Кротовая нора

– Простите, уважаемый Дмитрий Михайлович, что задерживаю вас. Больше я вас не побеспокою, – язвительно сказала я, голосом выделив слово «вас», тоже демонстративно нагнулась и стала практически отрывать кружево от куста.

– Стоять, – резко сказал Дмитрий. И когда я, оторопев от неожиданности, выпрямилась, сунул мне свою трость. – Держите. – Он подошел ко мне, нагнулся и стал быстро ломать ветки. – И зачем нужно было сюда вообще ехать? Какой смысл? Да и была ли брошь? – Ловко отцепив кружево от ветки, выпрямился он, вытирая вспотевший лоб.

«Был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?» – не к месту вспомнила я знаменитую фразу из романа Горького «Жизнь Клима Самгина».

– Благодарю вас, – чуть не сделала я поклон, но сдержала себя от такого дерзкого поступка, – а брошь была. Можете мне не верить. – И стукнула тростью о землю, только сейчас обратив внимание, что держу в руке.

– Мария Владимировна, только не убейте случайно меня. – Дмитрий забрал трость. – Ну, была, значит, была брошь, – снисходительно, как будто сделав мне одолжение, проговорил он.

– Сейчас я еще там посмотрю, и поедем, – указала я на большой камень за кустом.

– Нет уж, – уже с раздражением и нетерпением проговорил молодой человек. – Я сам посмотрю, а то вы опять запутаетесь юбкой в кустах, а мне освобождать вас. – Дмитрий зашел за куст и небрежно тростью стал раздвигать высокую траву, закрывавшую камень.

– А вас никто не просил мне помогать, – с вызовом начала было я и двинулась к камню, – я сама справлюсь.

– Сама, – недовольно проворчал Дмитрий, – нет здесь ничего. – Он тростью откинул небольшой камушек и вдруг наклонился, что-то поднял и недоверчиво хмыкнул, рассматривая находку.

– Неужели что-то ценное нашли? – съязвила я, кинув на него взгляд, а потом продолжила смотреть себе под ноги.

– Н-да, думал, все вранье, ан нет, – услышала я. – Мария Владимировна, посмотрите, – он протягивал мне что-то на ладони.

Приподняв повыше юбки, чтобы в очередной раз не запутаться в кустах, я подошла к Дмитрию и посмотрела на его раскрытую ладонь.

Я увидела свою брошь в пыли, с застрявшими травинками между ее лепестками. Моей радости не было предела. Дрожащей рукой я взяла брошь, вытащила травинки, подула на нее.

– Дмитрий Михайлович, – голос мой дрогнул, я взглянула на него, – спасибо большое, мне важно было ее найти. – Я протянула ему брошь снова. – Посмотрите, как она прекрасна.

Мы нашли брошь, значит, все будет хорошо. Как, не знаю, но будет все хорошо. Я чуть не заплясала от радости, хорошо, что плясать не умею, это и удержало от безумства.

Брошь в виде крупного цветка – трилистника, с резными лепестками, сплетенных веточек, скрепленных ажурным бантом с развевающимися лентами, в центре которого был крупный изумруд. Цветок, веточки и бант были усыпаны бриллиантами. Оправа броши из серебра.

– Да, действительно, красивая брошь, – Дмитрий удивленно рассматривал ее, – я еще не видел таких изящных вещиц.

Он вернул мне брошь и дал тонкий платок с кружевами, заметив, что мои перчатки запылились.

Отряхнув перчатки и протирая брошь, я увидела, что застежка у нее сломана, одна веточка погнута и несколько лапок, державших камни, разжаты достаточно сильно, так что камни могут вылететь в любой момент. Я бережно завернула брошь в платок.

– Надо будет дома ювелира найти, – забывшись, сказала я.

– Не переживайте, Катюша поможет, – усмехнулся Дмитрий и пошел к карете.

«При чем здесь Катюша, – думала я, еле поспевая за ним, – ювелира посоветует, что ли?»

10

За окном стемнело, умиротворяюще шуршал дождь.

Люблю, когда идет дождь, с молнией и грозой, с ветром и без, моросящий и ливень, люблю его шум, тихий и громкий.

В комнате стало сумрачно и прохладно, Глаша принесла мне теплую шаль и зажгла свечи в канделябре.

Я сидела, укутавшись шалью поверх домашнего платья, за круглым небольшим столом. Листы бумаги, чернильницу, перо и воск с печатью принесли мне еще днем. Разложив все на столе, я с тоской смотрела на плотный чистый лист бумаги.

«Письмо на деревню дедушке, – мрачно подумала я. Эйфория от найденной броши прошла, когда опять пришлось столкнуться с необходимостью что-то выдумывать. – Так, как писать-то? Побольше завитушек, буква „и“ как пишется? Как английская – палочка с точкой или как наша „и“? А яти пишутся еще или уже нет? Да уж, вопросов больше, чем ответов».

Я встала, подошла к окну, отодвинула штору и как загипнотизированная стала смотреть на дождь на улице.

«Хватит стоять, – очнулась я, – хочешь не хочешь, а писать надо. Боже мой, – снова вспомнила я, – адрес-то какой писать, как раньше подписывали письма? Буду импровизировать», – невесело решила я.

Я взяла перо, макнула в чернильницу, начала писать и сразу же посадила кляксу.

Чертыхнувшись, отложила испорченный лист, взяла другой. Снова начала писать, уже меньше макая перо в чернила. Раньше я считала, что у меня практически идеальный почерк, но сейчас в этом засомневалась. Я писала как курица лапой, перо норовило выскользнуть из руки, корябало бумагу и писало то жирно, то тонко.

В итоге письмо выглядело не лучшим образом. Строчки были кривые, клякс все равно насажала, но решила больше не переписывать. И с завитушками, по-моему, переборщила. Яти писала там, где они казались мне уместными, соответственно, очень много. Букву «и» – то современную русскую, то английскую.

Я очень надеялась, что мое «творение» никто не прочтет. В письме я поприветствовала несуществующую сестру, написала, что задержусь, спросила про здоровье ее и ее мужа, написала про гостеприимство Екатерины Андреевны, на случай, если все-таки кто-то прочтет.

Отложив перо, я сложила письмо пополам, взяла сургуч, подержала его над свечой, когда он растопился, капнула сургучом на стык письма и прижала печать к сургучу.

«Половина дела сделана, – с облегчением выдохнула я, – осталось адрес правильно написать, чтобы не вызвать сомнений ни у кого».

– Так, я говорила всем про Нижний Новгород, значит, пишем Нижегородская губерния, Нижний Новгород. Спасибо маме за родословную, – бубнила я. – Графине Головиной А. В. Да, так я и рассказывала про сестру. Фух, – выдохнула я, – готово!

Адрес и фамилию я тоже писала с завитушками, только старалась не усердствовать, букву «и» на свой страх и риск писала, как русскую букву «и».

– Ну да ладно, почерк все равно не совсем разборчивый получился, – сама себя успокоила я, – может, и не обратят внимания на треклятую букву. Самое главное, чтобы вопросов не возникло здесь, в доме, а в почтовой службе пусть что хотят, то с ним и делают.

Я так устала после поисков броши и написания письма, что еле дошла до кровати и уснула, едва коснулась подушки.

11

Дмитрий и Екатерина Андреевна после ужина прошли в ее кабинет. В камине горел огонь, у камина стояли два глубоких кресла боком друг к другу, чтобы удобно было смотреть на огонь и разговаривать.

Екатерина Андреевна села в кресло, удобно устроилась, поправляя юбку. Потрескивали поленья, стоял небольшой гул от огня. Дмитрий подошел к камину.

– Гостья твоя так и не проснулась к ужину. – Он подбросил парочку поленьев, и огонь взвился, осветив уютный кабинет.

Просторная комната, высокие потолки с живописным плафоном, не уступающим по красоте плафону в зале, небольшая хрустальная люстра со свечами, закрепленная на цепи. Стены кабинета, диван, все кресла и стулья были отделаны тканью с сине-голубым узором. На стенах висели картины в золоченых рамах.

У стены стоял резной стол темного дерева, перед столом – стул с резными ручками и гнутыми ножками, с мягким сиденьем и спинкой. На столе лежали книги, листы бумаги, сургуч с печатью, лупа, стояли чернильница, стакан с перьями, подсвечник. На стене перед столом – икона Богородицы. У этой же стены, рядом со столом, расположился резной невысокий шкаф темного дерева. В углу кабинета занял свое место уютный угловой диван.

В центре кабинета на квадратном ломберном столике, окруженном четырьмя стульями, красовался поднос с чашками и чайником, прозрачная чаша с желтым прозрачным медом и чаша с мармеладом.

– Мне жалко было ее будить, – ответила, сдерживая зевок, Екатерина Андреевна.

Дмитрий сел в кресло рядом.

– Ну, так что ты собираешься с ней делать? – посмотрел он на тетушку.