«Клоун», или Я падаю к себе

– КАР-Р-РАКАС…, ДРУЖИЩЕ!!!

Летели радужные дни. Семен проснулся удивительно выспавшимся. Сразу встал, умылся, натянул джинсы, оделся и вышел на залитую солнцем улицу. У Семена теперь были джинсы, но не было денег. У него были блокнот и карандаш, желания и настроение. Он думал, что все знакомые и встречные люди разделяют его желания и настроение. Он шел по улице и улыбался.

На перекрестке улиц работала палатка моментальной денежной лотереи. Две худые старухи с испитыми лицами стояли у открытого окошка, скребли мелочь в жестких ладонях и спорили друг с другом. Они не сомневались в проигрыше, но не пойманная птица в глубине души представлялась им важнее не выпитого вина.

«Интересно!», – подумал Семен о еще не выигранной им десятирублевке, – «Положу я ее в карман, или проиграю?»

Он решительно подошел к киоску.

– Смотрите бабки. Как надо червонец выигрывать!

Семен легко отодвинул рукой невесомых старух, рассмеялся и протянул в окошко рубль.

– Да ну тебя, сынок! Ерунду болтаешь.

Семен развернул, как фантик купленный билет и сунул в нос подслеповатым старухам,

– На те. Вот!

Бабки вытянули шеи – «10 рублей»!

Еще 10 билетов, …еще 2. Бабки смотрят ему вслед и протягивают в окошко рубль. У него по-прежнему нет денег, но и он ничего не должен судьбе.

Семен не был приспособленным человеком. Он был безыскусен и прост. Когда от него ждали жаркой лжи, он говорил смешную правду. Он многих раздражал. Но была одна девочка. И он спрашивал ее: «Как ты думаешь?», а она с неизменной улыбкой отвечала, – «Ты мужчина, тебе решать».

Души их озарились теплом дорожащих друг другом людей. Но не видел Семен тепла и света. Не мог он ценить дарованного ему счастья. Покорность ее он принимал за растерянность, а тихость ее светлого мира – за нерешительность.

Пошел дождь. Не просто дождь, а замечательный летний ливень. Пошел и кончился, и налил огромную лужу. Лужу похожую на пруд. Семен подхватил девочку на руки. Он пронес ее уже половину огромной лужи, и руки ее обвивали его шею все крепче. Но на середине лужи в самом ее центре Семен оступился. Они сели в лужу и… не рассмеялись. Девочке нравился Семен, когда он был нерешительным веселым студентом. Сейчас в нем зрело темное желание. Было холодно.

В детстве и юности чувства живут сами, не зависимо от желаний человека. Дети очень ценят способность хохотать всем сердцем, откинув голову и прикрыв глаза. Они эту способность безошибочно угадывают даже в очень грустном человеке. Семен эту способность потерял. В нем набухал, чернел, тяжелел эгоизм. Девочка была красивая умная и чистая и, еще, очень взрослая. Девочка заплакала.

Хрустальный замок доверья хрупок и тверд. Он возвышается до небес. Достаточно одного неосторожного движения, слова, мысли, замок начинает рушиться. Его падение продолжается вечность. Мириады солнц, восторг, восхищение блистают в его мерцающих осколках. Замок нельзя построить вновь. Может быть, через много лет вы посмотрите на замок и обнаружите, что его нет. Что он весь лежит у ваших ног и осколки в пыли. На его месте за ним откроется зияющая пустота. И как знать, может быть, пустота окажется притягательнее колдовского замка.

Было раннее летнее утро ясное тихое. Пробудившись в его прозрачном жемчуге, Семен открыл глаза. Семен лежал, всматривался в безмолвные предметы, наполняющие комнату. Комната этим утром не казалась уютным тесным мирком. Она обретала рельефную плотность. В дальних ее плохо освещенных углах притаилась тишина. Вещи перестали скрывать обособленную самостоятельность и жили каждая своей жизнью. Пыль на графине стала его, графина пылью. Фарфоровые слоники, ранее бессмысленно расставленные на серванте, сейчас шествовали обремененные каждый собственной судьбой. У каждого слоника были свои отметины времени – царапины, отколотый хобот, еле приметные чернильные пятна на спине оттого, что маленький Сема старался сделать из слоника божью коровку.

Мир ожил.

Новое чувство подняло Семена с постели. Оно преследовало его, когда он причесывался. Отражение жило собственной жизнью. Он не мог отождествить себя с человеком, глядевшим на него из зеркала. Себя Семен мог видеть сейчас только изнутри, как человек, стоящий в светлый день у открытого окна воображает за спиной темную комнату. Он ощупью пробирался, искал из нее выхода.

На улице было безлюдно. В предчувствии жаркого дня люди уехали из города, а оставшиеся прятались от разгорающегося ярила. Семен пошел в парк. Он устроился в тенистой аллее на скамейке с журналом и блокнотом для рисования. Не смотря на ранний час в лесу не было прохлады. На одной из скамеек сидела девушка. Семен стал рисовать ее.

Девушка видела Семена. Она пришла в парк раньше и уже вслушалась в лес. Она слышала запахи леса, пение птиц и шелковый утренний ветерок, пришедший сразу вслед за падающей с неба серебристой манной, предвестницей жаркого дня. Теперь в ее аллее появился молодой художник. Когда он подошел знакомиться, она похвалила рисунок и сказала свое имя. Ее звали Лена. Семену передалось ее спокойствие, они разговорились и гуляли весь день вместе.

Девушка не выделялась особенной красотой или манящей нежностью. Она была женственная, обычная. Семену была приятна, ее отстраненная и ненарочито естественная манера держаться. Взгляд ее был задумчив. В ее широко открытых слегка навыкате глазах темные зрачки казались непропорционально малы, как у вглядывающейся слепой. Она вслушивалась в происходящее. Родинка довольно заметная на правой стороне ее носа смотрелась особенностью внешности Лены и не портила ее лица. Семен и Лена гуляли по улицам полупустынного города до позднего вечера. Семен узнал, что Лена студентка и не поехала на лето в стройотряд.

В конце дня с сумерками город окутала темная томность теплого вечера. Город наполнился огнями фонарей, фар, глубоким черным небом и неясными звуками. Семен и Лена решили передохнуть на скамейке городского бульвара.

Днем прошел дождь. Зелень благоухала, скамьи светились молочной чистотой. Семен сел, с наслаждением потянулся. Лена наклонилась, и чуть сгорбившись, мерными, обстоятельными движениями стала отирать скамью. Движения ее руки были выверены, неторопливы и совершенно не нужны. «Странная», – безрадостно усмехнулся Семен.

Теплый августовский вечер топил в темноте горечь людской суеты. Волшебство жизни еще не раскрытое дышало рядом. Семен обнял Лену. Лена не препятствовала и склонила голову к его голове. Волны сладостной неги пеленали и таяли. Семен искал ее губы с нарастающей твердостью. Лена не шла навстречу, не раскрывала губ и даже сказала, что ничего не получится, но уже через миг, отдавшись внезапному порыву, вплелась в его объятия.

И, тем не менее, что-то было не так.

Целый день Лена и Семен были вместе, ходили, говорили и ни разу за все это время не посмотрели друг другу в глаза. Сейчас настал подходящий момент. Семену хотелось видеть взгляд, улыбку Лены. Он отклонился, посмотрел Лене в лицо. Лена отвернулась. Она ждала этого.

– Лена! Ты что!? Где ты…?

Пауза затягивалась. Он мягко, но настойчиво взял ладонями, повернул ее лицо. Она отводила взгляд.

– Почему ты не смотришь мне в глаза?

– Люди не любят моего взгляда.

Семен не верил в то, что слышал. Он знал, что от его взгляда тоже неуютно бывает другим. Но здесь было иное. Пытаясь сохранить доверительную близость, Семен снова просил Лену не отворачиваться, нес околесицу: как в армии гипнотизировал армейских товарищей, что никогда не сдается в противоборствах взглядов в метро. Они шли какими-то переулками. Он требовал. Пропасть становилась все больше. Когда подошли к ее дому, Семен последний раз выдохнул, остановил Лену и предложил пойти к ней в гости.

– Я живу с бабушкой одна, а бабушки сейчас нет дома. По этому ко мне нельзя.

Семен отчетливо осознавал нелогичность ее фразы. Но еще отчетливей он понимал, что она знает, что говорит. Он услышал в интонациях ее голоса муку и растерялся. Он взял номер ее телефона, и они договорились встретиться завтра в 3 часа дня на месте знакомства.

Тишина. В тишине мы общаемся друг с другом. Тишина бездонна. Умолкая, мы видим другого человека и можем знать о нем то, что он не знает про себя сам. Я вещь.

Я сам тишина. Я знаю все.

Завтра опять была жара. Часов в 12 пополудни Семен сидел на скамейке крайней в длинном ряду скамеек, расположенных на бульваре, тянущемся от кинотеатра, в котором он решил уничтожить бессмысленно замершее время.

На противоположном конце бульварной аллеи показалась фигура человека. Семен привычно раскрыл блокнот для рисования. Фигура приближалась. Это была аккуратно причесанная среднего роста в меру полная на вид не слишком старая женщина. Она была одета в чистое некогда дорогое и добротное, но теперь лоснящееся от старости потерявшее свой первоначальный цвет зимнее пальто. Пальто длинное, как скафандр, футляр, приросшее отвратительно чуждое в этот очередной невыносимо душный день. Женщина прошествовала мимо, но на другом конце скамейки, вдруг остановилась, подошла к скамье, наклонилась и мерными обстоятельными движениями руки стала отирать место. …Ее движениями!

Женщина сидела на другом конце скамейки, и Семен не сомневался – на обращенной к нему правой стороне ее лица на носу выпуклая родинка. Чтобы удостоверится, он заставлял себя повернуть голову, но тело не повиновалось ему. Он изо всех сил поворачивал голову – шея каменела, не желала подаваться, и казалось, сейчас сломается от распирающего ее напряжения, но вдруг… его голова, сама, неправдоподобно легко повернулась, и Семен увидел: родинку, знакомый взгляд, черты лица. Женщина поднялась, медленно уходила. Семена парализовало. Он пытался кричать, – «Лена!»

В голове его звенел не рожденный крик. Шею разрывало судорогой. Он был нем.

В 3 часа Лена не пришла. Семен звонил ей весь вечер. Лена не отвечала. Семен звонил всем подряд своим знакомым, он не мог оставаться один, но никого не было дома. Пошел непрекращающийся дождь. В горячечном бреду в телефонной будке Семен забыл записную книжку. Номер ее телефона семь цифр не ужились в его больной памяти. Он не нашел ее дом в чужом незнакомом районе.

Осталась только фраза, пульсирующая метрономом,

– «Я ЖИВУ С БАБУШКОЙ ОДНА, А БАБУШКИ СЕЙЧАС НЕТ ДОМА. ПОЭТОМУ КО МНЕ НЕЛЬЗЯ».

Люди видят то, что хотят видеть. Хотят то, что видят. Лишь немногим дано видеть то, что видеть не хочется. И совсем немногие хотят то, что видеть не дано. Я ничего не хочу.

Я вижу все.

ГЛАВА 7

Семен женился и зажил с любимой женой, маленькой дочкой и сыном. Он устроился на интересную, но не очень хорошо оплачиваемую работу, а живопись осталась главным занятием. Семен считал, что все в жизни сложится само собой. Его же окружали близкие люди!

Живопись завладела Семеном целиком. Во время работы над холстом мир замирал, останавливалось время – кисть творила новый мир. Семен погружался во чрево палитры в густое соцветие красок внутрь мига отвердевшего времени и в них искал суть мироздания.

Семен торопился с работы домой, что бы скорее спешить в студию. На заднем дворе соседнего дома его остановил незнакомый парень. Один из подъездов того дома был общежитием и парень, похоже, был из него.