Первое правило королевы

Чей-то взгляд сверлил ей голову, она чувствовала, как будто видела это сверло, блестящее и острое, и видела, куда оно входит – в скулу, разгоревшуюся от трубки. Она быстро, внимательно и незаметно осмотрела зал. Симоненко топтался рядом и ныл, и его нытье было ей на руку – она могла смотреть почти беспрепятственно.

Ничего. Никто не таращился, не пригибался к плечу соседа, не прятался за зелеными шторами. Но сверло не исчезало, продолжало буравить скулу и щеку.

Что за черт!

Она завертела головой, уже почти в открытую, и опять безрезультатно. Посмотреть наверх она не догадалась.

Там, где лестница заканчивалась небольшой закругленной площадкой, их было трое – задержавшихся после отъезда московского начальства. Они должны были кое-что обсудить, именно здесь и сейчас, не привлекая к себе ничьего внимания. Один из них был вице-премьер, «самый-самый», второй – чиновник администрации президента с труднопроизносимой должностью – впрочем, редко кому приходило в голову ее произносить, все и так знали, что этот чиновник один из главных. Третий – бизнесмен со сложной и неопределенной репутацией, то есть как раз из тех, кого Гарик Брюстер, вздыхая и отводя глаза от страха, называл в своей программе олигархами.

Все трое сошлись в одной точке – на лестничной площадке дома покойного Мухина, – объединенные некоей общей задачей, и чувствовали себя неловко в обществе друг друга.

Пауза затягивалась, и наконец чиновник не выдержал:

– Ты кого там высматриваешь, Александр Петрович?

Широченные борцовские плечи под безупречным английским пиджаком дрогнули и опять окаменели.

– Хороша, – оценил вице-премьер негромко. – Очень хороша. Безрассудна, конечно, зато умна.

– Селиверстова? – живо переспросил чиновник. – Крепкий орешек. Я с ней пару раз… беседовал.

– Я тоже беседовал, – поддержал вице-премьер, – еще в пору ее телевизионного детства.

– Ничего себе детство, – пробормотал чиновник, – зампред российского телевидения!.. А ты что скажешь, Александр Петрович?

На этот раз даже плечи не дрогнули.

– Ничего не скажу. Я ее первый раз вижу.

Инна догадалась посмотреть наверх, лишь когда сверло словно выскочило из щеки, оставив только горячий след. Она потрогала щеку и ухо с черной жемчужиной в россыпи бриллиантов, а потом подняла глаза.

Никого не было на лестничной площадке, но она почему-то твердо знала – за секунду до этого там стоял тот, кто рассматривал ее так упорно и пристально.

Жаль, что она раньше не догадалась посмотреть.

Губернаторский сын квартировал в хорошем доме, переделанном из старинного купеческого особняка. На улице Ленина осталось всего несколько таких домов – кто-то очень умный когда-то решил их не сносить, а отремонтировать, спасибо ему!.. Этажей было три, и на каждом – по две квартиры.

Инна знала дом – все в Белоярске его знали, потому что именно там чаще всего губернаторский сын «гудел«. Так «гудел», что стены ходуном ходили. Номера квартиры она не знала и теперь решала, как ей быть.

Телефона Любови Ивановны, а уж тем более Кати, она не знает. Окна освещены у всех – еще не поздно, и все, кто пришел с работы, занимаются привычными вечерними делами, вот бы и ей к телевизору, да в тапках из самопального войлока!.. Конечно, узнать, в какой именно квартире живет Митя Мухин, легко – можно в любую дверь позвонить и спросить, но Инну останавливала нелепая секретность, с которой Катя сообщила ей о перемене места встречи.

Однако нелепая или нет – правила этой игры устанавливала не Инна, и поэтому она не станет их нарушать.

Холодная подъездная дверь проскрипела, открываясь, Инна поскользнулась на обледенелой ступеньке, взмахнула рукой. За ее спиной остался верный Осип, готовый в любую минуту прийти на помощь. Из-за всех сегодняшних мелких происшествий – вроде исчезнувшей горничной, темной машины, телефонного звонка ниоткуда и ни от кого, Катиного напряженного шепота у нее над плечом – сейчас Инна чувствовала себя неуютно. Вот про Осипа подумала и про то, что он может «прийти». Она ничего не боится, и помощь ей не потребуется. Она сама может помочь кому угодно.

Шесть квартир. Которая?..

Держа руку в перчатке над вытертыми перилами, она стала медленно подниматься по широкой купеческой лестнице. Стены тоже были «купеческими» – толстенными, не пропускающими ни звука. Лампочки в железных намордниках светили тускло, как будто через силу.

Инна бесшумно поднялась на последний этаж и остановилась, прислушиваясь. Ничего.

Низкое оконце с широким подоконником, за ним мертвенный свет фонаря, и метель будто кидает в окна пригоршни снега. Инна глянула вниз, и в круге неверного синего света увидела свою машину. Что там, за границами мутного голубого пятна, было не разобрать, но верный Осип по-прежнему на посту. Вот и хорошо.

Этажом ниже заскрипела дверь, Инна вдруг сильно струсила – так сильно, что ладонь взмокла под тонкой перчаткой. Она отпрыгнула от окна – клацнули каблуки – и замерла у самых перил. Желтый луч треугольником лег на выстуженный пол.

Снова что-то тихо заскрипело, в освещенном треугольнике появилась четкая тень. Инна старалась не дышать.

– Кто здесь?..

Голоса она не узнала.

Шаги, и луч света стал немного шире.

– Здесь кто-то есть?..

Инна перевела дыхание и ответила громко, так, что голос отразился от стен:

– Я… ищу квартиру Мухиных.

Тень шевельнулась, и в размытом свете появился силуэт.

– Инна, это вы?..

– Да.

– Спускайтесь.

Она проворно побежала вниз, каблуки звонко цокали.

– Тише!.. Вы… давно здесь?

– Нет. – Она оказалась на площадке, одна дверь была приоткрыта. – Я только поднялась по лестнице. Я не знаю… номера квартиры.

– Проходите.

Любовь Ивановна пропустила ее в квартиру, бесшумно прикрыла дверь, защелкнула все замки.

– Туда проходите.

Свет горел только в прихожей, а дальше было темно, словно здесь экономили электричество.

– Куда?..

– Прямо и направо.

Раздеться вдова не предложила. И вообще все было странно, очень странно.

Потерпи, сказала себе Инна. Ты сейчас все узнаешь.