30 мест моей свободы

– Ну, нет. Я считаю, квадрат Малевича – это наш ответ Чемберлену*. Вернее, Чембер Аллену*, назвавшему свой черный прямоугольник «Битвой негров в пещере глубокой ночью». «Мол у меня квадрат – это просто квадраааат. И не надо искать там, где нет, того, чего нет», – вроде, как говорит нам Малевич. Тогда, как у у Алле каждый ценитель непременно обязан увидеть своих собственных негров внутри его темноты.

– Или не увидеть, если этот каждый такой же тупой, как наш выпускающий редактор.

– Я не люблю, когда просто. Мне нравиться позаковыристей. Поэтому идея Алле мне ближе.

– Ага.. Особенно после бокала игристого – смотришь в темноту и видишь своих демонов, – неожиданно зло выпалила Леся.

– Ты чего, Лесь? – спохватилась коллега, наконец заметив настроение собеседницы.

– Да, надоело мне клепать это черное говно. Потому, что говно, это говно, как его ни назови. И ничего в нем нет гениального – пахнет плохо, состоит из частиц съеденного ранее.

– Фу.. – наморщила носик коллега: – Я пожалуй пойду, а то твое говно сейчас и меня зацепит, а мне вечером, между прочим, на презентацию нового кондитерского шоу Авраама Какшарова идти, – гордо добавила она.

– Иди, иди на свое шоу.. Как сделать самый большой в мире эклер из говна..

– Все, пока!

Коллега крутанулась на стуле от стола по направлению к выходу и быстро испарилась.

– Да, что со мной такое? – тихо выругалась Олеся.

Она знала, что с ней творится, но не ожидала, что не сдержится и просто так вывалит свое раздражение на ни в чем не повинного человека.

ххх

Леся работала спецкорром авангардного шоу «на злобу дня, имеющего своей целью собственно отвлечь людей от настоящей злобы дня», – женщина улыбнулась пришедшему ей на ум каламбуру.

Шоу называлось «Даешь свободу и справедливость» и заключалось в том, чтобы вывесить перед зрителями «грязное белье» обывателей, дав при этом экспертам возможность проявить жесты доброй воли и спасти героев, которые по их мнению того заслуживают.

В начале все было более или менее легко. Экспертами выступали звездочки скромной величины – мало задействованные в кино и театре актеры, имеющие достаточно времени, чтоб расходовать его на ежедневные съемки.

Леся отвечала за героев – тех самых обывателей. Она делила их на две категории: одни сами создавали себе проблемы, вторые были заложниками проблем, созданных государством. В обязанности Леси входило: вылететь на местность, встретиться с потенциальными участниками будущего выпуска, досконально разобраться в сложившейся у них ситуации и доложить о результатах расследования редактору. Если тот сочтет, что история интересная, привезти героев на канал для съемок в программе.

Яркой представительницей первой категории была учительница из села в Мурманской области, на которую прямо в классе замахнулась топором ее ученица. Учительница написала в программу письмо с просьбой вынести на справедливый телевизионный суд сию вопиющую ситуацию и наказать юную негодяйку. Чем руководствовалась взрослая тетя учительница, требуя публичной расправы над девочкой-подростком, Лесе было не ясно. Тем более, что судя по собранной информации, учительница сначала сама привязала к себе девочку, играя с той в заботливую мать в летнем лагере, обнимая, целуя, прося перейти на «ты». А осенью оттолкнула требованием в школе держать дистанцию и называть ее на «вы». Одним из методов, с помощью которого учительница пыталась установить нужную ей дистанцию, был вызвать Милу – так звали ученицу – к доске, завалить ее вопросами на темы, которые на уроках еще не изучались и выставить дурой.

К слову, родителей у Милы не было. Она воспитывалась бабушкой с более, чем скромной пенсией, которую едва хватало на еду, жила в полуразрушенном домишке, топившемся с помощью русской печи, колоть дрова для которой входило в обязанность Милы. За день до происшествия учительница со своими взрослыми подругами на машине мужа подъехала к дому Милы, вызвала ту на разговор и с помощью пирожных пыталась объяснить свою позицию:

– Мы уже не в лагере, поэтому то, что было там, больше не возможно, тебе понятно, Мила.

Пирожные Мила есть не стала и в ответ пригрозила, что если училка еще раз позволит себе над ней прилюдно измываться, зарубит ее топором.

Что еще было в лагере, кроме игр в «дочки-матери», Лесе выяснить не удалось. На следующий день Мила бросила топор в портфель и достала его тогда, когда Юлия Борисовна – так звали учительницу – поставила ей очередную двойку в журнал.

Продюсер посчитал историю гениальной и попросил привезти в Москву Юлию Борисовну, директора школы, Милу и ее одноклассников. При этом истица-учительница полетела за свой счет. Директору и двум одноклассницам Милы поездку оплатили. А Мила, ну ни как не могла оставить бабушку. И, что бы ни предлагала ей Леся от имени канала – экскурсию на Останкинскую башню, встречу со знаменитыми людьми, поездку на служебном автомобиле по ночной Москве – девочка не соглашалась. В конце концов канал предложил подростку тысячу долларов. Это был удар ниже пояса, сдержать который Мила не смогла. Они с бабушкой договорились, пока Мила будет в столице, по хозяйству за деньги поможет школьный завхоз.

В общем шоу состоялось. Юлию Борисовну заклеймили, Милу оправдали. И выдали из кассы 40 тысяч рублей.

– Но ведь курс на сегодня 61, – жестко отметила Леся, через которую передавался конверт с деньгами.

– Девочка все равно в этом ничего не понимает, – был ответ кассира продакшна.

И Леся молча доложила в конверт для Милы 21 тысячу из своих.

– Что мне теперь делать? Как вернуться в школу? В село? – плакала Юлия Борисовна.

Лесе хотелось сказать: «Сама виновата». Но язык не поворачивался. Потому, как Леся знала, виновата не училка, а система, поставившая некомпетентного человека на место главного вершителя подростковых судеб.

Через пару дней в vk* к Лесе постучалась Мила. Девочка стала аккурат двадцатой героиней шоу, выбравшей Лесю на роль бесплатного домашнего психолога.

Глеб Штейн не одобрял увлечения жены поддерживать бывших героев программы:

– Это отработанный материал. Забудь.

Леся в ответ заламывала руки, пытаясь объяснить свои поступки, но тщетно.

Подобные конфликты случались регулярно. Благо апартаменты, где жила пара, были огромными и с двумя спальнями. Это позволяло им спокойно сосуществовать друг с другом на одном периметре, больше и больше отдаляясь друг от друга эмоционально и физически.

Герои второй категории имели реальные проблемы. Леся привозила на шоу матерей неизлечимо больных детей, которым государство «зажимало» положенные средства на дорогостоящие лекарства, требуя такой пакет документов, который среднестатистический человек не в состоянии был собрать. Одиноких пенсионеров, голодающих и замерзающих в забытых богом аварийных халупах, по вине банковской бюрократии не имеющих доступа к скудной пенсии. Эксперты-звездочки требовали наказать государство. А мамы и пенсионеры после шоу подходили к Лесе и спрашивали:

– Ну, что? Теперь нам дадут лекарства?

Или:

– Ну, что, когда я могу пойти за пенсией?

Леся поднимала свои связи среди врачей и юристов, находя возможность помочь «хотя бы этим четырем семьям и этим двум пожилым людям»*.

Вскоре в эксперты проник новоиспеченый успешный адвокат, за участие в шоу которого продакшн получил пару миллионов. Это была новая тема – зарабатывать на людях, желающих пропиарить себя на центральном канале. «Кухонные разборки» адвоката не устраивали, он хотел реального месива.

И Леся полетела в Самару. Там ранее жил и туда недавно вернулся то ли проданный в рабство армейским руководством, то ли сбежавший из армии молоденький солдат.

При встрече молоденький оказался не совсем молоденьким – седые волосы, отсутствующие передние зубы.

– Сколько вам лет? – спросила Леся.

– Двадцать семь, – ответил «солдат».

– Расскажите свою историю.

История была путанная. Со слов Григория – так звали потерпевшего – он восемь лет находился в Узбекистане на кирпичном заводе, куда его увезли ночью на грузовике прямо из части, якобы продав в рабство. Так мол руководство части зарабатывало себе на хлеб. Дело вела военная прокуратура. Улики вроде как говорили о том, что Григорий говорит правду. Кирпичный завод действительно существовал. На нем действительно работали нелегалы, разбежавшиеся в день, когда туда нагрянула прокуратура. Лесю смутило то, что из части Григория больше никто не пропадал. Год за годом сколько ребят призывалось, столько же и демобилизовывалось. Раскрутить историю Григория и наказать обидчиков требовал местный депутат, метивший в кресло заместителя мэра. С ним Леся тоже встречалась и никак не могла взять в толк, почему этот лощеный хлыщ, принимает, как он заявил, ситуацию Григория «близко к сердцу»:

– Вы уверены, что у вас есть сердце? Какое оно? – спросила Леся депутата перед тем, как покинуть шикарный офис нет.. не в центре Самары, а в загородном имении.

– Сердце у меня красное, – нашелся, что ответить депутат и рассмеялся.

– Значит так и запишем – у Вас красное сердце, – пожала Леся руку депутату и ретировалась.

Что-то ее мучило. И она поехала к Григорию домой.