– Даже так? – сурово спросил Роман.
– Ende gut – alles gut, – ответил старинным присловьем Степан Медардович.
– И всё же, отец, – Захар покрутил ложечку. – Ведь думали… Лучше бы я поехал с тобой.
– И кто бы улаживал в ГАУ и на заводе? Нет, Заря, я ни о чём не жалею, но за заботу спасибо.
Ярослав слушал внешне спокойно, и голос его был спокоен, но не безмятежен.
– Так что же случилось, дядя?
Степан Медардович кивнул.
– У меня был очень интересный попутчик. Познакомились в вокзальном ресторане.
– Сразу, дядя, – извинился улыбкой Ярослав. – Кто к кому подсел?
– Я к нему. Фактически единственный свободный от гуляк столик на двоих. Указал метрдотель, я посмотрел и согласился. Милый провинциальный мальчик из приличной семьи растерянно изучает меню.
Ярослав понимающе кивнул.
– Представляю. И что этот мальчик?
– Кое-что показалось мне несколько… противоречивым ещё в ресторане, но я не обратил на это внимания. А нам оказалось на один поезд и даже в один вагон, купе, правда, разные. Ну, ночь как обычно, а сегодня с утра началась игра.
– Тоже, как обычно, – вставила Елизавета Гермогеновна, стараясь немного разрядить обстановку.
– Совершенно верно, тётя, – кивнул Ярослав, оставаясь серьёзным.
– Да, Лизанька. Шесть человек. Этакий кондовый купчина, моряк-фронтовик, мелкий чиновник, молодой… – Степан Медардович на секунду запнулся, подбирая определение, – человек неопределённых занятий, я и этот мальчик. Играем в «двадцать одно».
– Кто предложил? – вежливо, но жёстко спросил Ярослав.
– Именно этот мальчик. Назвался он, кстати, ещё в ресторане Андреем. Ну, а в поездной игре представляться, ты знаешь, не принято.
– А что, Яр? – спросил Захар. – Узнал кого-то?
– Ещё не уверен. Продолжайте, дядя.
Степан Медардович кивнул.
– Благодарю. Ну, играю с переменным успехом. В проигрыше, но разумном. А купец разошёлся. Вожжа под хвост, и всё к этому полагающееся. К Воложину купец проигрался вчистую и сошёл. Мы остались впятером. И тут, – Степан Медардович с ухваткой опытного рассказчика обвёл взглядом слушателей. – Я никогда такого не видел. До этого момента я всё понимал. А дальше… и вот тут, Ярик, ты знаешь, меня… фольклором расейским не удивить, но этих слов не знаю, не встречал.
– А именно?
– Болдох зелёны ноги. Кого так называют, Ярик?
– Беглого каторжника, – по-прежнему очень спокойно ответил Ярослав. – Термин старинный, применяется редко и по очень серьёзным основаниям. И кто кого так назвал?
– Фронтовик Андрея. А тот ответил странным вопросом. Куму доклад готовишь?
– Правильно ответил, – кивнул Ярослав. – Как и положено. Кум – это начальник оперчасти в тюрьме и на каторге. Тоже по старинке, сейчас в ходу другой термин.
– Интересно, – протянул Роман. – И что, отец?
– Из участника меня сделали наблюдателем, и Андрей играл только с этими тремя. Забрал карты и не просто держал банк, а заставил их играть на своих условиях. Сам назначал им ставки и…
– Выигрывал? – не выдержал Роман.
– Не то слово. Пятнадцать конов и пятнадцать раз подряд у него двадцать одно, а у них то перебор, то недобор.
– И они не сопротивлялись? – спросил Ярослав.
– Стоило им хотя бы чуть-чуть слегка намекнуть на сопротивление, и он давил их… Даже нож показал. Прятал в рукаве, выпустил на ладонь и снова убрал, – Степан Медардович вдруг улыбнулся. – Ах, какой нож, Ярик. Рукоятка самая обычная, явно рабочая, но лезвие… заточка… полировка… Я еле удержался, чтобы не спросить о мастере. Привёл бы нашу коллекцию в порядок.
– Хорошо, что не спросили, дядя, – улыбнулся Ярослав. – Такая любознательность слишком дорого обходится.
– Да, этот… Андрей так и сказал, что один его знакомый покойник тоже много спрашивал.
Ярослав кивнул.
– Ещё о чём-нибудь говорили?
– Его спросили, не «мокрушник» ли он.
– И что ответил?
– Что его масть выше.
– Выше «мокрушника» только «мочила», – Ярослав отпил чая, оглядел сидящих за столом и продолжил академически спокойно: – «Мокрушник» убивает, но по делу, грабя, воруя или насилуя. Убийство – не цель, а средство, или побочный продукт. «Мочила» – только убийца и, как правило, по заказу. На той стороне их откровенно и почти официально называют киллерами. Эти трое – шулеры или, на этом языке, «каталы». Что он их задавил и отобрал у них деньги, правильно. По воровской иерархии он несравнимо выше. Но как вы уцелели, дядя?
Степан Медардович кивнул и продолжил.
– Я сидел молча и смотрел. Если честно, любовался виртуозной работой. К Скопину он их обыграл вчистую, мелочь медную из карманов заставил выгрести и выгнал. А потом рассортировал все деньги. Отделил и забрал, что проиграл вначале, отделил и отдал мне мой проигрыш, а остальное поделил пополам и половину отдал мне, – Степан Медардович усмехнулся. – Как компенсацию за моральный ущерб. И немного просветил. Что эти трое шулеры, а колода с крапом… Кстати, колоду он мне отдал на память. Лизанька, у меня в пиджаке, в кармане.
– Я сейчас принесу, – встала Елизавета Гермогеновна и вышла.
Когда за ней закрылась дверь, Степан Медардович быстро спросил, понизив голос.
– Татуировка, точка на верхней губе под носом, что это за знак?
– У кого он был?
– У Молодого. Андрей называл его петушком. Когда, судя по тону, оскорблял.
– Это и есть оскорбление. Это название… пассивного гомосексуалиста. И точка на губе… оказывает любые услуги, в том числе и сексуальные.
– Понятно, – кивнул Степан Медардович.