Чудны дела твои, Господи!

– Извините, пожалуйста. Саша, Нина хочет домой уйти и просит, чтобы ты подошел.

– Он подойдет, когда я его отпущу, – отрезал Андрей Ильич. – Сейчас мы заняты.

Настя моментально скрылась.

– Зря вы так, Андрей Ильич. Все нервничают и беспокоятся…

– Я тоже нервничаю, – заявил Боголюбов. – И беспокоюсь!.. Где ваш кабинет, куда перенесли весь архив? Проводите меня!

Сашин кабинет, заваленный бумагами, оказался за стеной. Папки, конверты, кипы и кучи бумаг громоздились на столе, на подоконниках и стульях. Боголюбов огляделся. На поиски зеленой папки уйдет месяц, не меньше!.. Впрочем, если ее вчера забрал Саша, ударив Боголюбова по голове, вряд ли она найдется в его собственном кабинете!

Андрей Ильич присел на корточки перед одним из стульев и стал безнадежно перекладывать картонки. От них летела пыль и хотелось чихать.

– Давайте я тоже поищу, – предложил Саша. – Только вы мне скажите, что именно.

– Зеленую старомодную картонную папку с тесемками! В ней были какие-то документы, очень много.

Саша сунул ему под нос одну.

– Не эта?

На папке было выведено «Боровиковский, даты и факты». Боголюбов оттолкнул ее рукой и сел на пол, спиной к стене. В голове у него гудело.

– Давайте отложим зеленые и потом их посмотрим как следует, Андрей Ильич. Так, наверное, быстрее будет…

– Александр Игоревич, я ухожу домой, – объявила с порога Нина. – Я очень плохо себя чувствую. Если понадобится больничный, я вам его предоставлю.

Боголюбов рылся в папках и никак не отреагировал. Иванушкин покосился на него.

– Ну-у-у, – протянул Саша, – иди, конечно, Нин. И не придумывай ты ничего. Не нужны мне никакие больничные…

– Нет, все должно быть по правилам, – отчеканила Нина. – Отныне и навсегда.

– Хорошо бы, – под нос себе пробормотал Боголюбов. – Хорошо, если отныне и навсегда все будет по правилам.

– Я не буду с вами работать, – заявила Нина. – Я хочу уважать себя. Я все равно не смогу выполнять ваши… ценные указания. У меня свои правила и представления. Мне их привила Анна Львовна, и я…

Боголюбов отложил папки и потянул на колени следующую кипу.

– Да вы не трудитесь так-то уж, – сказал он, поднял голову и поморщился, так стало больно в затылке. – Я зафиксировал, что вы меня ненавидите, работать со мной не желаете, будете жить по своим правилам. Окружающие тоже зафиксировали, и достаточно. Вы переигрываете!.. Или у вас в сценарии так написано: девушка Нина отвлекает нового директора своей жгучей ненавистью? Если так, от чего вы меня отвлекаете?

Нина вдруг залилась краской так, что даже уши загорелись, тяжело задышала и выскочила из кабинета. Иванушкин проводил ее взглядом.

– Не нужно сейчас у меня спрашивать, в каком смысле она переигрывает. – Боголюбов не дал Саше рта раскрыть. – Вы же не идиот!.. Она устраивает показательные выступления с самой первой минуты, как мы встретились в «Монпансье» у Модеста. Это видно невооруженным глазом. Она действует согласно сценарию. Кто автор сценария? Ну?..

Саша поднял брови и неловко почесал шею под тесным воротником клетчатой рубашки. Боголюбов мог дать на отсечение свою больную голову, что ему вдруг стало весело. Что такое?..

– А может, она на самом деле… вас ненавидит?

Боголюбов поморщился, перебирая папки:

– Бросьте. Вы все участвуете в заговоре, это очевидно. Каждому определены роли. Ты тихой сапой втираешься ко мне в доверие. Нина каждую минуту заявляет, что она меня ненавидит. Настя Морозова пытается поставить меня в неловкое положение, и желательно публично. Про остальных я пока не понял. Я спрашиваю: сценарий чей?

– Не мой, – быстро ответил Саша.

– Но сценарий есть, – подытожил Боголюбов, и Иванушкин промолчал.

Боголюбов, привыкший действовать методично и со слоновьим упорством, перебрал все папки до единой и, конечно, не нашел той, пропавшей из директорского кабинета, зато, ползая по полу между бумажными завалами, оказался прямо перед мусорной корзиной, стыдливо задвинутой в самый угол.

В корзине лежал привядший букет первоцветов. Этот букет стоял на столе у директрисы, когда Андрей Ильич вчера зашел в ее кабинет.

Выходит, Саша забрал его и выбросил? Интересно, зачем?..

Знаменитый писатель А. С. Сперанский жил на окраине города в старинном особнячке.

Это был именно особнячок с тремя деревянными колоннами, поддерживающими портик, закругленными ступенями широкого крыльца – по обе стороны круглые, чуть взявшиеся зеленеть кусты. На первый взгляд Боголюбов оценил дату постройки примерно началом двадцатого века. Все окрестные дома были самыми обыкновенными, деревенскими, не слишком ухоженными. За заборами брехали и звенели цепями собаки.

Андрей Ильич взошел на крыльцо и постучал в часто переплетенную раму стеклянной двери.

Довольно долго ничего не происходило, и Боголюбов решил, что писателя дома нет. Саша Иванушкин отговаривал его от неурочного визита, утверждал, будто писатель этого не любит, просто терпеть не может, и сопровождать Андрея Ильича наотрез отказался.

Он еще раз постучал, посильнее, и даже подергал хлипкую дверь.

…Должно быть, в этом городе на самом деле не происходит ничего криминального – дверца, как в сказке, сама и откроется, если на нее поднажать хорошенько. И впрямь, должно быть, хулиганствующие элементы всем скопом отбыли в Москву!.. Саша сказал, что им там веселее и простору больше.

– Что вам нужно? – так неожиданно и громко спросили из-за двери, что Боголюбов, собиравшийся уходить, вздрогнул в изумлении.

– Алексей Степанович, я на минутку! Это Андрей Ильич, новый директор музея!..

– Я вас не звал.

– Ничего страшного! – прокричал Боголюбов жизнерадостно. – Я без приглашения явился!..

За дверью подумали.

– Работать не даете, ей-богу…

И дверь распахнулась.

Почему-то Боголюбов был уверен, что писатель Сперанский встретит его в халате с кистями и персидских туфлях. Лицо, представлялось Боголюбову, непременно желтое и отечное, под глазами мешки, перегаром несет так, что рядом стоять нельзя, – по идее, писатель должен в данный момент заливать горе.

Алексей Степанович был в джинсах и футболке, довольно мрачен, но абсолютно свеж, ни перегара, ни мешков, ни даже персидских туфель.

– Проходите. Вон направо, в столовую.

– Да я ненадолго, – неизвестно зачем промямлил Андрей Ильич.

В тесной и темной передней стояли старинная вешалка с перекладиной – за перекладину предполагалось засовывать полы шуб и пальто, чтобы не торчали, – полосатая кушетка и табурет, о который Андрей Ильич немедленно споткнулся. Табурет загрохотал.