– Разумеется, – горячо и в то же время смущённо согласился Бурлаков.
Мария Петровна улыбнулась: ну да, с деньгами-то… полный швах.
– Ничего, Гаря, перекрутимся.
Бурлаков комично вздохнул. Мария Петровна рассмеялась и потянулась к безнадёжно остывшим пирожкам и загорышам.
– Ну, давай доедим. Ещё одного разогрева они не выдержат.
– Горячие они были бесподобны.
– Верю. Они и такие неплохи. А вот эту фотографию я возьму себе.
– Маша…
– Да-да. И не спорь, жадина, эгоист.
– Так меня, так! – счастливо улыбался Бурлаков.
– Да. Кстати, а почему у тебя только Серёжа и Алечка? А Эркин?
Бурлаков открыл было рот и вдруг густо покраснел.
– Чёрт! Как же я лопухнулся. Ты молодец, Синичка. Серёжа бы приехал и не увидел Эркина… было бы мне за это. Понимаешь, он очень следит, чтобы Эркина ничем не обидели, – и усмехнулся. – как же, брат, старший.
– Понятно, – кивнула Мария Петровна. – Возьми тогда и поставь эти. Где Эркин с Женей. Будет полный комплект.
– Умничка ты у меня, – поцеловал он её в висок и встал. – Сейчас уберу только, чтобы не запачкать.
– Конечно, только мою не заначь.
– Обижаешь, начальник.
Бурлаков унёс фотографии, и, пока он возился в кабинете, Мария Петровна заново накрыла на стол. «Реликвию» она убрала с глаз, но выбрасывать не стала. Пока. Ну вот, всё разъяснилось, всё хорошо, лучше любого другого. Так что же… нет, всё хорошо, всё хорошо… уговаривала она саму себя. Это семья Крота, а, значит, и её семья. Она должна их любить, иначе они отнимут его, значит, полюбит. Женю с её пирожками, Серёжу, Эркина, Алису… Алечка-то уж точно не при чём. Чудная девочка.
Американская Федерация
Алабама
Колумбия
Мать Моны приехала в Колумбию в середине сентября, когда по расчётам Моны до родов оставалась неделя, но наступил октябрь, а всё ещё ничего… Найджел бы совсем потерял голову, если бы не Айрин.
– А как же папа? – спросила Мона, услышав от матери, что уж рождения внука она не пропустит, ну, и ещё неделька-другая, и вообще там видно будет.
– Я договорилась с Мери Сайлз, – спокойно ответила Айрин.
Мона кивнула. Она хорошо помнила добродушную старую деву, истово ухаживающую за больными, одинокими и всеми, кто – по её мнению – нуждался в помощи, иногда даже назойливой, но всегда искренней. Мери – белая, но всегда твердила, что все люди – божьи дети, и лечила даже рабов, но, разумеется, с позволения хозяев, и к ней, как к местной безобидной достопримечательности, ни местная полиция, ни СБ не цеплялись. А уж теперь-то… Так что отец будет и присмотрен, и ухожен.
И потянулись друг за другом почти безмятежные дни…
…В маленькой уютной – потому что она своя собственная – гостиной чисто и спокойно.
– Как ты думаешь, мама? – Мона погладила себя по животу. – Ещё долго?
– Ему там хорошо и удобно, – Айрин была полностью занята вязанием и говорила, не поднимая головы. – Вот он и не торопится.
– Найдж так волнуется…
– Мужчине положено, – Айрин снова пересчитала петли. – Главное, чтобы ты была спокойна.
– Угу, – согласилась Мона, разглядывая своё вязание. – Мама, не велика?
– Ну, так будет на вырост.
Спокойствие матери иногда раздражало Мону, но… без мамы она сама, конечно, ни с чем бы не справилась.
Айрин посмотрела на часы – гордо красовавшийся на каминной полке подарок Кена, Митча и Дика на новоселье – и собрала свою корзинку для рукоделия.
– Пора накрывать, Мона. Вот-вот Найджел придёт.
Мона кивнула и отложила вязание на столик.
– Мама…
– Убери в корзинку, а не бросай, где попало.
Мона только собралась заявить, что она – не маленькая девочка, а взрослая женщина, как вошёл Найджел.
– Привет! Ну, как…?
– Привет, – улыбнулась Айрин. – У нас всё в порядке. Сейчас будем обедать.
– Да, спасибо, – рассеянно ответил Найджел, подходя к Моне.
Она храбро улыбнулась ему.
– Ты сегодня рано, ничего не случилось?
– Нет, всё в порядке. Как ты?
– Так же, – она невольно вздохнула.
Найджел осторожно обнял её за плечи, коснулся губами виска.
– Всё будет хорошо, Мона. Я знаю.
– Откуда?