Муаровая жизнь

– Помогите! Умираю! Меня укусила змея!

Я же сам на реке был. Петька дома, другие ребята не захотели идти с утра. Бежал и больше всего боялся, что мне станет плохо, и меня никто не найдет в этих местах. Думаю, в тот день я побил все существующие рекорды по бегу на дистанцию примерно в два километра. В месте укуса ощущал, будто приложили раскаленную кочергу и держат, но я даже не прихрамывал. Мама как раз развешивала стирку во дворе, и побежала мне навстречу, услышав мои истошные вопли.

Николай Федорович в тот день понял, что я буду его частым пациентом. Медсестра под его руководством делала какие-то манипуляции с ногой, но я решил не смотреть после того, как она взяла в руки большущий шприц и приблизилась ко мне. Я же герой, а герои не трусят. Подумаешь, шприц, в котором игла размером с карандаш. Мне сделали уколы шприцем поменьше в руку и в ногу.

– Ну что, боец, страшно было? – спросил доктор.

– Немного, – признался я.

– Наступил на нее, наверное, вот она и укусила, – обернувшись к маме, продолжил. – Сейчас очень много случаев укусов гадюк. Хорошо, что сразу же пришли, – посмотрев на мое раскрасневшееся лицо от бега, добавил: – Точнее долетели, – мы все засмеялись.

Когда вернулись домой, мама, по рекомендации доктора, уложила меня в кровать и принесла чай. Мне нужно было так провести пару дней и много пить. Пока я был дома, все ребята ходили смотреть на мои новые шрамы от укуса змеи. Их еще никогда не кусала змея, и им было очень интересно послушать, каково это. Я был знатным рассказчиком, все слушали мою историю и аж рты раскрывали, особенно когда я в красках описывал, как огромная змея свою пасть открыла, да так, что я увидел ее желудок и все, что она ела до этого. Девчонки, которым тоже было интересно послушать, аж зажмуривались, когда я описывал змеиные клыки, с которых капал яд, и зловещие огромные глаза твари. По правде, глаз змеи я вообще не увидел, да и зубы почувствовал только уже в своей ноге. Но им нравилось слушать, а я любил рассказывать. Еще им нравилась та часть истории, в которой я сражался с огромной гадюкой, обвившей всего меня своим скользким телом. Теперь я окончательно стал самым популярным парнем на селе.

Мне снова можно было гулять. Солнце каждый день заглядывало в комнату и манило лучами идти резвиться по зеленым склонам. А я не мог даже по комнате побегать. Мама следила за тем, чтобы я не вставал, или просила Петьку присмотреть за мной. Он ей давал обещание, поэтому я несколько дней был, как умирающий, прикован к постели. Ребята навещали меня все дни, а Петька вообще не гулял, пока я болел, и не ходил на улицу играть с другими ребятами.

– Якщо бы пошел з тобою, тебя бы нихто не укусил, – говорил он мне, ощущая вину за случившееся. Поэтому в первый же день моего выздоровления решил по-своему ее загладить. – Сегодня пойдем, – подмигнул мне. – Через пятнадцать минут, биля мого дому, только никому не говори, – сказал это и убежал.

Я остался играть во дворе школы для вида. Потом не спеша пошел к дому друга. Там меня уже ждало пятеро ребят и Петька.

– Вси? – спросил он сам себя. Осмотрев нас, добавил. – Кажись, вси. Ну, побиглы.

Я знал, что недалеко от Рашевки располагался большой, известный на всю страну завод по переработке семечки. На нем работали люди из близлежащих сел. Он находился не совсем близко, и мы бежали всю дорогу. Взобрались на небольшой пригорок, и в низине нашим глазам открылся дивный вид. На равнине, вдалеке, стоял большой комплекс, похожий на огромное серебряное чудовище не из нашего мира. Шесть огромных бочек соединялись причудливыми металлическими конструкциями. Чуть дальше виднелись бочки поменьше, необычной формы, напоминающие огромные болты: большая толстая нога, а сверху круглая шляпка. На въезде, ожидая пропуска, стояла вереница груженных мешками телег.

– Це семечку привезли, – пояснил Петька, показывая пальцем на обоз.

Чуть поодаль от серебряных бочек-болтов стояла высоченная труба, которую опоясывали металлические конструкции. Из нее поднимался в небо белый дым, который, казалось, образовывал облака причудливых форм.

– Ходимо, – скомандовал наш главарь.

Мы спустились с пригорка, обогнули обоз и вышли к забору, который ограждал территорию завода. Сверху ограждения, подобно растянутой пружине, красовалась колючая проволока. Мы прошли вдоль него метров триста, повернули за угол. Пройдя совсем немного, Петька остановился. К забору в этом месте был приставлен большой кусок шифера, а из-за кустов, растущих в этом месте, сразу его и не разглядеть. Заслонка была бетонного серого цвета, точь-в-точь как забор. Ребята аккуратно отодвинули шифер, и за ним оказалась дыра в заборе.

– Он треснул в этом месте, а мы розибрали и прикрыли. Это нашенское тайное место для игр. О нем тебе все время казав, – сказал это Петро и полез в дыру. Мы все последовали за ним. – Не боись, нас не гонют отсюда, мы тута свои.

И действительно, мы спокойно шагали по заводу, некоторые работники даже здоровались с Петькой и ребятами.

– Моя мамка тута работает, – важно сообщил он.

Мы прошли в одно из помещений завода.

– Здеся жарят семечку, – с видом гида начал экскурсию Петро. – Открывайте карманы ширше.

Мы зашли в большой зал, в котором вкусно пахло и было очень жарко. Наш гид подошел к одной из работниц, которая с ним поздоровалась.

– Тебе как обычно? Попрожареннее? – спросила она его, улыбаясь.

– Угу, – ответил Петруха и подошел ближе. Она насыпала ему полные карманы только что приготовленной семечки. Он подвел меня.

– Це Савва, мий друг, – отрекомендовал Петька. Я скромно, опустив голову, приоткрыл карман брюк. В то мгновение мне вспомнились времена колонии и базар почему-то. Семечки приятно обожгли ногу, оказавшись в карманах брюк. Работницы этого цеха с удовольствием наполняли детворе все имеющиеся карманы на одежде: и в штанах, и на рубашках, у кого был нагрудный. У некоторых даже был специально пришит внутренний кармашек на брюках. Теперь мне стало понятно, для чего он предназначался.

– Теперь пошли в нашу схованку, – и гид по заводу увлек нас за собой в другое помещение. Мы попали в огромный ангар, куда сгружали отходы. Огромные кучи шелухи от семечек, высились словно горы, образовывая горный хребет.

– А теперь будем играть в цурки.

– Чего? – не понял я, когда все разбежались по ангару, словно мыши, а я остался стоять один.

– Прятки, жмурки, цурки, – убегая от меня, кричал Петька. – Ты во?да, раз последний остался.

Конечно, первую и последующие три игры во?дой был я. Игра проста – найти всех, но на деле оказалось все не так просто. Прятались не за кучами шелухи, а полностью в них зарывались. Только спустя годы я понимаю, что эта игра всех нас могла тогда погубить. Можно было запросто задохнуться, или присыпать могло так, что мы бы и не нашли игрока. Но в этой игре с нами ничего не приключилось плохого. Единственный минус – потом эти шкарлупки и семечки были везде, когда я приходил домой и раздевался. Мама немного ругалась, но как всегда с улыбкой:

– Савва, скоро в комнате прорастут подсолнухи, столько их с тебя сыпется каждый раз. Марш за веником. Я за тобой убирать не буду.

На завод бегали нечасто, но играть там было одно удовольствие. В одно утро Петро придумал старую игру на новый лад.

– Будем играть у вийну, – сообщил он, запрыгнув на пенек в лесу, где мы все собрались. – Зараз раздилымся на две команды. Одни за наших, другие за немцев.

Как и полагалось, немцами никто быть не хотел, но тянули жребий, и игра начиналась. Рогатки в руки, камушки, ягоды из рощи или леса – и вперед. Мелкие камушки вымазывали в ягодном соке, и сразу было видно, кто убит, а кто ранен. Сыграв раз, поменялись местами по команде командира Петьки, чтобы никому не было обидно.

После одного из таких сражений в лесах под Рашевкой, уже под вечер, залетаю домой довольный, раскрасневшийся, травами полевыми надышавшийся и понимаю, что сбит на подлёте. Мама стояла посреди комнаты, уперев руки в бока, сжав кулаки и потопывая одной ногой. Ее глаза в такие моменты меняли цвет, как тогда, в колонии, но грусти в них не было, она смотрела укоризненно. Ну, а если при этом я слышал: «Ярослав, давай поговорим серьезно», – всё: пиши пропало! Именем полным меня называла только она и исключительно, когда впереди предстоял долгий разговор «по душам».

Дело в том, что в этот день мы играли в войнушку, а соседский парнишка Грицько принес на игру казан из дома. Мы всегда очень метко стреляли из рогаток, целились, чтоб наверняка в голову, тогда игрок противоположной команды выбывает из игры. Если в тело, то считалось, что ранен, и можно еще продолжать играть до третьего ранения. Но если ягодный сок отпечатался на голове – это бесспорное выбывание.

– Я буду в каске, и если вы в нее попадете, то не считается, я же в броне.

Мы все тогда сильно позавидовали ему. Он в тот день дольше всех в игре был и победил несколько раз. Но когда начали расходиться по домам, наша зависть рассеялась, как туман на солнце. Поначалу долго смеялись, катаясь по траве и держась за животы, но потом немного испугались. Все потому, что Грицько был обладателем ушей, которые сильно торчали в стороны. Надел он казан легко, а снять вечером его уже не смог. Мы тянули, каждый по очереди, но все впустую. Грицько визжал, как резаный поросенок. Поняв, что самим друга не освободить, пошли с повинной к взрослым. Казан был отменный, чугунный, долго еще с ним возились слесари на машинно-тракторной станции, куда мы привели бойца. Мы же все у двери столпились и ждали, чем закончится. Ярко-желтые искры от пилы летели в разные стороны, а от звука наш солдат и вовсе, думаю, оглох. Когда прибежала его мама, мы спрятались. Из гаража Грицько вышел свободный и довольный, получая от матери подзатыльники по дороге. Его уши были цвета буряка и теперь, казалось, торчат больше прежнего, на лбу четко отпечатался ободок казана. Самое главное, ему не придется ходить с этой посудиной на голове всю жизнь.

– Мне стало известно, что одна из семей в селе осталась без казана, – начала разговор со мной мама, несколько раз назвав меня полным именем. – Мне пришлось отдать им нашу кастрюлю. Теперь не знаю, в чем готовить, у нас она тоже была одна. Придется одалживать у Семеновых. Когда же ты повзрослеешь?

– Я уже взрослый, – обычно отвечал я. – А вдруг немцы придут, а мы как раз тренируемся.

Грозно смотреть на меня она долго не могла. А в этот раз на мою реплику рассмеялась. Я даже слегка обиделся, ведь к тренировкам относился серьезно, а она смеется.

* * *

– Немой сегодня будет ловить, айда покажу. – Петро забежал ко мне в комнату с самого утра, я еще в кровати лежал.

Я молниеносно оделся: меня ждали новые приключения. Когда прибежали на мост, на одной из сторон, у поручня, уже стоял мужичок в рваной неопрятной одежде, невысокого роста и очень худой, в руках держал огромный четырехзубчатый крючок. Когда подошли ближе, то я увидел, что это была так называемая «кошка» – приспособление для вытаскивания ведер из колодца. Сверху этого большого металлического крючка было приварено кольцо, в которое немой продел и закрепил толстую веревку толщиной в несколько моих пальцев. Немой осмотрел работу, подергал, проверив на прочность, и отложил в сторону. Наклонился к мешку, лежащему у его ног, и достал наживку. Мы стояли недалеко и за всем наблюдали, стараясь ничего не пропустить. Иногда Петька комментировал и пояснял мне действия необычного рыболова. Когда наживка показалась из мешка, мне сделалось дурно. Вонь стояла ужасная. Это была дохлая крыса, причем хорошо по времени полежавшая и приобретшая изюминку для сомов.

– Вин приманку специально подолгу вялит. Я ж тебе говорил, что сомы любят дохлятину, – прокомментировал Петька, зажимая, как и я, нос рукой.

Рыбак наживил на крючок протухшее мясо целиком и начал неспешно опускать его на дно. Тяжелый крючок опускался ровно вниз, его не сносило течением, которое в этом месте было не таким сильным, поэтому сомы и облюбовали это место. Сквозь прозрачную воду было видно, как снасть погружается на самое дно. Поначалу огромные рыбины неспешно отплыли от незнакомого объекта. Видно было, как они проплывали мимо большого крюка, а потом одна из них, учуяв для себя деликатес, подплыла ближе. В этот момент рыбак замер сильнее, сжав канат руками.

– Она ухватила крючок! – закричал я, пораженный, как быстро это произошло.

Рыбак лишь проверил, закреплен ли конец каната за поручень моста. Сом начал уплывать, утаскивая крючок и натягивая канат. Когда трос натянулся полностью, я почувствовал вибрацию от первого рывка, которая передалась конструкции моста.

– Ничего себе! – я сильнее схватился за поручень, мне казалось, что мост может и не выдержать такого рывка.

– Мост намного крепче, чем даже такая рыбка, – успокоил Петька.