– А Джонатан с Фредди ему зачем?
– Не знаю, – Эркин вздохнул. – Покуражился он надо мной, конечно… по-надзирательски. Страху я нахлебался… Как положено. Но… обошлось. Вспоминать неохота.
– Ладно, раз обошлось, – согласился Андрей.
Раз Эркин не хочет сейчас говорить, не надо. Но вот это прояснить, не откладывая.
– А зимой что было?
Эркин вдруг рассмеялся.
– А ничего и не было. Он меня на рабочем дворе в обед заловил. Иду я себе из столовой, тянусь на ходу потихоньку… и тут он! Нос к носу. Я вот до сих пор понять не могу, зачем он меня в профсоюз пригнал. А там… бригада подоспела. И старшой с ходу: где ордер? Нет ордера – и парня, меня, значит, нет. И всё!
Эркин подмигнул Андрею, и тот с удовольствием заржал. Но странно: обычно Эркин рассказывает подробно, со всеми деталями и так, что сам как видишь всё, а сейчас… что-то брат не договаривает. Что-то там ещё было. И в Хэллоуин, и зимой уже здесь. Что? Но… он просил не спрашивать его ни о чём, а сам… Андрей покосился на Эркина.
– Слушай, а… парк тут или ещё чего такое есть?
– Есть, – удивлённо кивнул Эркин. – На площади у Культурного Центра. Там для детей горки всякие, качели. Так и называется. Детский парк.
– Нет, – вздохнул Андрей. – Не пойдёт.
– А что?
– Да… посидеть, поговорить.
– Ну, – Эркин огляделся. – В чайной можно. Или ты пива хочешь?
– А ну его! А чайная… то, что надо.
Маленькая чайная нашлась быстро. Пятница, правда, народу много. Но место отыскалось, и удачное – в углу. Так что никто не подсядет и не помешает разговору. Им принесли четыре пузатых фарфоровых чайника. Два больших с кипятком и два маленьких с заваркой. Чашки, блюдца. И вазочку с кусками твёрдого колотого сахара.
– Пироги у нас отменные. С творогом и вареньем сегодня оченно хороши. Прикажете?
– Давай, – кивнул Андрей. – Тоже по такому и такому, – и когда половой побежал за пирогами, с усилием поднял на Эркина внимательные и серьёзные до строгости глаза. – Что было-то, брат?
Эркин сглотнул.
– Я… я не знаю, как тебе об этом сказать. Столько всего…
– Всё и скажи. Зимой майор этот опять про меня спрашивал?
– Он ни о чём спросить не успел. Я ж сказал, бригада прибежала. А там, в профсоюзе, Селезнёва была, Лидия Александровна, она у нас на заводе профсоюзом занимается. И Бурлаков. Председатель Комитета.
– Та-ак, – протянул Андрей и широко улыбнулся. – А вот и пироги, – но, как только половой, поставив перед ними пироги, отошёл, снова стал серьёзным. – И что Бурлаков?
И тут же выругал себя, что неосторожно спросил. Надо было сначала про Селезнёву, но не может он играть с Эркином.
– Он… председатель Комитета, в лагере у нас выступал, – Эркин остановился, глядя на Андрея, словно ждал его ответа.
– У нас тоже, – кивнул Андрей.
– Тогда… ты видел его?
– Ну, видел, – пожал плечами Андрей.
– Он… – Эркин не смог договорить.
– Ну? – Андрей внимательно смотрел на него. – Ну, профессор, доктор исторических наук, ну…
– Он твой отец, – тихо сказал Эркин.
Андрей заставил себя допить чашку, заесть пирогом, налить новую. Руки у него не дрожали.
– Это каким ветром тебе надуло?
Но ни его слова, ни вызывающе насмешливый тон не обидели Эркина.
– Это не ветер. Он… он пришёл к нам в тот же вечер, домой. Показал фотки. И попросил отобрать те, что на тебя похожи. Я смотрел, Женя, даже Алиса. И мы нашли, ну, похожих на тебя. А это были его фотографии, и его родных, его отца, жены, её брата. Вот и сошлось.
– Вот и сошлось, – медленно повторил Андрей.
– Да, – Эркин облегчённо перевёл дыхание. Вот и сказано самое страшное. Дальше будет легче.
– И что он ещё сказал?
– Что тебя зовут Сергеем. На самом деле. И что все остальные, ну, из вашей семьи, погибли.
– Ясненько, – кивнул Андрей. – Зимой это было?
– Да, в январе, после Нового года точно. А… а ты когда его видел?
– В лагере, – улыбнулся Андрей.
Его улыбка не понравилась Эркину. Но… но он обещал Андрею ни о чём не спрашивать.
– Андрей… – нерешительно начал Эркин.
– Да, браток, – сразу откликнулся Андрей и улыбнулся. – Да, я – Андрей, всё правильно, Андрей Фёдорович Мороз.
– Так… ты не помнишь его?
– Помню или не помню, дело не в этом теперь. Ладно, – и улыбнулся уже по-другому. – Спасибо, брат.
– За что?
– А что сказал.
– И как ты теперь?