в каком-то «Райпотребсоюзе», поэтому у них был новый дом с двумя комнатами и сенями, покрашенный забор и палисадник, в котором росли цветы. За сараем был даже туалет, сделанный из досок, которого у бабушки Оли не было.

Летом солнышко появлялось сначала на скамейке у их дома, поэтому Ина садилась на неё и ждала, пока Балабан и его жена уйдут на работу, чтобы соединиться с подружками.

Старший сын Яша и три девочки, восьми, шести и четырёх лет, с раннего утра до позднего вечера загружались заданиями. Яша шёл ловить рыбу на речку, девочки убирали дом, подметали двор, копали и чистили молодую картошку на вечер, мыли по два ведра старой из погреба и засыпали в огромные чугуны для варки поросятам и свинье, приносили из колодца воду и наполняли ей огромную бочку. Только после этого наступала возможность пойти, наконец, в гости к Ине. Но тут приходил с рыбалки Яша и приносил угрей, все начинали их чистить, а потом вспоминали, что надо ещё идти на луг за щавелем.

Ина с огромным удовольствием крутилась рядом с ними, наблюдала непосильные для неё труды. Очень редко, не сделав и половины всех дел, девчонки сбегали в их дом поиграть в невиданные игрушки: плиту, шкафчики со столовой посудой, машинки, куклы. Наступал вечер. Первой приходила с работы Балабанка. Однажды она обнаружила, что бочка для воды пуста, и стала стегать деток вожжами, очень напугав присутствующую при этом Ину.

– Мама их не любит? И меня тоже побьёт? – спрашивала она сквозь слезы свою мамочку, прибежав домой.

– Любит, но бьёт, – вздыхала мама. – А тебя не тронет.

Мамочка, как она любила её! И вдруг однажды мама её предала. А случилось это уже следующим летом. Как всегда, Ина пошла к подружкам в гости и увидела на столе линейку, обыкновенную школьную, которая чем-то её заворожила. Она долго крутилась вокруг неё, потом схватила и побежала домой. Мама сидела за столом и шила что-то на машинке.

– Мамочка, не говори, где я, – умоляюще крикнула Ина, оглушённая своим поступком, и юркнула под кровать.

Тут же следом за ней вбежали три сестрички и наперебой закричали:

– Тётя Маруся, где Ина? Она украла у нас линейку!

Буквально накануне они «спёрли», как бурчала бабушка, что-то из набора игрушечной посуды. Маме пришлось идти и просить вернуть. Детям всыпали по первое число, посуду вернули и запретили ходить в гости. Теперь злорадству девчушек не было предела, и они с пылким восторгом жаловались на Ину.

– Ина под кроватью, – спокойно сказала им мама.

Сестрички ринулись под кровать, где лежала она, свернувшись комочком, зажимая в руке сокровище, добытое преступным путём. Её вытащили на божий свет, вырвали линейку и с победным видом удалились, а мама посмотрела на неё очень грустными глазами.

Ина в этот момент впервые ненавидела её. Она, как она могла выдать её?! Они же самые любимые друг у друга! Ещё толком не зная такого понятия, как предательство, Ина прочувствовала его до самой глубины своего существа. А мама сказала:

– Доченька, мне так стыдно за тебя!

– Им можно, а мне – нет?

Совсем не эти слова хотелось сказать, они просто выдавились из неё. Выдавились, потому что душила обида, огромная обида на маму, которая её, родную, выдала не родным!

– Никогда, слышишь, никогда не бери чужого! Никто не любит воришек, даже мамы.

И Ина заревела так горько, и сердцу было так больно. А мама не успокаивала, а продолжила шить, что потрясло ещё больше. И подружки, которые её любили, с такой злобой тащили из-под кровати и больно щипали. И мама не заступилась!

Дня два Ина переживала обиду, а на третий подружки пришли в гости с добрыми улыбками, и от их улыбок обида мгновенно исчезла. Мама посмотрела, как дружной гурьбой они побежали играть на улицу, и весело засмеялась.

Но урок «не бери чужого» запомнился Ине на всю жизнь.

Сестрёнка Валя Женина

Кумир – это предмет обожания и слепого поклонения.

    (Википедия)