Гардеробщица уже принимала плащи и пальто у пришедших в кино на дневной сеанс, и ей было не до детей. Эркин проверил, как Алиса одета, ещё раз поправил ей шапочку, и они вышли.
Дождя не было, но в воздухе стояла водяная пыль, и опавшая листва не шуршала, а чмокала и чавкала под ногами. Серое низкое небо и кружащиеся, опадающие на землю листья. Как ни крутится, а всё равно упадёт Ярко-жёлтый листок зацепился за меховой воротник курточки Алисы. Эркин отцепил его и дал Алисе.
– Какой красивый! – обрадовалась она. – Давай маме отнесём.
– Давай, – согласился Эркин.
– И ещё наберём.
– Хорошо.
Они шли не спеша, и Алиса ловила кружащиеся в воздухе листья. Не с земли же подбирать, они там мокрые и затоптанные, а эти можно высушить, им Нина Викторовна говорила, как это правильно сделать, и будет красивый букет.
Эркин охотно с этим согласился и предложил сделать крюк и пройти через берёзовую рощу. Сами листья и букеты его мало интересовали, но вот чем позже они придут, тем больше времени у Жени для отдыха.
Царьград
Андрей вздрогнул и очнулся. Судя по часам, вырубился он минут на семь, не больше, но и этого ему вполне хватило. Так, теперь что? Моряка, понятно, что и след простыл, ну да, вещей у того, тоже понятно, что не было, а вот его… всё на месте. Андрей достал сумку и стал собираться. Побриться он уже не успеет, да вроде и незачем, не так уж быстро он обрастает, это у Фредди щёки к вечеру синели, а наутро уже щетина сильно заметна. Так что, укладываем всё. Деньги? Ага, от газеты листок оторвём и свёртком на дно, между вещей, чтоб в любой давке не прощупали. Ну вот, остальное – казённое, вот пусть и лежит, как лежало.
В коридоре уже знакомо зашелестели колёсики. Андрей выглянул из купе и купил бутылку минералки, пару бутербродов и пакет орешков, чтобы забить выпитое, всё же он напоследок стакан водки без закуси шарахнул. Взять его не взяло, но забить надо, ему в Царьграде голова чистая нужна. И чтоб запаха не было. Не к Барину же ему идти, а ресторан наверняка уже сворачивается.
Он курил, пил приятно горчившую воду, бросал в рот орешки, бездумно глядя в окно на своё отражение. Проплывали россыпи огней городов, какие-то непонятные чёрные громады… Ну, что ж, сделано – так сделано, никогда не жалей о сделанном. Что эта… мелкота сявочная его где подсечёт, можно не бояться. Из поезда они свалили, он в окно всю тройку на перроне видел, если только в последний вагон не вскочили, но… вряд ли, побоятся они, эта шваль только со слабым храбра. А в Царьграде они его не найдут. Не успеют. Завтра в шесть вечера он уедет. Домой. Надо будет выкроить время, купить домой всем гостинца столичного, деньги шальные, их потратить надо. Но нож, конечно, лучше под рукой держать.
Заглянул проводник, предложив чаю. Андрей кивнул, соглашаясь. Интересно, что ему та троица напела, ишь как лебезит, не сравнить со вчерашним. Ну да чёрт с ним.
Когда проводник принёс чай, Андрей твёрдо посмотрел ему в глаза и понял: не трепыхнётся, будет молчать, чтоб за гнилую наводку не получить. А за окном всё больше огней, высокие дома, освещённые улицы. Подъезжаем? Похоже, да. Он залпом допил чай, бросил в рот два последних орешка. Снова зашёл проводник: нужен ли билет?
– Да.
Андрей взял свой билет и, пряча его в кошелёк, достал десятку, протянул проводнику.
– За чай и постель. Достаточно?
– Спасибо вам, – проводник даже что-то вроде полупоклона изобразил. – Такси вызвать прикажете?
– Спасибо за заботу, любезный, – усмехнулся Андрей и по вдруг метнувшимся глазам проводника понял, что угадал кликуху. – Меня встречают.
– Как скажете.
Проводник забрал стакан и ушёл. Андрей ещё раз огляделся, проверяя, не забыл ли чего, и снял с вешалки свою куртку.
Поезд замедлял ход, ощутимее стали толчки и слышнее лязганье на стрелках, в коридоре голоса, шум выносимых вещей. Андрей повесил сумку на плечо и откатил дверь. Где проводник? Ага, помогает какой-то фифе в шубе с её чемоданом, проход к ближнему тамбуру свободен.
Ловко лавируя между выходящими из купе и стоящими в коридоре людьми и чемоданами, Андрей, не привлекая ничьего внимания, прошёл к тамбуру, мимоходом заглянув в купе проводника и туалет. Там было пусто. В тамбуре… пусто. Дверь на себя, захлопнуть, под ногами лязгнуло железо сцепки, дверь от себя, захлопнуть. А здесь уже толпились люди с чемоданами рюкзаками: следующий вагон был общей плацкартой, публика заметно попроще, и Андрей прошёл сквозь вагон, ничем и никак не выделяясь. А в этом тамбуре народу ещё больше, со всех сторон сдавило, и дальше продираться – это наоборот – привлечь внимание, и потому Андрей остался стоять. Наконец поезд остановился, пожилой проводник открыл дверь, и Андрея в общей толпе вынесло на ярко освещённый перрон.
Суета встреч, объятий, носильщики со своими тележками… Андрей шёл со всеми, не обгоняя и не сторонясь идущих рядом, стараясь не глазеть по сторонам: лохов всюду вылавливают.
Вокзал большой, многозальный и многоэтажный, с подземными и навесными переходами, но указатели чёткие, и Андрей всё нашёл, никого и ни о чём не спрашивая. В туалете ещё раз привёл себя в порядок, умывшись и прополоскав рот, в справочной ему объяснили, что до Боброва переулка две остановки на третьем автобусе и пешком немного. Справка обошлась в гривенник.
Выйдя уже на площадь, Андрей огляделся в поисках нужной остановки. Увидел садившегося в такси Степана Медардовича, ещё раз огляделся. Нет, тех рож не видно. А автобусы вроде вон там. Ему нужен третий маршрут.
Толпа на остановке клубилась солидная, но и маршрутов много. Автобусы подходили один за другим, втягивали в себя людей, чемоданы, ящики, корзины и отъезжали, а на остановку уже набегала новая толпа.
Третий номер подошёл не сразу, и народу набралось много. Андрея опять сдавило, приподняло и внесло внутрь.
– Следующая остановка маршала… – конец фразы исчез в скрипе и писках. – … не забывайте оплатить проезд, – объявил водитель.
Просто удивительно, как ухитрялась в этой толпе маленькая толстая кондукторша протискиваться из одного конца автобуса в другой, собирая деньги и выдавая билеты и сдачу. Билет стоил пятачок.
– А Бобров переулок? – спросил Андрей, отдавая деньги.
– Через одну, держи, – последовал быстрый ответ. – А ну кто ещё без билета?
Несколько раз автобус останавливался, но двери не открывались. Светофоры – догадался Андрей. Повернули, ещё раз. Ну и перегоны здесь, если это, как ему сказали, рядышком, то сколько ж до дальнего конца было бы? В рот лезли длинные волоски пуха от чьей-то вязаной шапочки, сбоку натужно сопели и дышали перегаром, спрессовали как… в карцере, и всем ничего, будто так и положено. Ну, ладно, перетерпим, бывало и похуже.
– Маршала Бондаренко, следующая Бобров, – объявил водитель, открывая двери.
Вывалилась треть автобуса, но и влезло не меньше, а то и больше.
– На Боброва сходите? – пискнуло сзади и внизу.
– Да, – ответил, не оборачиваясь, Андрей и полез к ближней двери.
Эх, Эркина бы сюда, умеет братик, а ему напролом приходится, ох, тётя, с гиппопотамом, что ли соревнуется, в три обхвата, и у самой двери, а не выходит, ну, не обогнуть и не отодвинуть.
Но тут объявили:
– Бобров, следующая Переменная…
Сзади нажали, и Андрей оказался на тротуаре, сам не понимая, как это у него получилось. Несколько ошарашенно огляделся.
Прямо перед ним сверкающая витрина, уставленная искрящимися хрустальными вазами, чашами и рюмками, вокруг снующие, торопящиеся, толкающие друг друга люди. «И куда это их всех несёт? – беззлобно усмехнулся Андрей, поправляя на плече ремень сумки, – ну, я-то по делу, а они чего?»
Первая же остановленная им девушка, сказала, что Бобров переулок – это недалеко, в арку и второй поворот налево. Показала рукой направление поисков арки и убежала, будто её ветром унесло от Андрея.
Длинный дом тянулся рядом витрин и призывно хлопающих дверей. В жизни он такого многолюдья не видел. Всем до себя и никому до него. Даже в Колумбии такого не было, хотя… кто знает, каково здесь в дождливую полночь.
Широкая, чуть закруглённая в верхних углах арка в два этажа казалась чёрной распахнутой пастью. Андрей поглубже засунул руки в карманы куртки и шагнул в темноту. Но та оказалась вполне прилично освещённым то ли двором, то ли проходом между домами. Витрин здесь не было, зато светились окна жёлтыми, оранжевыми и красными уютными огнями. У одного из подъездов стояли и разговаривали две женщины с сумками. На Андрея они посмотрели, но разговора не прервали.
Проход плавно перешёл в улицу жилых домов и маленьких, похожих на загорские магазинов. Хлеб, табачная лавка, трактир, продуктовый, ещё булочная… Народу поменьше, но тоже все бегут, толкаясь и извиняясь на бегу. Деревья вдоль тротуара в решетчатых кольцах. Длинный дощатый забор с узким наружным навесом. Стройка, что ли? Ещё дома… Ему второй поворот налево, а это первый. Подбельская улица. Названия улиц и номера домов с подсветкой, толково сделано. Ну, вот и Бобров. Смотри, как толково дорогу объяснила, а ведь девчонка. Ему нужен дом семнадцать. А это… девятый, следующий… ну, до чего ж девятка длинная… чёрт, седьмой.
Андрей чертыхнулся и повернул обратно. Как бы ему не опоздать к концу приёма. А то ещё получится, что впустую съездил, не будет же он профессора искать и домой к тому переться. Много чести. Да и нарываться неохота. Одно дело – дома, там от души шугануть можно, а в Комитете… какой он ни есть профессор, а там он председатель и должен себя в рамочках держать.
Неожиданно из ряда домов на тротуар выдвинулась каменная ограда, увенчанная фигурной решёткой. За оградой высилась тёмная громада церкви. Номера на ограде не было, но на следующем доме… ага, пятнадцатый. Вот и отлично, всего ничего осталось.
Комитет размещался в трёхэтажном богато украшенном лепниной доме. Глухая дверь, рядом аккуратно-строгая табличка. «Общество бывших узников и жертв Империи».
Андрей перевёл дыхание и толкнул дверь.