Бурлаков не стал уточнять, что именно понятно, и продолжил своё:
– Так что никуда ты не пойдёшь.
Эркин не очень уверенно кивнул.
– Хорошо. И… и что теперь?
Бурлаков чуть было не вспылил, но тут же сообразил, что Эркин просто спрашивает, без подвоха, и он сам же обещал, что будет помогать ему… быть сыном.
– А теперь рассказывай, как там у вас. Как Женя, Алечка?
– Всё хорошо, – улыбнулся Эркин. – У Алисы в школе одни пятёрки, и не дерётся больше.
– А с кем дралась? – заинтересовался Бурлаков.
Эркин рассмеялся.
– Мальчишки из другого класса цеплялись, не к ней, а к другим из её класса, ну, она и навтыкала им. Теперь не лезут.
– Это она тебе рассказала?
Эркин мотнул головой.
– Нет, я пришёл за ней, ну, учительница и похвалила, что стала умницей и больше не дерётся. Я так и узнал.
– Так всегда и бывает, – кивнул Бурлаков. – Поругал её?
– За что? – удивился Эркин.
– Тоже правильно, – согласился Бурлаков. – Надо уметь защищаться. А у тебя как в школе?
– Хорошо, – улыбнулся Эркин и, чувствуя искренний интерес Бурлакова, стал рассказывать: – Труднее, чем в начальной, но я справляюсь. И… и мне интересно. Я никогда не думал, что учиться так интересно, – и вдруг, неожиданно для самого себя, сказал по-английски. – И не больно. Я-то боялся сначала, что как тогда в учебном Паласе будет.
Бурлаков с трудом удержал лицо и, как будто ничего особого и сказано не было, вернул Эркина в настоящее.
– И что самое интересное? Какой предмет?
– Да всё интересно, – Эркин чуть смущённо пожал плечами. – По истории много непонятного, каждый раз новые слова, а в учебнике не все есть. Ну, по словарю смотрю И Энциклопедии.
– Молодец, – искренне похвалил его Бурлаков.
И Эркин улыбнулся в ответ уже совсем свободно, своей «настоящей» улыбкой. И, понимая, что Андрей Бурлакову куда интереснее, чем он, заговорил о том, что Андрей – первый ученик в классе, по английскому вровень с Тимом идёт, а по всем остальным… его самого не догонишь. А литература с историей у Андрея вообще от зубов отлетают.
Бурлаков счастливо улыбался.
– А читаешь?
– Что в школе велят, – легко ответил Эркин. – Ну, и ещё… с Алисой, её книжки. Энциклопедию. И… стихи. Андрей тогда привёз. Шекспира и ещё.
– Любишь стихи?
– Люблю, – кивнул Эркин. – Там хорошо, даже если слова незнакомые, то всё равно понятно. И… Жене нравится, как я вслух читаю. А… а вы как?
– Нормально, – подхватил Бурлаков. – Работаю в комитете, в Университете читаю лекции, веду семинар.
– А семинар – это что? – заинтересовался Эркин.
В первый момент Бурлаков даже растерялся: как объяснить привычное, знакомое с детства, сколько себя помнит. Но надо. Эркин смотрит с доверчивой, почти детской открытостью. И отшутиться или, не дай бог, удивиться незнанию – это потерять всё. И второй попытки уже не дадут.
Выслушав его объяснение, Эркин кивнул.
– Понятно, – и улыбнулся. – На урок похоже, – и про себя вспомнил, что кутойс тоже так любит учить, надо будет ему сказать, что это семинаром называется.
– Да, – согласился Бурлаков.
Эркину хотелось спросить, ну, прямо язык чесался, про Синичку-Машеньку, но он удержался. Да и чего спрашивать, и так же всё ясно. А о чём ещё говорить, он не знал. И потому молча пил уже остывший чай. О сказанном и услышанном он не думал, это всё на потом, слишком странным это было. И ещё… чего-то он устал. Скрывая зевок, он опустил голову, но Бурлаков заметил.
– Время позднее, ты с дороги, давай ложиться.
– Да, – кивнул Эркин, допивая чай.
Усталость всё сильнее и ощутимее придавливала его. И, преодолевая её, он, оттолкнувшись от стола, встал.
– Давайте, я посуду помою.
Удивление Бурлакова длилось полсекунды, не больше.
– Хорошо, спасибо. А я пока постелю тебе. Спать будешь в кабинете.
– Да, Андрей рассказывал.
Обычная вечерняя суета, нет, необычная и для Бурлакова, и для Эркина. Но оба, не сговариваясь, старались, чтобы всё было как… как обычно. Будто ничего особенного не происходит. И даже обилие книг в кабинете не вызвало у Эркина никакой реакции, во всяком случае, внешней. Нет, он, конечно, и заметил, и удивился, хотя Андрей и расписывал ему цареградские чудеса и профессорское жильё, но слишком устал, чтобы ещё о чём-то думать. Лечь, закрыть глаза и чтоб уже ничего не было. И, понимая это, потому что самого так же вымотал этот разговор, Бурлаков уже ни о чём серьёзном не заговаривал, только самые необходимые и самые житейские слова.
И вот всё убрано, всюду погашен свет, сонная тишина в квартире. День закончен.
Эркин вздохнул, потянулся под одеялом, уже засыпая, и распустил мышцы. Ну вот, всё он сделал и, похоже, сделал правильно. А дальше… дальше посмотрим, каково это – иметь отца. Зибо… Зибо не в счёт, он его никогда отцом не считал, ни минуты. Был бы Зибо индейцем, ну, хотя бы метисом или полунегром, ещё бы могло по-другому повернуться, а так… сволочь он, конечно, и чурбан бесчувственный, не подыграл старику, но… дело уже прошлое, а сейчас… сейчас всё по-другому. И не по приказу, а сам решил, так, значит, назад не крути. Он вытянулся на спине и закинул руки за голову. И, уже совсем засыпая, подумал, что вроде на столе стоят фотографии из тех, свадебных, надо будет посмотреть утром, и зачем это профессору?
Ижорский Пояс
Загорье
Конечно, никуда Андрей не пошёл, играл с Алисой, возился в кладовке, заново поточил и поправил все ножи, потом – Алиса уже спала – пил вдвоём с Женей чай на кухне.
– Всё будет хорошо, Женя.
– Я знаю, – кивнула Женя. – Спасибо, Андрюша.
– Он… он так и не сказал тебе, зачем поехал? – рискнул Андрей.