По ту сторону

– Кто тут? Чую, чую, человечьим духом запахло! Живые пожаловали!

Невозможно описать, как я испугался. Голос – старческий, дребезжащий, раздался передо мной в пустоте, а вслед за этим тьма, окружившая меня, отступила. Вместо пустой, камеры дольмена, в которой кажется едва – едва можно развернуться, я оказался в просторной, комнате заставленной многочисленными вещами. Здесь была и огромная печь, и стол с лавками, и огромная ступа, и широкая лежанка… Многочисленные свечи по углам комнаты, на полках по стенам, на печи давали достаточно света, что бы разглядеть ту, что возлежала на деревянном ложе и чей голос так меня напугал.

Я увидел самую уродливую из старух. Высокая, худая, костлявая, одетая в длиннополую рубаху без пояска, она лежала неподвижно, водя из стороны в сторону своим крючковатым носом, синюшного цвета. Кажется, ведьма меня не видела. Глаза ее, налитые кровью, слепо шарили вокруг. Волосы ее, длинными, нечесаными космами падали на плечи. Зубов во рту было немного, и все железные. Шамкая бескровными губами, блестя зубом и морща лицо, старуха вновь запричитала:

– Отзовись немедленно. Я чую тебя! Знаю, что Семеном тебя зовут, добрый молодец, но не знаю, зачем пожаловал. Что надобно?

Я медленно пятился назад, к печи, пытаясь совладать с голосом.

– Это… как его… Я пришел… Линдор сказал мне, бабушка.

Бабушка медленно села в постели. С ужасом я заметил, что одной ноги у страшной старухи не было, вместо нее оказался костяной протез в виде трехпалой птичьей ноги. Хуже этого оказалось то, что в глубоком вырезе рубахи кроме свисавших до пупа грудей, я увидел, как торчат из-под пергаментной кожи, молочно белея, ключица и два ребра.

– Зови меня не бабушкой, а Ягой Змиевной.

Баба-яга! Конечно, это была она! Как там было в сказке? «Зашла Марьюшка в избушку и видит: сидит там баба-яга – костяная нога, ноги из угла в угол, губы на грядке, нос к потолку прирос».

– Так что пришел-то, Семен? Дело пытаешь или от дела лытаешь? Что, молчишь, будто воды в рот набрал?

Острый угол печи, об который я так удачно приложился копчиком, вернул дар речи. И ни огромная змея свернувшаяся клубком в изголовье кровати ведьмы, ни безобразная карлица, с тонким, будто соломинка телом, выглядывающая из-за ножки стола, ступора, вызванного эффектным появлением сказочной ведьмой, повторно вызвать не могли.

– Я… Меня прислал Линдор. Эльф. Надо правдолюб.

Старуха мерзко хмыкнула.

– Эка тебя пробрало! Никак косноязычие не пройдет. Испужался, что в печке изжарю и до косточек обглодаю? Не поместишься – поди, в печи-то. Да, и не едала я никогда малых детей. Наговоры все это!

Я невольно икнул, понемногу приходя в себя.

– А как же сказки?

– Сказка ложь да в ней намек, добрым молодцам, понимаешь урок, – попеняла мне страшная старуха. – Детей малых в печь сажала, было дело. И то если мамки сильно просили или ребенок сильно плох был.

– Это как? – удивился я.

Старуха мертвенно зыркнула на меня своими слепыми бельмами.

– Вот дурачок! Ведьма я, ведьма. Главная над многими местными Солохами, теми, что на шабаши летают, на Лысую гору! И ведьмами зовут от того, что «ведаем» много. Вот родится ребеночек раньше срока или просто слабым, и мамки бегут, превозмогая страх, ко мне в лесную чащобу. Мол, помоги, старая! Старая и помогает. Обряд и наговоры специальные творит. Вот для обряда и месится тесто с лесными травами, в это тесто малышок заворачивается по самую макушку. А затем в теплую печь, на пару минут, пока заклинание не скажу! Вот и всех делов! Тесто затем собаке, дите – мамке. После чего вся хворь уходит! Так что никаких пирогов с начинкой из непослушных детей Яга не ела. Никогда!

Я немного осмелел.

– Тогда полагается напоить, накормить доброго молодца, да спать улож…

– А ну, тихо! Совсем сбрендил? К миру духов решил приобщиться? Зачем? За Кащеем, треклятым, собрался? Изловить его желаешь? Ан, нет, сидит он у меня уже, в сырой темнице. Хи-хи, сырее и темнее не придумаешь!

– Почему к миру духов? – я перебил Ягу.

– То, что в сказках описывается как гостеприимство бабы-яги, на самом деле сложный и опасный обряд. Чтобы человек стал ближе к миру духов, смог общаться с любой нежитью или просто нечистью, обрести силы и свойства не присущие смертному, он должен умереть. Нет, Семен, не по-настоящему, конечно. Вот и проводится ритуал, в котором добра молодца кормят пищей мертвых, омывают, как покойника да погружаю в глубокий, смерти подобный, сон. Понял, нет? Да, что же ты мне зубы заговариваешь?

Тут старуха злобно плюнула на пол и заскрежетала зубами. И как ей это удалось с ее ограниченным по количеству зубным рядом?

– Сказывай, зачем пришел? Ах, да запамятовала! Совсем стала стара, памяти никакой! И сил никаких! Все на Кащеюшку истратила, с тех пор никак прийти в себя не могу, все сплю и сплю. За правдолюбом пришел! Сейчас, сынок, мы отвар мигом приготовим!

Яга неожиданно ловко соскочила со своей деревянной лежанки и, гремя, своей костяной ногой полезла под кровать. Уже совсем без удивления, я отметил, что Яга Змиевна хвостата. Голый, чешуйчатый хвост у бабы-яги в сказках вот не упоминался, хотя змеями повелевать и в змею оборачиваться могла. Старуха недолго скребла по своим сусекам, на свет появились несколько пучков сушеных трав. Неожиданно сильно запахло мятой и медом. Яга надергала десятка два сухих, сморщенных листочков. С ними она проковыляла к столу, чтобы бросить их в небольшую каменную ступу. Другая ступа, размером с хорошую бочку, выдолбленную из дуба, что стояла в углу, видимо как полагается, предназначаясь для полета. Что-то невнятно приговаривая, то и дело, сплевывая в ступку, ведьма стала ловко разминать листья в порошок…

Я так и остался стоять у печи, уже не икая от страха и удивления, но все равно опасаясь лишний раз пошевелится. Против своей воли, видимо от стресса, память выдавала на-гора, все, что мне было известно о славянских ведьмах вообще, и Бабе-Яге в частности. У меня в соседях ходил один увлекающийся любитель старины. Его основным увлечением был фольклор, история и бытописание славянских племен, легенды и мифы наших предков. От него я узнал, что ступа у древних славян имела большое магическое значение. Она отвечала и за жизнь, и за смерть. Так, во время свадебного обряда толкли воду в ступе. Пестик в этом обряде олицетворял мужское начало, ступа – женское. Что вода основа любой жизни знали уже тогда. С тринадцатого века покойников хоронили уже не только в «избах смерти» – небольших срубах, без окон и дверей, стоящих далеко в лесу, но и в долбленных дубовых колодах-ступах. Отсюда и пошло выражение «дать дуба». Только благодаря Петру Первому на смену дубовой колоде пришли сколоченные из досок гробы. Кстати, пресловутые «избы-смерти», как мне помнилось, стояли на окуренных священным дымом столбах или срубленных под пенек стволах деревьев. Пеньки с торчащими из земли корнями затем перекочевали в сказки под видом куриных ног, на которых стоит изба обитель живого мертвеца и ведьмы в одном лице. Тогда почему Яга Змиевна выбрала дольмен, а не избушку? Деревьев вокруг много. Может потому, что в Европе, как и на Кавказе, дольмены и исполняли ту же роль, что и «избы смерти» древних славян. Не зря же абхазы называли дольмен ахатгун – погребальный дом, адыги – спыун или испун – дома для жизни в загробном мире, мегрелы – вместилищем костей.

Пока я вспоминал древние, давно позабытые легенды и обряды, Яга истолкла листья в мелкий, коричневого цвета порошок. Набрала в котелок воды, высыпала в него порошок из листьев, добавила змеиного яда, для чего бесцеремонно схватила с лежанки за шею змею. Зелье настаивалось в печи, и пока вода не закипела, яга крутилась и вертелась около, все время что-то бормоча, приговаривая скороговоркой. Во время священнодействия Яга меня полностью игнорировала. Я попытался спросить старуху про полеты в ступе, но ведьма лишь шипела и плевалась в мою сторону. Когда из котелка повалил густой пар, и резко запахло, Яга удовлетворенно выдохнула:

– Ну, вот, милок! Все готово!

Передо мной в воздухе повис высокий бокал, вырезанный из кости. Я схватил его, испугавшись, что земное тяготение возьмет свое, и сосуд вот-вот упадет и разобьется о камень пола вдребезги. Подслеповато шаря в воздухе, Яга поймала мою руку со стаканом. Рука ведьмы оказалось холодной, как лед. В бокал Яга Змиевна бережно, почти благоговейно налила отвар.

– Пей, не бойся! – скрипуче проворковала старуха.

– Сейчас? А как же эльфы?

Яга подтолкнула мою руку.

– Пей, говорю! Отвар правдолюба пьют горячим, только что с огня. Иначе сила зелья уйдет. Насчет Линдора и его братии не бойся! Спросят и услышат что следует!

Я послушно сделал глоток… Зелье обожгло небо, язык и горло так, что слезы ручьем брызнули из глаз. Жидкий огонь перекочевал из горла в пищевод, а затем в желудок, вызывая в нем резь. У меня же гастрит! А теперь кажется и язва, прободная! Опять придется пить таблетки! Если не помру, конечно!

– Пей, пей еще, Семен! Надо пить, пока не остыло!

Яга не отставала от меня, своей леденящей рукой подталкивая стакан к моим губам. Я, превозмогая боль в желудке, сделал еще один глоток. В этот раз отвар не показался мне раскаленной лавой. Видимо еще после первого глотка все болевые рецепторы в ротовой полости погибли. После третьего глотка наступило какое-то умиротворение, граничащее с апатией. А четвертый свалил меня с ног! И это не преувеличение! В неверном свете пламени свечей стены и потолок сделали кувырок, а затем медленно стали уплывать куда-то вправо и вниз. Упасть мне не дала старуха. Подхватив меня, болезного, Яга быстро зашептала мне на ухо, обдавая меня запахами гнили и тлена:

– Ничего, сынок, ничего! Надо, значит надо! Еще один глоточек… Один малюсенький глоточек. Вот молодец! Это, что, вот я как-то одно омолаживающее зелье готовила. Так там, в котел с кипящим отваром надо было прыгать…

Глава 7: Суд Высших

После зелья я долго приходил в себя. Приступы головокружения сменялись состоянием, когда не поймешь – спишь ты или нет, которые в свою очередь чередовались с провалами в черную пустоту без снов… Когда все это, наконец, прошло, и моему сознанию вернулась ясность мышления, я обнаружил себя лежащим на толстом, войлочном матрасе. Сверху меня укрывала медвежья шкура. Я осторожно приподнялся, ожидая повторения приступов головокружения вкупе с другими неприятными последствиями приема ведьмовского отвара. Подождал несколько минут. Ничего подобного, к счастью, не повторилось. Ободренный таким поворотом событий, я огляделся. Ложе мое располагалось под кроной молодого граната. Несмотря на то, что еще не сезон, плоды – тяжелые, с потрескавшейся кожурой, усыпали гибкие ветви древа, клоня их к земле. Одного взгляда на спелые плоды над головой хватило понять, что зверски хочу есть. Отбросив в сторону тяжелую шкуру, я вскочил на ноги. Повязки на ноге не оказалось. Я поднял шорты повыше, осматривая ногу. Слева и справа от надколенника красовались розовые рубцы. Крупная зверюга цапнула меня! Ухватилась бы половчее, и ходить мне с палочкой до конца дней!

– Проснулся? – голос Линдора заставил меня обернуться.

Эльфа, стража Врат, я сразу и не заметил. Он, оказывается, сидел у соседнего дерева и вырезал что-то из деревяшки. Зеленая одежда здорово маскировала эльфа.

– Готов поспорить, что ты голоден как волк. Угадал?

Я сделал на пробу пару шагов, невольно чувствуя, как сила переполняет меня. Хотелось бегать, прыгать, совершать кучу бессмысленных движений. Сейчас, в ловкости движений я не уступал ни одному лесному эльфу. И да, очень сильно хотелось есть!

– Сколько я проспал? И что сейчас – утро или вечер? – спросил я Линдора.

Вокруг царил серый полумрак. Солнце или еще не встало или только, что село. Эльф практически без усилий, легко, будто подброшенный пружиной, вскочил на ноги.

– Утро, Семен. Сейчас ранее утро. Ты проспал три дня и три ночи.

Я, чувствуя, как мышцы требуют движения, заскакал вокруг эльфа, не переставая оглядываться и смешно размахивая руками. Линдор с интересом наблюдал за моими па.